- Покойник — в саван, саван в домовину, домовина — в костер! Пламя–огонь, мертвечину ешь, живых не тронь!.. — приговаривала убыр, свирепо размахивая метлой во все стороны, как будто сражалась не с бестелесным туманом–призраком, а с живым, смертельно опасным чудовищем.

 Вокруг них свирепствовал и выл огненный смерч.

 

 

 

 Через несколько минут все было кончено.

 Ветер стих так же внезапно, как и начался, и над выжженной землей висел почти непроницаемый вонючий дым, но как бы неприятен он ни был, это был не промозглый туман блудней, и, кашляя, задыхаясь и прикрывая носы рукавами, друзья радовались ему, как прохладному бризу в летнюю ночь.

 - Убыр–матушка, спасибо тебе, — упала в ноги (или, скорее, в ступу) старухе Находка. — И простите нас, окаянных… Нечаянно все вышло…

 - Спасибо, убыр Макмыр, — склонилась в поклоне до земли Серафима. — А за погром у вас дома вы уж простите нас, пожалуйста. Мы вернемся и исправим, что еще можно. Мы ведь не со зла. Так получилось…

 - Спасибо, бабушка, — усиленно делая вид, что слезы на щеках — от дыма, присоединился к ним Саёк. — Извините меня за ваших мышей кровопийских… И пеньки маленькие… Но они первые начали.

 - Бабушка… — свирепо хмыкнула старуха, но удовольствие не скроешь. — Вставайте уж, ли чё ли… Внучки… Вот уж, не думала — не гадала, семьей перед смертью обзавелась. Мал, мала, меньше, семеро по лавкам, соска выпала…

 - Да вы что, какая там смерть, вам еще сто лет жить да жить, — замахала на нее руками октябришна.

 - Нет, девка. Я до следующей осени вряд ли доживу. Уж я–то знаю, — уверенно и спокойно покачала головой убыр, как будто говорила об обыденном и общеизвестном факте.

 - А может…

 - Помолчи, девка. Не части. Дай сказать, — Макмыр строго глянула на Находку, и та осеклась на полуслове. — Во–первых, хоть и нагадючили вы мне в избе и на дворе, и по–хорошему я вас съесть должна или деревяшечкам моим отдать, но за улей к месту — спасибо. Никто не может сказать, что убыр Макмыр — коряга неблагодарная.

 «Потому что боится?» — про себя спросила Серафима, но вслух почему–то промолчала.

 - Да чего уж там, — вместо этого скромно пожала плечами она. — Вот ей, Находке нашей, спасибо говорите. Она вас пожалела. Если бы не она… Шибко мы осерчали на вас тогда.

 - Я знаю, кому спасибо говорить, — усмехнулась старуха. — Я ить все слышала. Ай и тебя за руки никто не тянул, девка. Коли б не захотела — не пошла бы колоду тягать. Пропадай, старая лоханка. И ты, малой, не кривись. За подмогу и тебе спасибо причитается. Мужик у вас, девки, растет. Защитник.

 - Молодец на холодец, — не удержался Саёк.

 - Не боися. Тогда не съела — сейчас подавно не съем, — успокоила его убыр.

 - А я и не боюсь, — гордо повел плечом оруженосец.

 - А напрасно. Картошку у меня всю кто над всем лесом раскидал? А сколько у меня после тебя синяков будет — знаешь? И когда они теперь сойдут? Мне ведь, чай, уже не двести лет! Стрелок выискался!..

 - И–извините… — покраснел и стушевался тот. — Это я не по своей вине… Это я от нервов… Детство тяжелое, игрушки деревянные, пряники черствые…

 - Убыр Макмыр, — прервала выяснение отношений царевна. — А вы, собственно, зачем нас догоняли, разрешите поинтересоваться?

 Старуха задумалась.

 - Поперву, я вас догоняла сгоряча — ваше счастье, что не поймала сразу. Потом охолонула маленько. А потом, когда увидела, как Находка ваша заговор против змей супротив блудней повернула, да как он у нее еще и подействовал непонятно как, так я поняла, зачем я, дура старая, вас догоняла.

 Октябришна вздрогнула и побледнела, как будто снова главного блудня увидела.

 - А вы видели, как я… Как у меня… И огонь…

 - Видела, мила дочь. Все видела. Против блудней у октябричей нет заговора. А этот и подавно применить никто бы не догадался, хоть ложись да помирай. А ты придумала. И скажу теперь тебе, мила дочь, что гондыр, лесная кость, обшибался. Будет после моей смерти в этом лесу новая убыр, которая из его шкуры драной чучело сделает, а из печенки — гуляш, — и взгляд Макмыр пронзил, пробуравил душу рыжеволосой девушки насквозь, заглянул в самые пыльные уголки ее души, в самое сердце — и ничто под ним не спряталось, не утаилось, не потерялось. — Ты будешь новой убыр в этом лесу, Находка.

 - Но я не хочу никого есть!..

 - Это дело вкуса, конечно. Но когда к тебе такие вот оболтусы вроде вас на огонек заглянут… Короче, я бы на твоем месте не зарекалась.

 - И мне надо спешить!..

 - Откуда сама будешь?

 - Из Октябрьского…

 - Ха, — самодовольно растянула запавшие губы в беззубой улыбке Макмыр. — Не спеши, забудь про него, мила дочь. До своего Октябрьского ты теперь не скоро доберешься. Тамошняя убыр со мной до самой смерти здороваться не будет, что я у нее такую девку перехватила. Да так ей, бестолковой, и надо. Куда она раньше смотрела?

 - Да я в городе с пятнадцати лет жила… — нехотя проговорила Находка, морщась, как от боли при одном воспоминании о своей городской жизни.

 - Ишь, городская фифа… — неодобрительно покачала головой убыр. — Знаю я ваше городское житье… Балы, золоченые телеги… с навесами… чуни хрустальные и… и…

 Она поскребла по сусекам своей памяти на предмет еще каких–нибудь ассоциаций к манящему и искушающему понятию «город» и выговорила со смаком кучерявое слово:

 - …перманент.

 - Да что вы, убыр Макмыр, я там работала…

 - Работала она… В городе–то. Полы, поди, мыла, да пыль вытирала, — произнесла Макмыр таким тоном, как будто в ее понятии мытье полов, вытирание пыли и посещение балов на золоченых телегах и в хрустальных чунях с перманентом стояли на одной доске.

 - Да… — отчего–то смутилась октябришна, как будто старуха была права.

 - Ну, ничего, мила дочь, — успокаивающе похлопала ее по плечу старуха. — У нас к лесному житью быстро взад привыкнешь. А сейчас ко мне полетели. Там и поговорим.

 Она кивнула на корыто.

 - Я не умею, — затрясла головой октябришна. — Это ее… Сер… рафима… управляла.

 - Ты? — удивленно вытаращила на царевну серые очи из–под нависших бровей старуха. — А ты–то откуда умеешь? Тебе до убыр как пешком до какой–нибудь Нени Чупецкой. Или Лукоморья. Это я не приглядываясь вижу, девка!

 - Вот, кстати, о Лукоморье. Вообще–то, затем мы к вам и шли, — вставил, наконец, важно и свое веское слово Саёк, уберегая ее величество от ненужных объяснений, — чтобы дорогу спросить туда. Нам очень срочно надо. У нас дела там важные. Срочные.

 - Хм–м… Дела у него… важные… — продемонстрировала ослепительную улыбку во все семь зубов Макмыр. — Вот вернемся ко мне, я баньку истоплю, покушать приготовлю, постели постелю на сеновале — в избе все кроме меня не уйдемся, а потом вы мне про свои дела–то и выложите.

 Все время, пока убыр перенесла свое внимание с нее на ее спутников, Находка мялась, ерзала, вытягивала шею, морщилась, вытаращивала глаза, краснела и бледнела, как будто проглотила горячий гвоздь. И это не могло не остаться незамеченным.

 - Чё подпрыгиваешь, мила дочь? Чё сказать хочешь, ли чё ли?

 - Да, убыр Макмыр, — потупилась октябришна, нервно ломая пальцы. — Спасибо вам за все, за доброту вашу, за доверие, за все… Только не могу я убыр быть.

 - Это почему еще? Как можно не хотеть быть убыр? — в совершенно искреннем непонимании уставилась Макмыр на пылающую как лесной пожар девушку.

 - Я должна ее цар… Серафиму… до Лукоморья проводить, чтобы с ней чего по дороге не случилось.

 - И я! — шагнул вперед гордый Саёк.

 - Постойте, ребята, постойте, — сделала умиротворяющий жест руками царевна. — Вот об этом я и хотела с вами поговорить. Давно. Как только мы отсюда выберемся… я отсюда выберусь… Дальше я пойду одна. Мне так привычнее, — снова поведя руками, предотвратила она зреющий взрыв протеста. — Мы ведь не в игрульки здесь играем. Костею в когти попадемся — вас на месте прирежут.

 - А вас?..