- А меня чуть попозже. Тупым ножом.

 - Да что вы такое…

 - Сейчас его армии везде уже поди, — не обращая более внимания на попытки ее прервать, продолжала царевна. — Дорогами точно не пройти, и лесом опасно. Но одна я незаметно до Лукоморья проскользнуть смогу. А с вами только про вас думать и буду — как бы чего не случилось. Так что, подумала я–подумала…

 - А я?..

 - А я?..

 - А МЫ?!..

 - Да спасибо вам, спасибо, драгоценные вы мои, — обняла их едва слушающимися руками Серафима. — В стране Октября я бы без вас пропала, как пить дать. Но дальше будет все как всегда. И мне надо спешить.

 - Я вас не задержу! Я на ногу скорый! И полезный!

 - Я за вами все равно пойду, хоть украдкой, да пойду, не брошу никогда!

 - Ты энто куда намылилась? — встревожилась Макмыр, все это время настороженно вслушивавшаяся в разговор и старавшаяся понять, что это могло означать для нее. — Сгинешь, девка. Твоя сила и так невелика, хоть какие ты чудеса тут выделывай, а из страны Октября уйдешь — и вовсе ее потеряешь! С Костеем тягаться хотите, да? Слышала я про него. С ним бороться — что ежа босиком пинать. Глупое вы дело затеяли, вот что я вам скажу.

 - Глупое, — спав с лица, кивнула Находка. — Да только я ее… Серафиму все равно нипочем не оставлю.

 - И я! Я маленький, верткий, сильный — я пригожусь!..

 - Находка, мила дочь, — положила на плечо октябришне тонкую костлявую руку Макмыр. — А как же октябричи? Ты подумай! Если ты пропадешь — мне замены не будет. Как летом я помру, гондыр не соврет — людям жизни не даст. Хорошо, если убежать вовремя догадаются! Сколько уж так деревень исчезло — не меньше десятка! Убыр помирает — лес некому сдерживать… Нешто тебе своих же не жалко?

 - Но… я вернусь!.. Правда! Октябрем–батюшкой клянусь!..

 - Не вернешься, мила дочь, — покачала задумчиво головой убыр. — Ты — не вернешься. Серафима ваша опытная. Саёк ловкий. И нахальный. А ты им обузой будешь, потому что весь толк с тебя — подолом за коряжины цепляться.

 - Я мужской наряд надену, как она!

 Убыр сердито поджала тонкие губы.

 - Тьфу на тебя. Вот ведь нудная девка…

 - Нудная — так подавно отпустите с Серафимой идти, — надулась и Находка.

 - С Серафимой, с Серафимой… Вот заладила… Упрямая. Так и съела бы… Не боись. Шуткую. Ладно… Вижу, не отговорить тебя… — кивнула убыр.

 - Нет. Ведь если вы об октябричах радеете, так и об остальных людях порадеть должны! Если Ксотей силу наберет, Лукоморье захватит, так ведь дальше–то весь Белый Свет за…

 - Да ты мне сказки не рассказывай, — скептически прищурилась Макмыр, — Об Лукоморье каком–то она радеет. О Белом Свете. Так и скажи, что с подружкой погулять еще хочешь, что в лесу после города тебе сидеть хуже горькой редьки.

 - Нет, честное слово, убыр Макмыр, не так все это…

 - Так, не так… — проворчала старуха. — Ох, на преступление толкаешь ты меня… Да нет, никого я есть не собираюсь, — со смешком добавила она под напряженно–вопросительными взглядами. — Если что — предупрежду. Я про эту вот девицу говорю городскую… Фармазонку… Нет, фуражирку. Или суфражистку?.. Ладно. Хочешь погулять напоследок, мир поглядеть — насильно держать не стану. А то никакое учение впрок не пойдет.

 - Значит, отпускаете меня, убыр Макмыр? — умоляюще глядя на старуху, приложила просительно руки к груди Находка. — Простите меня, простите, но не могу я по–другому… Я должна…

 - Нет, Находка, не надо, оставайся… — протестующее начала было царевна, но октябришна упрямо покачала головой.

 - Я с вами.

 - Октябрь тебе судья, мила дочь, — вздохнула расстроено убыр. — Должна — иди. Да только ты хитра, а я все равно хитрей. Чёб ты ко мне вернулась, я тебе сегодня ночью половину силы своей передам. Вот баньку истопим, и передам. Тогда обязательно вернешься. Половина к половине. Хоть на моей памяти никто по половине и не передавал, а только можно такое сделать, я знаю, если ученицу привязать хочешь. Она за второй половиной явится — не затеряется, говорят. Вот и проверим заодно.

 - Да я бы и так явилась!..

 - Вот и хорошо. Так и так — все одно вернешься. Да и в дороге даже эти полсилы тебе лишние не будут. Без них ты кто? Простая профурсетка [90]. Во. Вспомнила. А с ними — уважаемый человек, половина убыр.

 - Спасибо, убыр Макмыр, я обязательно вернусь!

 - Ладно, потом будем разговоры разговаривать. Полетели–ка обратно домой. Времени у нас мало, а то, глядишь, научу еще тебя кой–чему, чему успею. А поутру колобок из аржаной муки испеку, заговорю, и он вас доведет, куда надо. А теперь — айда, полетели. А то опять дождь собирается.

 

 

 

 Утром следующего дня, едва встало солнце, друзья в сопровождении Макмыр вышли за ворота.

 Прощания были позади.

 Убыр извлекла из берестяного короба серый колобок из ржаной муки, пошептала над ним недолго, и бросила на траву.

 - Все, милые мои, — повернулась она к покидающим ее гостям. — Ступайте за ним — он вас до самого Лукоморья доведет, по короткому пути. Задержитесь — ждать будет. Съесть не вздумайте. На ночь в мешок его прибирайте, утром снова на дорогу бросайте — и за ним. Находка слова теперь знает, на нее полагайтесь. Серафима, Саёк — прощевайте. Не поминайте лихом. И Октябрь вам в помощь. А тебя, мила дочь, я ждать буду. Теперь, пока ты не придешь, я и помереть–то не могу, со всеми–то своими годами и болестями. Я тебе половину силы отдала, а половина — к половине, друг без друга не могут. Так что торопись, слышишь? Кроме Лукоморья и Белого Света еще и наши леса есть, а в них тоже люди живут, которых защищать надоть.

 Находка, не скрывая слез, крепко обняла старуху, поцеловала, хлопнула в ладоши, и колобок покатился в Лукоморье.

Часть шестая

 Первое заседание оборонного командования Лукоморья закончилось быстро и ничем.

 Узнав о грядущем нашествии вражеских орд, поглядев на карту и померив расстояние от границы с Сабрумайским княжеством до Лукоморска пятерней, бояре пришли по очереди в шок, ужас, возбуждение, раж, и закончилось всё тяжелым случаем ура–патриотической лихорадки.

 Боярин Никодим провозгласил, и все остальные, на мгновение задумавшись над альтернативой, его поддержали, о желании вести военные действия малой кровью на чужой земле. Но, поскольку к предполагаемой дате нашествия собрать, снарядить и обучить хоть сколько–нибудь заметное войско для опережающего удара возможным никак не представлялось, порешили встретить захватчиков на границе и устроить им последний день Пнёмпеня [91].

 Одинокий несогласный голос новоявленного князя Грановитого обкомом был показательно проигнорирован, главнокомандующий армии всея Лукоморья царь Симеон, поддавшись на этот раз общественному мнению, настаивать не стал, и высокородные разошлись с прямым поручением разработать в двухдневный срок и представить пред ясные очи план Костейской кампании.

 Оставив Граненыча кипеть в пустом зале от бессильной злости.

 Данила Гвоздев, сочувственно поморщившись и пожав плечами, отправился набирать добровольцев, а Митроха, путаясь с непривычки в полах шубы с царского плеча [92], в самом черном из своих отвратительных настроений направился в библиотеку.

 - Ах, Митрофан, Митрофан… — встретил его на пороге своей волшебной каморки в соседнем измерении Дионисий, горестно качая головой. — Можешь не рассказывать: я там был и все слышал… Как нехорошо… Как всё нехорошо… Почему бояре не хотят видеть очевидное? Врагов же больше, и они лучше обучены! На равнине они сомнут нашу армию, как горная лавина сминает и корежит редкие кусты! Даже я, библиотечный, не имеющий к военному делу никакого отношения, понимаю это! Почему не понимают они, воеводы?