Изменить стиль страницы

Зачем я так подробно описываю предысторию появления на Манежной площади нашего героя? Чтобы показать поклонникам конкурсов, что не каждый победитель, даже очень талантливый, способен претворить собственный проект в натуре, учесть требования жизни, найти компромисс с заказчиками, исполнителями, не конфликтовать постоянно, превращая работу в пытку. Не знавший истории Москвы, архитектор нарисовал на проекте возрожденную речку Неглинку. И не придал значения тому, что ее "условно-чистые воды" выпускать на волю нельзя, как дикого зверя, не рискуя нанести вред желающим отдохнуть на засаженных травой берегах.

Профессор Лукаев предложил поднять над землей часть первого этажа и тем самым увеличить торговую площадь комплекса. Над текущей в трубе рекой он задумал устроить каскад фонтанов, имитирующих подземное русло, а берега облицевать камнем и украсить скульптурой. Вот тогда и понадобился ему соавтор, художник и дизайнер в одном лице. Им стал Церетели.

Это случилось в 1995 году, в том самом, когда полным ходом шло сооружение музея Отечественной войны, храма Георгия Победоносца и обелиска Победы. Там наш герой, как мы помним, исполнял роль главного художника всего комплекса на Поклонной горе. В этой успешно сыгранной роли мэр решил его использовать еще раз на Манежной площади. Все логично. Другого творца, способного с командой помощников с места в карьер включиться в проект, не задерживая ни на минуту строителей в котловане, у мэра в наличии не было. Зураб нашел, как всегда, общий язык и с директором института, и с заведующим мастерской. Им понравилось предложение его декорировать этажи, соотнося их с культурными слоями города — чем ниже ярус, тем древнее стиль интеръера. Пришлась по душе архитекторам идея установить на Манежной площади бюсты московских князей и царей, начиная с Юрия Долгорукого и кончая Николаем II. Это вполне соответствовало месту — напротив Кремля, где они жили в разное время. Перед Манежем у главного художника комплекса возникла идея установить конную группу. Свободное пространство, где когда-то стояли дома, это позволяло. А над площадью появилась мысль поднять большой купол, изображающий северное полушарие. Ему отводилась роль часов. Вместо стрелок двигалась полусфера с нанесенными на ней очертаниями материков, названиями городов.

Вдоль русла фонтана «Неглинки» за окнами верхнего этажа по проекту размещались детские кафе. Поэтому у Церетели возникла мысль — украсить фонтан персонажами русских сказок. В Петербурге, где отливали Петра, выполнили новый заказ города Москвы — отлили из бронзы Старика и Золотую рыбку, Медведя и Лису, прочих известных персонажей русского фольклора, предназначенных посетителям будущих кафе.

— Скульптуры для детей! Стоит золотая рыбка, контактирует, входят дети — это же счастье! — объяснял свою новую идею Зураб.

Все шло гладко, как вдруг такие, казалось бы, абсолютно безобидные изваяния и фонтан вызвали бурю эмоций, протесты московских интеллектуалов.

"Каменным корытом с водой и многочисленными персонажами Диснейленда", — назвала фонтан и бронзовые фигуры доктор искусствоведения Нина Молева.

Другой доктор — исторических наук — Людмила Иванова утверждала: "Негоже обустраивать памятниками пространство вокруг Кремля. Тут должен действовать абсолютный запрет. Известно, например, что еще Церетели собирается вдоль Кремлевской стены установить десятки бронзовых бюстов князей и царей, правивших на Руси. Как представишь эти головки, сияющие на солнце по соседству с Кремлем, делается не по себе.

Почему должен действовать абсолютный запрет на памятники вокруг Кремля?! Тогда и обелиску в честь 300-летия дома Романовых там не место. Разве могила Неизвестного солдата не памятник? Никто из интеллектуалов не протестовал, когда полвека перед Кремлем расстилалась "асфальтовая долина" и торчал посреди площади закладной камень, который обходили стороной прохожие.

* * *

Чем объяснить взрыв отрицательных эмоций, такую неприязнь к столь естественным и нужным городу сооружениям? Когда закипели страсти вокруг фонтана, их можно было частично объяснить неприятием политики, которую проводил мэр. Но в целом протест, на мой взгляд, объяснялся консерватизмом. Поколение москвичей привыкло к плохому образу Манежной площади, сложившемуся после "сталинской реконструкции". Несуразный асфальтовый пустырь оплакивали, как памятник архитектуры и истории!

"Некогда большая, исполненная пространственного пафоса все еще классическая площадь превратилась в мещанский променад на дешевом крымском курорте, где граждане могут культурно отдыхать, развлекаясь пивом, семечками и скульптурами Аленушек и уточек".

С утра до поздней ночи ныне площадь заполнена людьми. Теперь всем ясно, как были не правы те, кто швырял камни в художника. Но вот что пришлось ему узнать тогда, когда рабочие завозили прибывшие с завода изваяния бронзовых зверей.

"Трудно вообразить, что манежные зверушки подобно химерам западного средневековья вызовут лавину глубокомысленных трактатов. Но их простодушие обманчиво. Они не свалились как снег на голову, а появились в известное время и в результате известных усилий", — писал философ, которому не ко двору пришлись усилия команды Лужкова и его "большие проекты".

Действительно, глубокомысленных размышлений не появлялось, их заменяли неприкрытой бранью.

— Со мной случилась истерика на Манежной площади, на которой в соседстве с академиками Щусевым, Жолтовским и Лангманом вальяжно разместилось Нечто. Что это такое и как это могло случиться? Я когда-то учился архитектуре и именно потому воспринял это Нечто на Манежной площади, как не имеющее к ней никакого отношения. Это вне профессии, это вне истории — это беспрецедентно. Я роюсь в моей архитектурной памяти и не могу найти аналогов, — утверждал архитектор по образованию обозреватель либеральной газеты.

Нападкам подверглись все, не только фигуры зверей, но и мозаика на дне фонтана, и белокаменные балясины ограды, протянувшейся вдоль русла канала. Балясины вдохновили архитекторов-ветеранов написать протест в адрес мэра в столь же эмоциональных выражениях:

— Мы ужаснулись и возмутились, когда увидели, с какой неуместной помпезностью, отсутствием вкуса и такта соорудили, еще вернее, втиснули в заповедном цельном и гармоничном месте какофонию бесчисленных грубых беломраморных балясин, а за ними жалкую искусственную речушку, украсив ее дно веселенькой мозаикой, а берега несоразмерными и разноголосыми сказочными скульптурами.

Такой вал уничтожающей критики поднялся над Москвой в 1996 году. Под его ударами пришлось переместить "Трагедию народов". Масла в огонь подливали находившиеся за кулисами событий деятели отечественной архитектуры, считавшие, что с их мнением правительство города не считается, принимая решения. Таким закулисным борцом выступил ректор Московского архитектурного института и руководитель ЭКОСА, экспертно-консультативного совета, профессор Александр Кудрявцев. Он бывал в мастерской на Пресне, радушный мастер подарил гостю альбом "Зураб Церетели". И этот альбом демонстрировал наставник юношества молодым хулителям, нацеливая их удары в художника, который якобы предлагал Москве давно отработанные варианты. Мэтру верили и ретранслировали его мнение без ссылки на источник:

— Искусствоведы никогда не скрывали, что считают творения Церетели весьма посредственными, а главное, вторичными — по отношению к тому, что было создано до него и его же собственным работам. Свежий пример — бассейн на Манежной площади. Он почти в точности повторяет тот, что был сделан Церетели в 1973 году для детского городка курорта ВЦСПС в Адлере.

Ничего похожего на тот курорт в Александровском саду нет. В Адлере Церетели прославился не бассейном, а фантастической композицией «Кристалл», объемной мозаикой, поразившей воображение Сикейроса. Искусствоведы всегда в каждом его проекте отмечали новации, считали ярким творцом, иначе бы не присуждали высшие премии в области искусства, как это происходило неоднократно.