— Эй, боец! — растерянным голосом закричал Исайя своему солдату. — Ты куда собрался?!
Тот проигнорировал вопрос командира и продолжил шагать к челноку. Жестом приказав своим людям опустить оружие, которое они на всякий случай достали из креплений и навели на своего товарища, Исайя двинулся вслед за солдатом.
— Рядовой! Приказываю вам немедленно остановиться!
И снова никакой реакции. Землянин прошел мимо остолбеневшего Тэма и остановился перед приготовившемуся к обороне Ену.
— Чего встал? — грубым и очень знакомым голосом спросил он. — Давай заползай.
От досады Ен почти сплюнул, но вовремя опомнился.
— И чего тебе не спалось, Илья? Так хочется по-геройствовать? Больше заняться что ли нечем?
— В чем дело? — подходя, спросил Исайя. — Рядовой, почему не исполняете приказ?
— Своих рядовых найдете в моей комнате, — ответил Илья, отодвинул в сторону Ена и потопал по трапу в челнок. Порывистость его движений говорила: не пытайтесь меня остановить, нарветесь!
Ен и не пытался. Обездвижить облаченного в боевую броню военного, даже бывшего, было слишком сложной задачей для всего одного человека. Неожиданного нападения с численным перевесом здесь не получится. А пока до челнока добегут земляне, пока они поймут, что от них требуется, Илья, несомненно, будет отчаянно сопротивлялся и всего за несколько секунд сможет натворить непоправимого. Момент для появления был выбран идеально — оставалось только смириться и подчиниться его желанию. А не уважать такое сильное желание Ен был не вправе. Он попытался отговорить своего друга, но… кто-то оказался слишком настойчивым, а кому-то стоило отвернуть башку. Похоже, только такая мера могла возыметь на Луку хоть какое-то воздействие. А в том, что без помощи Луки здесь не обошлось, сомневаться не приходилось. Слишком явно он выдал себя
— Ен? — произнес подполковник. Его люди уже встали позади командира и ждали всего одного слова.
Ждал и Илья. С автоматом наперевес.
— Он с нами, — произнес Ен. — Поберегите своих людей, подполковник.
— Мне что-нибудь передать ребенку?
Ответил Илья:
— Я все ему написал. Он поймет.
Исайя вполоборота повернулся к колонистам и сказал:
— Сомневаюсь… Но это ваше право, юноша, остаться у себя дома. Не мой удел — распоряжаться вами.
Взмахом руки велев своим людям отодвинуться от челнока подальше, Исайя последовал за ними, на прощание еще раз пожелав колонистам удачи.
Когда все они забрались внутрь и створка грузового отсека заняла свое место, подполковник вытянулся в струну и, вскинув руку, отдал честь этой четверке. Их поступок не был продиктован граничащей с безрассудством храбростью — они прекрасно понимали, что шансы на успех равны нулю, — это было, как бы пафосно это не прозвучало, самопожертвование во имя справедливости. Ради других людей, не знавших ничего кроме этого сурового мира и установленных диктатором порядков. Они ушли сражаться за свой дом, а это заслуживало, как минимум, восхищения.
Челнок медленно оторвался от поля, причем инструктор Генриха, наблюдая за взлетом, невольно согнул руки в локтях и сжал кулаки, врубились маршевые двигатели, направляя вектор тяги вниз и наискосок, и в этот момент, как специально, в море из облаков образовалась прореха, из которой на землю упал переливающийся всеми цветами радуги столб света. В неё-то и нырнуло утлое суденышко. Через секунду свинцовые облака сомкнулись, а в воздухе остался лишь темный, почти черный дымовой след. Ударил особенно мощный порыв ветра и в клочья разметал его, уничтожив последние следы вмешательства людей в привычный уклад вещей на этой негостеприимной планете. Больше ничто не посмело нарушить суровой, свирепой красоты этого мира.
Глава 7
Несмотря на то, что с земли все, казалось, прошло гладко, взлет челнока сопровождался определенными трудностями.
Едва Ен со спутниками перебрались из пустого грузового отсека в рубку и заняли стоявшие позади пилота четыре глубоких компенсационных кресла, расположенных в два ряда, как пилот указал на широкие ремни безопасности, которые должны были перехватить грудь крест-накрест. Когда все пассажиры разобрались с непривычными замками и оказались крепко пристегнутыми ремнями к креслам, Генрих, открыв шлем, повернулся и с тревожным выражением лица уставился на своих товарищей. Кто из них был Ильей, определить он не мог, поэтому обратился сразу ко всем:
— И какого ты потащился с нами?
— Давай лучше взлетай, — грубо ответил один из «Барсов» голосом Ильи.
— Ну тогда начинайте молиться, — усмехнулся пилот, поворачиваясь к пульту, полукругом охватывающему его кресло. — Сейчас проверим, как сильно нас любит судьба.
Несомненно, Генрих пытался всех подбодрить, однако эти слова оказали прямо противоположный эффект, встревожив пассажиров.
Насколько Ен мог видеть, челнок не особенно сильно превосходил «Грайдер» количеством приборов и датчиков, но среди них не было ни одного хотя бы отдаленно напоминающего их собратьев, установленных в наземной технике. Быстрый осмотр только подтвердил его опасения: отличались друг от друга и сами датчики, и подписи к ним. Система управления тоже намного превосходила танк количеством элементов: шариков, рычажков, джойстиков и педалей — и была устроена несравнимо сложнее. Трудно было поверить, что один человек мог освоить все это разнообразие систем за несколько часов, так что наверняка Генрих не был способен выполнить ничего кроме простейших вещей. Оставалось только надеяться, что основы он все же усвоил достаточно хорошо.
Генрих положил руки на пульт, коснулся одного из экранов, и по корпусу челнока пробежала волна вибрации. Скалы, видимые через три прямоугольных иллюминатора, охватывающих всю рубку, дрогнули и начали стремительно мелькать перед взором Ена. По крайней мере, ему так казалось — с момента, как челнок взлетел, до того, как он поднялся на приемлемую для включения маршевых двигателей высоту в двести метров, прошла почти целая минута. Челнок постоянно накренялся то влево, то вправо, но никто из пассажиров не замечал этого. Все были слишком сильно захвачены видами планеты с высоты и ощущением полета, чтобы обращать внимание на броски из стороны в сторону, которые пока что удавалось успешно ликвидировать. Никто из пассажиров в этот момент не видел сосредоточенного, покрытого бусинками пота лица пилота и не подозревал, какие усилия приходилось прикладывать Генриху, чтобы справляться с ударами бокового ветра, грозившего опрокинуть челнок на бетон взлетного поля или острые скалы. Его руки перемещались всего между четырьмя шариками, регулирующими вектор тяги подъемных двигателей, поэтому казалось, что пилот даже и не особо усердствует, однако впечатление это было обманчивым. Ошибись Генрих, не успей он выровнять челнок, и избежать падения было бы невозможно. Не помогла бы даже система челнока, занимавшаяся подчисткой мелких огрехов пилота незаметно для него самого.
Достигнув нужной точки, пилот переместил руки на два джойстика управления маршевыми двигателями, и это мгновение чуть было не стало роковым. Челнок резко рвануло в сторону, он ухнул на несколько метров вниз, подарив своим пассажирам чувство невесомости, которое сменилось тяжестью, навалившуюся на людей в момент включения главных двигателей. В динамики шлемов ворвался мощный гул, а челнок, задирая нос, рванул к облакам.
На миг в кабину ворвался ослепительный поток света, затем иллюминаторы заволокло сплошной черной дымкой, и началась зубодробительная тряска. Если бы не ремни, удержаться в креслах не смог бы никто. Все прыгало и кувыркалось перед глазами пилота, однако стальные руки брони крепко стиснули джойстики, а ступни были надежно зафиксированы на педалях стальными ремешками, что исключало внезапную утрату контроля над челноком. Скорость уже превосходила все мыслимые пределы, так что выпусти он управление хоть на мгновение, полет мог прерваться очень и очень быстро.
Тряска закончилась так же внезапно, как и началась. Челнок вынырнул из окутывавших его облаков и попал под лучи огромного, занимающего четверть небосвода светила. Свет был настолько ярок, что только фильтры в визоре брони смогли сохранить людям зрение, а вся кабина заполнилась белым сиянием, делая невозможным слежение за показаниями приборов. Генрих резко наклонил джойстики вправо и челнок, заложив широченную дугу, развернулся к солнцу кормой. Сияние покинуло кабину, все вернуло себе прежний серо-стальной оттенок, а Ен наконец смог хоть что-то различить из иллюминаторов.