— Привык. Лично мне памятник не мешает. Мы мастера все разрушать, придет время — и этот памятник станет историей нашего города, — в 1998 году выразил уверенность доктор исторических наук профессор Борис Поздняков.

Далеко не все высказывались так, не все. Лютой злобой, неистраченной в бою с Петром, наполнялись образы публицистов, поражая эрудицией, для которой не нашлось достойного применения. Вот отрывок из статьи, написанной не иначе как потомком разрушителей памятников "царям и их слугам".

— Петр Церетели — неживое творение, вышедшее из-под контроля и зомбированное на жизнь. Во всей его повадке, в воровстве доспехов у великих статуй — или газетки у статуй Ильича (хорошо, что не кепки); в попирании ногами города, красноречиво возведенного на палубе; в нанизывании андреевского флага на носы трофейных кораблей — и в иллюзионном превращении этого флага в пиратский, по цвету чугуна, — во всем сквозит жест мятежа, холопской узурпации имущества и ударения себя в тугую грудь с тарзаньим криком. Любую мировую символику это чудовище примеривает без разбора, как злодей, дорвавшийся до сундука с добром. Замечено, что головы орла, сидящего на окончании бушприта, увенчаны одна короной, а другая митрой. Это не просто клиника: теми же уборами увенчан был достигший земного рая Данте. Так и видишь, как подземельное исчадие выхватывает их у Вергилия и само же водружает себе на обе головы (державный герб тут, уж конечно, ни при чем).

С таким же пафосом можно было в "воровстве доспехов у великих статуй" обвинять автора "Медного всадника", взявшего их у римских императоров.

Спустя год отношение к Петру еще более потеплело. Социологи выясняли какие памятники любят москвичи. Чемпионом, как следовало ожидать, оказался памятник Пушкину. Но вряд ли кто ожидал, что на пятом месте после Минина и Пожарского окажется монумент Победы на Поклонной горе, а на седьмом месте Петр, опередивший Триумфальную арку, "Рабочего и колхозницу" и памятник Суворову в Москве. Еще более неожиданно появилось пришедшее из города "Медного всадника", Санкт-Петербурга, признание в любви, высказанное публично Михаилом Чулаки:

— Над площадями и гладями вод царит Церетели. Отличным тоном считается ругать его Петра. И напрасно: такой большой памятник не может не стать великим. Сменится всего-то поколение-другое, всосет с детским питанием картину сего Колосса Московского — и ничего прекраснее не смогут вообразить благодарные потомки. Царь-реформатор у штурвала гордого памятника, призванного бороздить океаны, но возвышающийся над берегом узкой извилистой речки — это ли не гениальный символ пореформенной России?!

Именем Петра появилось предложение назвать безымянный остров, где установлен памятник.

— Петр на ногах стоит крепко! — теперь рекламируют свою фирму строители, сделавшие фундамент монумента. Они забили в твердь известняка на глубину 20 метров 25 железобетонных свай, каждая из которых имела метр в диаметре. "Влюбленность в творение Церетели у бригады — заболевание профессиональное. До Петра монтажники-высотники с такой же искренностью полюбили памятник на Поклонной горе. "Там работать было комфортнее, но не так интересно", — признались верхолазы. Они сожалеют, что внутри столпа нет лифта, на котором можно было бы подниматься всем на верхнюю площадку, к маленькому Санкт-Петербургу в бронзе, чтобы увидеть его и панораму Москвы с птичьего полета. Этого хотел и автор, да только ему не дали задуманное сделать. К Петру, чтобы увидеть колоссальную инженерную конструкцию, стремятся из разных изданий, пытавшихся в свое время демонтировать монумент. Теперь пишут с удивлением, что на ветру Петр стоит неколебимо, какой он большой, какие у него "разной величины вращающиеся флаги, которые в большом количестве символизируют мощь России и величие царя".

— Я к Петру привык, как французы к Эйфелевой башне. Так признался один из современных властителей умов Лев Аннинский. Он вряд ли аплодировал Церетели в трудные дни, когда Петр в мучениях поднимался над землей. Стоять ему на ней долго. А автора официально письмом мэра Махачкалы позвали весной 2002 года на берег Каспийского моря. Там дагестанцы хотят установить свой памятник Петру, которому предки вручили ключи от городов. О чем они до сих пор не жалеют.

Пройдет время, появятся стихи, достойные бронзового Петра. Пока их нет, я позволю себе закончить эту главу своим четверостишием:

Конец одиннадцатой главы

Когда торжества по случаю 850-летия Москвы подходили к концу, на Манежной площади состоялась, как значилось на пригласительном билете церемония осмотра торгового комплекса "Охотный ряд". Это произошло 9 сентября 1997 года в 16 часов. Название ему придумал Лужков в память о старинном Охотном ряду, "чреве Москвы", сотни лет торговавшем у Кремля. На его месте построили гостиницу «Москва». Рядом с ней город получил два фонтана одного автора. Один забил струями под землей в круглом зале комплекса. Три античные богини символизировали красоту и радость жизни. Другой появился у Манежа, в конце каскада фонтанов рукотворной «Неглинки». Там поднялась на дыбы четверка бронзовых коней, омываемая водопадом. Лошади резвятся в углублении, у подземного перехода. Дать им волю перед воротами Манежа, где задумал их Церетели, ему не позволили.

Тогда, войдя в этот комплекс, все увидели три яруса магазинов в декорациях трех времен — Алексея Михайловича, эпохи Екатерины II и царствования последних Романовых.

Снова, как на Поклонной горе, Церетели выступил дизайнером столь крупного здания, самого большого универсального магазина Москвы конца ХХ века. На пространстве 70 тысяч квадратных метров он предстал интерпретатором разных архитектурных стилей, популярных в Москве ХVII-ХХ веков. И автором фонтана, новым местом свиданий, популярным, как старый фонтан ГУМа.

В тот день был реализован до конца еще один "большой проект Лужкова", подвергавшийся, как все другие, — тотальной критике, где смешивалась архитектура с политикой. Когда строители углубились в недра у стен Кремля и начались земляные работы, не останавливавшиеся днем и ночью, то они сопровождались вот таким гулом СМИ:

"Призрачный платоновский «Котлован» зияет посреди Москвы".

"Роют в Москве ямы и возводятся башни".

"Все объекты — пример небывалого волюнтаризма".

"Стройка у стен Кремля не сулит никакой удачи".

"Поставив на зодчество, московский мэр рискует проиграть".

На церемонии открытия "мэр, поставивший на зодчество" произнес речь, где неожиданно для многих собравшихся заявил: "Идею президента Ельцина с блеском воплотили московские строители".

О какой идее президента Ельцина шла речь? Да, побывал однажды президент в конце января предыдущего года перед началом выборной гонки в котловане. Тогда вынимали символический последний ковш земли. Посмотрел в штабном вагоне эскизы и макет будущей Манежной площади. Но никаких мыслей и тем более «идей» не высказывал. Что имел в виду мэр, помянув имя главы государства?

За несколько лет до начала земляных работ, придя к высшей власти, президент искренне интересовался делами Москвы. Так он поступал, когда руководил городом, будучи первым секретарем МГК партии. Во время посещения градостроительной выставки, где Церетели представлял Ельцину "парк чудес", ему показали проект общественно-культурного центра на Манежной площади. Картина задуманных преобразований вызвала взрыв эмоций у пребывавшего в эйфории после победы Ельцина. При большом стечении архитекторов, показывая рукой на макет, он воскликнул: