Популярности это событие несговорчивой лесополосе не добавило, но ныне здравствующее поколение работников секатора и лейки укрепилось в уверенности, что лучше обходить его стороной.

 Вот к такому замечательному уголку дворцового парка и прибыли в самом начале ранних осенних сумерек полный надежд князь Грановитый и нервно оглядывающийся по сторонам хозяин библиотеки.

 - Ты кого–то боишься, что ли? — не выдержал Граненыч, когда они были уже почти у цели.

 - Я?.. Нет, чего мне здесь бояться… Просто… с тех пор, как я ушел жить в библиотеку… я никогда не выходил на улицу. Я бы признался, что небольшой приступ агорафобии — именно то, чего и следовало ожидать после стольких лет добровольного затворничества.

 - Скольких лет? — полюбопытствовал Митроха.

 - Столько не живут, — отмахнулся Дионисий и сделал решительный шаг вперед, в спутанные, словно давно нечесаные волосы неряхи, заросли орешника. — Но я твердо заявляю, что тебе тут опасаться нечего. Здесь нет ничего, что могло бы повредить тебе, пока я с тобой. Пойдем скорее. Мне так не терпится…

 На улице еще разливался пепельный вечерний свет, но едва хлесткие ветки сомкнулись за их спиной, друзей, как черная удушливая перина, окружила непроглядная тьма, отрезавшая не только закат, но и все звуки большого города, готовящегося ко сну.

 Кроме шуршания сухой травы под ногами и шороха раздвигаемых ими ветвей до них не доносилось теперь ни единого звука.

 - Куда сейчас? — несколько тише, чем собирался, проговорил Граненыч.

 - Не помню… — так же тихо и растеряно ответил библиотечный.

 - Я думал, она тебя встретит.

 - Может, она уже спит?

 - В такую рань?

 - Середина октября, — пожал невидимыми плечами Дионисий.

 - И что ты предлагаешь?

 - Давай пройдем еще — не исключено, что после неспешной прогулки по заповедным местам, бывшим мне когда–то вторым домом, я смогу вызвать в своей памяти местонахождение ее…

 Настороженная, но безобидная до сих пор тьма неожиданно вздохнула, зашевелилась, приобрела глубину и дохнула на пришельцев липким сырым воздухом с привкусом гнили.

 - Так куда идти–то, говоришь? — непроизвольно поежившись, не слишком любезно посмотрел на друга Граненыч.

 - К–кажется… туда, — определился библиотечный и уверенно двинулся вперед, рассекая маленьким плечиком недовольно заскрипевшие заросли и увлекая за собой Митроху.

 Тьма, кажется, опешила от такого нахальства, удивленно отпрянула, мелькнув на секунду мелкими звездочками над головой, но этим проявление ее слабости на сегодняшний вечер и окончилось.

 Мрак вокруг них сгустился, взвился из–под самых ног чернильными клубами, и они очутились в самой полной и непроглядной мгле, какую только могла породить защитная магия залегшей на зимовку старой лешачихи.

 Граненыч инстинктивно остановился и осторожно протянул руку вправо, где в последний раз видел Дионисия, но вместо теплого плеча друга пальцы его сомкнулись на чем–то холодном, жестком и мокром.

 Вокруг его запястья быстро, со свистом, обвилось нечто. Он дернулся было, но тут же замер: скорее он бы остался без конечности, чем поддались бы те невидимые, но цепкие силки, в которые он угодил.

 - Дионисий?.. — нервно позвал он, но слова, едва срываясь с губ, растворялись в промозглом холоде без остатка, не долетая даже до его собственных ушей. — Дионисий!..

 Митроха замер.

 Что–то или кто–то проворно обнял железной хваткой его вторую руку, обе ноги и теперь принялся за талию [93].

 - Отпусти, окаянный!.. — отчаянно рванулся он, как муха, запутавшаяся в паутине, но кроме ощущения того, что, так и не найдя талию, незримый враг решил обмотать своими удавками его тело целиком, другого результата не было.

 Свободной оставалась только шея.

 Ой, сглазил…

 Кто–то или что–то мягкое ударило его под коленки, и если бы не прочные, словно железные, растяжки, не позволявшие ему и шевельнуться, он бы свалился в сухую пыльную траву, прячущую последние перестоявшие склизкие грибы.

 Но это что–то не отступало и не сдавалось: оно возилось у него под ногами, пинаясь и брыкаясь что было сил, и несколько раз весьма чувствительно угодило прямо по косточке на правой ноге.

 - Дионисий?.. — попробовал еще раз Граненыч, и звук, вырвавшийся из его сжатого страхом и неторопливой, но эффективной удавкой, горла был настолько слабым и сиплым, что не разбудил бы даже спящего зайца. — Дионисий!!!..

 - Ба…буш… ка… — едва слышно донеслось откуда–то из района его правого колена то ли агонизирующее шипение, то ли предсмертный сип [94].

 И, через долгую, как столетие, секунду снова:

 - Ба…буш…ка!..

 Тьма как будто прислушалась, стала осязаемой, настороженной, сонно–недовольной.

 - Ба–буш–ка!!!.. — прохрипел хозяин библиотеки, кашляя и задыхаясь. — Это я… Дио… то есть, Непруха!.. Помоги мне!.. нам!.. Скорее!.. Ба!!!..

 Темнота на мгновение замерла, потом недоверчиво заворочалась, закряхтела и стала редеть. Проступили смутные очертания деревьев, кустов, странных коряг и причудливых узловатых корней, волнами выпирающих из отжившей свое лето травы…

 Сонный лес зашумел, затряс ветвями, словно человек, не верящий своим глазам — головой, и из самого бурелома выступила сутулая простоволосая старуха двухметрового роста, в длинной пестрой рубахе из бересты, в лыковых лаптях на босу ногу и с толстой корявой веткой в тощей жилистой руке.

 - Это кто еще тут на зиму глядя разорался? Вот я вас сейчас, крикунов–то, по горбу батогом–то вытяну, будете знать, как…

 - Бабушка!.. Это же я!.. Непруха!..

 Круглые совиные очи на морщинистом, как древесная кора, землистом лице старухи вытаращились и стали еще круглее, палка выпала из ее руки, а в лесу словно вспыхнуло солнышко.

 - Непруха!.. Постреленок!.. Оголец!.. Нешто вернулся!.. Бросил свои книжки!.. Ай, да молодец!.. — лешачиха взмахнула тощими руками как неведомая экзотическая птица и в восторге захлопала себя по бедрам.

 - Ба?.. — вопросительно поднял на нее глаза с уровня Митрохиных лодыжек плотно замотанный в несколько витков корней словно гусеница неведомой породы хозяин библиотеки.

 - Ой, извини, милок!.. — и Обериха хлопнула в ладоши.

 Раздался сухой звонкий звук, словно ударились друг о друга две дощечки, и корни, оплетавшие библиотечного, словно испарились.

 - А моего друга?.. — капризно нахмурился Дионисий.

 - Этого, что ли? — подозрительно уставилась на Митроху старуха.

 - Этого, — непреклонно подтвердил библиотечный. — Я познакомлю вас сразу, как только ты его освободишь.

 - Ну, смотри, внучок, — неодобрительно покачала головой лешачиха, не сводя глаз с Граненыча, но свой трюк с хлопком повторила.

 И Митрофан, вмиг лишившись опоры, обрушился на землю, траву и грибы.

 Хозяин библиотеки поспешил подать ему руку, но лучше бы он поискал ему новую пару ног: эти после устроенной им лешачихой встречи к использованию в течение еще как минимум четверти часа явно не годились.

 - Позвольте вас представить, — церемонно проговорил библиотечный, решивший, в конце концов, не мучить князя и оставить его в сидячем положении на несколько минут, — мой лучший друг, читатель моей библиотеки Митрофан Гаврилыч.

 - Митрошка, значит, — все еще насторожено проскрипела старуха и снова обрушила водопад своего внимания на любимого внука. — Ну, если он и впрямь тебе приятель…

 - Единственный друг, — упрямо поправил бабушку библиотечный.

 - Ага… он так друг… А я тебе теперь — кошкин хвост… Вспоминаешь только когда надоть чего… Совсем в своей бильбивотеке одичал! Говорила ж я тебе: книжки до добра тебя не доведут, не нашего это ума дело, не нашего!..

 - Ну не обижайся, бабушка, — шагнул к ней Дионисий и нежно обнял за коленки. — Где бы я ни жил, и чем бы ни занимался, ты же знаешь, что я тебя люблю больше всех и горжусь тобой. И я никогда не забуду, кто украл для меня из сумки учителя маленькой царевны мой первый букварь. А ты?