Что же так напрягало уважаемого профессора? Как поведал один из его интервьюеров, выйдя на Манежную площадь, ректор был шокирован тем, что увидел. Точнее тем, что не увидел. Из Александровского сада больше не открывался, по его словам, вид на гостиницы «Националь» и «Москва». С противоположной стороны от «Националя» можно было рассмотреть только отдельные зубцы Кремлевской стены. Вид закрывал надземный этаж. А рядом по берегам выведенной на поверхность, по его словам, «псевдо-Неглинки», стояли "бронзовые чучела производства Зураба Церетели — медведь в странно-разухабистой позе, мордатая Золотая рыбка, гиеноподобный волк".
Что все далеко не так, каждый может убедиться, побывав на Манежной площади, где с надземного этажа, как со смотровой площадки, открывается великолепный вид на здания старого Московского университета, гостиницы, Тверскую улицу, на все вокруг. И кремлевские зубцы ничто не закрывает.
Но когда все это сочинялось, многие в Москве верили авторитетам, профессорам и докторам наук. Никто не называл имя архитектора Дмитрия Лукаева, того, кто придумал приподнять над землей верхний этаж. Удар наносился по без вины виноватому Церетели. Архитектор болезненно переживал нападки, вскоре после открытия "Охотного ряда" он тяжко заболел и умер в расцвете сил.
Вал критики поднимался все выше весь год. На этом фоне произошли акции "современных художников" и свободолюбивых либералов. Они побуянили не только у Петра, но появились на Манежной площади. О чем все узнали из вечерних выпусков новостей ТВ: "Группа молодых художников выстроилась у Александровского сада как раз напротив многочисленных зверушек Церетели и на их фоне выражала свой протест засилья в Москве «придворного» скульптора. Вот тогда эти протестанты заявили о скором явлении новых молодых политиков, знающих, куда вести Россию.
Если Петра президент осудил, то Манежная площадь не могла вызвать подобной реакции. Все видели и помнили, как он, надев каску монтажника, спустился в котлован. Там на его глазах подняли последний ковш с землей.
На Манежной площади неистовствовали интеллектуалы, пренебрегая правилами игры, принятыми в гражданском обществе. Больше всего меня удивили не молодые концептуалисты и либералы, не ректор и доктора наук, искавшие выхода отрицательным эмоциям. Поразил академик-секретарь отделения скульптуры Российской академии художеств Юрий Орехов. Он каждую неделю встречался в академии с коллегой, академиком-секретарем отделения дизайна Зурабом Церетели. Они сидели за одним столом и обсуждали общие проблемы. И вот, выйдя из-за стола, друг-товарищ Юра, идет в газету и публикует статью, где по адресу фонтанного медведя высказывается, что этот персонаж "как бы сошел с обертки конфеты «Мишка-косолапый».
(Это заявление не помешало Церетели восхититься бюстом Пушкина резца Юрия Орехова и установить изваяние поэта у входа в созданную им галерею искусств на Пречистенке.)
…В "День города" Юрий Лужков откупорил бутылку шампанского и со словами "На счастье!" дал команду: "Пустить воду!"
Казалось бы, как хорошо, всем бы радоваться, что на месте асфальта потекла в мраморных берегах вода фонтана, пусть не речная, но чистая, которую можно пить, а не "условно чистая" из подземной канализационной трубы. Однако даже это обстоятельство тем, кто помнил утопический "гениальный проект" Улькина, не пришлось по душе. Даже слабое течение рукотворной реки вызывало неудовольствие.
— А что вы хотите? Это же обычный искусственный фонтан, — не скрывая раздражения, говорил по этому поводу ректор архитектурного институт., - В центре находится насосная станция, которая качает воду из московского водопровода и гонит ее наверх, к началу каскада. Неглинка к этому никакого отношения не имеет. Она, как прежде, в трубе.
В тот же день появились отклики и другого свойства.
"Несмотря на то, что Неглинка очень невелика, выглядит она на редкость мило и, наверное, завоюет любовь москвичей. Сходство с игрушечной рекой ей придают скульптуры сказочных персонажей, выполненных Церетели. Фигурки украшают русло реки"!
Героев сказок, а не уродов и монстров, которыми так долго пугали народ, увидели люди, когда пришли посмотреть, что так шумно строили на Манежной площади.
Таким образом, Церетели удалось создать в Москве первый, пусть небольшой, но монументальный, из бронзы и мрамора, детский уголок у Александровского сада.
Тогда же появился в городе еще один уголок для детей на Садовом кольце, в бывшем Морозовском саду, ставшем детским зоопарком, частью Московского зоопарка.
Там тоже несколько лет шла реконструкция. Московский зоопарк примыкал к "большим проектам Лужкова". Как гласит легенда, будучи молодым отцом, мэр города с дочерьми-погодками побывал на Пресне. То, что он увидел, привело его в замешательство. Построенный в ХIХ веке Обществом акклиматизации животных и растений этот уголок живой природы представлял собой жалкое зрелище. Звери теснились в клетках и вольерах, которые давно устарели и не соответствовали принятым современным нормам.
Вся площадь зоопарка после визита "отца города" превратилась в крупную строительную площадку, где понадобилось участие художника и дизайнера. Верхнюю территорию, примыкающую к Садовому кольцу, заполнили сказочные звери. Церетели выполнил их в соавторстве с учениками художественного лицея. Он дал им задание нарисовать героев русских сказок, и эти детские рисунки материализовал в бетоне, облицованном яркой разноцветной мозаикой. Так нашла развитие тема, давно волнующая воображение художника, заслужившего самые высокие награды за детский городок в Адлере и плескательный бассейн в Ульяновске.
На нижней территории Московского зоопарка, у пресненского пруда, на возвышении выросло бронзовое "Древо жизни". Это вечный образ мирового искусства, вообще, и неоднократно встречавшийся в творчестве Церетели, в частности. В отличие от прошлых изваяний — московское древо самое высокое, достигает 16 метров. На открытии его назвали "древом сказок", так как вокруг избушки на курьих ножках предстают "тридцать витязей прекрасных", висит на ветвях русалка и бродит леший. Все, как у Пушкина. Но с этими персонажами уживаются обитатели джунглей, под могучим стволом ютятся крокодилы, бегемоты, слоны и львы, над которыми парит орел.
Казалось бы, открытие такой милой и столь фантастической композиции должно было бы всех порадовать. Не так много в громадном городе детских городков. Но Церетели не услышал звуков одобренья, их забил шум недовольных. Они вспомнили «Вий» Гоголя и процитировали из него отрывок, как показалось публикаторам, уместный по случаю появления в Москве первого «Древа»:
— Раздался петушиный крик. Испуганные духи бросились, кто как попало, чтобы поскорее взлететь, но не тут-то было; так и остались они там, завязнувши в дверях и окнах.
Вспомнили давно забытые стихи поэта Кузмина:
"Зачем искать зверей опасных,
Ревущих из багровой мглы,
Когда на вывесках прекрасных,
Они так кротки и милы.
Внимание уделили не столько композиции, сколько надписи администрации, запрещавшей детям восхождения на скульптуру. А радость возникла по поводу, далекому от искусства: "Но сияющая полировка тех частей, по которым пролегают наиболее популярные маршруты, свидетельствуют, что к этой табличке посетители относятся так же, как к бесчисленным письменным просьбам не кормить животных".
Вместо описания отличий «Древа», ставшего в ряд с творениями известных предшественников, дали волю иронии:
— Похожее на буфет "дойче ренесанс" с зайцами, куропатками и оленьими рогами, уж совсем громоздкое и нелепое, "Древо сказок" населено дурно, как всегда у Церетели, исполненными витязями и волками.
Даже рецензенты, не замеченные в заказных акциях, и те не нашли ничего хорошего для первого в Москве "Древа жизни".
— Очередное произведение известного художника, по-моему, композиционно не собрано, кое-как слеплено. И уж точно не предназначено для детей, которые являются основными посетителями зоопарка. Последние слова опровергала отмеченная недоброжелателем "сияющая полировка тех частей, по которым пролегают наиболее популярные маршруты".