А текст начинался с сенсации:

"Бронзовый Петр всколыхнул Москву ничуть не меньше Эйфелевой башни Парижа конца века. Но Петру никогда не стать для москвичей тем, чем стала для всего мира эта самая башня. Позавчера по указанию президента Ельцина оскандалившийся памятник начали демонтировать. Этого решения ждали все, но никто и не предполагал, что все случится так неожиданно и быстро. Ведь со дня публикации критики Ельцина минуло меньше двух недель…

Памятник начали демонтировать примерно в 21.00, в воскресенье, а уже через два часа пучеглазая голова лежала у наших ног…"

То была первоапрельская шутка молодых дарований, отличившихся в травле художника, размноживших миф о голове Петра на теле Колумба.

Спустя три месяца после первоапрельской шутки Москву потрясло известие реальное. Петр чуть было не взлетел на воздух вслед за Николаем II.

Все московские газеты 7 июля вышли с новостью, что в ночь с 5 на 6 июля некая боевая группа "Революционного военного совета", сокращенно «РВС», заминировала памятник Петру. Взрывное устройство, как значилось в сообщении, отправленном по факсу преступниками, было заложено внутри монумента на площадке второго уровня. Оно состояло из 7 пластиковых зарядов весом 1,4 килограмма каждый. Взрыв намечался на 5 часов 20 минут в предрассветный час. Но не произошел потому, что рядом на набережной гуляла влюбленная пара, шатались пьяные и рыбаки ловили рыбу. Террористы решили пощадить людей и сочли памятник "условно уничтоженным". По их уставу "уничтожение мирного населения во время проведения специальных операций категорически запрещено".

Таким варварским образом протестовали против перезахоронения Ленина, то есть по такому же поводу, по какому произвели взрыв памятника Николаю II.

Агентство, получившее факс, немедленно передало его милиции. Прибывшие на указанное место взрывники нашли в трех метрах от земли пакеты с взрывчаткой. Они лежали на деревянной доске, рядом валялась катушка с проводом.

О происшествии Церетели узнал в Петербурге. Он тотчас пошел в ближайшую церковь и заказал благодарственный молебен. После чего сел в ближайший по расписанию самолет и прилетел в Москву. С аэродрома направился на стрелку, где собралась толпа. Там назвал произошедшее "пережитком большевистского сознания" и сказал сгоряча, что такого царя и такую скульптуру ни одна взрывчатка не возьмет. Однако если бы килограммы, которые заложили, сработали, пришлось бы заняться Зурабу Константиновичу Петром еще раз с самого начала.

Террористами занялась госбезопасность. Сотрудники ФСБ произвели обыски и арестовали несколько «комсомольцев», заподозренных в несостоявшемся преступлении. Нашли пластит, точно такой, что содержался в пакетах с взрывчаткой, гранаты, водолазное устройство. В нем собирались подобраться к памятнику под водой. Вслед за «комсомольцами» арестовали не "юношу с взором горящим", а майора милиции. По долгу службы он занимался борьбой с организованной преступностью, присматривал за буйными комсомольцами. В результате этой деятельности "заразился их идеями", решив боевикам профессионально помочь.

В "День Москвы" 1997 года, 5 сентября в 10 утра произошла торжественная церемония открытия памятника "300-летию Российского флота". На набережной выстроились курсанты и рота почетного караула. Блестели трубы военного оркестра. На воде застыл в ожидании парада флот кораблей, в том числе прибывшая с Белого моря старинная ладья ХVII века. Ее борта отягощали бронзовые пушки, из которых стреляли бомбардиры Петра.

Между монументом и набережной протянулась лента, составленная из сине-бело-красных воздушных шаров и полотнищ Андреевского флага. Ее разрезал прибывший на военном катере «Союз» мэр Москвы. Раздались залпы орудий. Заиграли трубы оркестра. По набережной в торжественном марше двинулась рота почетного караула. Поплыли суда по Москве-реке.

На палубе большого речного корабля собрались военные моряки, адмиралы и капитаны. Они слушали Юрия Лужкова, пообещавшего, что все, завоеванное Петром, будет возвращено России. И Севастополь будет российским. Как явствовало из пригласительного билета, церемония проводилась под эгидой правительства России и правительства Москвы. Последнее правительство наличествовало в полном составе. Но никто из Кремля и "Белого дома" не явился, ни президент Ельцин, ни премьер Петру чести не оказали.

В том же году накануне Дня независимости президент вручал медали лауреатам Государственной премии России. Тогда Лужков и Церетели получили золотые медали за Поклонную гору. Мэр Москвы, единственный из лауреатов, удостоился президентского объятия. А "лауреату Зурабу Церетели Ельцин пожимал руку, — как сказано в газетном отчете, — подчеркнуто холодно и без улыбок". Но это было не совсем так. На фотографии президент стоит, улыбаясь, рядом с Церетели. Борис Николаевич был человеком незлопамятным. Он не только забыл про свой указ и автограф на проекте Петра, забыл и о приговоре, вынесенном памятнику. На выборах летом победил, ему не требовалось больше надрываться, выступать на митингах, общаться с народом и танцевать в компании с длинноногими девушками в мини-юбках. Все это вытворялось по указанию штаба по выборам, который возглавил все тот же бывший член "Попечительского совета и Совета директоров ОРТ". Он же устроил встречу с редакторами в Кремле, где президент артистически продемонстрировал из предвыборных соображений странную забывчивость.

За неделю до вручения премий Ельцин полетел в Санкт-Петербург. В его свиту вошли самые популярные мастера культуры и Церетели в их числе. По дороге с аэродрома президент остановил машину, и, как это делал в лучшие годы, вошел в толпу, чтобы пообщаться с народом. Но ответить на посыпавшиеся градом злободневные вопросы сам не смог. "Чубайс, где Чубайс?" — позвал он на помощь главу президентской администрации и недавнего руководителя предвыборного штаба, который привел его к власти. Ради этой власти он как азартный шахматный игрок жертвовал фигурами. Такой жертвой в политической борьбе чуть было не стала фигура Церетели, которую он после победы на выборах снова двинул на доске, за которой ему представилась возможность еще поиграть.

Другую награду вручили Зурабу на светском приеме, состоявшемся в роскошном ресторане, оборудованном в бывших Центральных банях. Там ему дали орден святого Константина Великого, учрежденный византийским императором в ХIV веке и упраздненным после 1917 года в России. Когда-то в царские времена им награждались Петр Первый и Александр Суворов. А ближе к нам Павел Третьяков и Савва Мамонтов. Кавалера облачили в белый плащ к красным крестом и ударили по правому и левому боку шпагой, после чего предложили принять присягу на верность ордену, чей девиз "Судите по их делам".

В начале ноября подстерегла еще одна награда. Астрономическое общество "Космос — Земля", возглавляемое летчиком-космонавтом Германом Титовым, преподнесло сюрприз. Именем Церетели назвали звезду в созвездии "Большой Медведицы". Ее яркость по классификации Международного астрономического союза равнялась 6, 0, она видна невооруженным глазом при ясном небе. Эту честь удостоверял сертификат "о праве владения наименованием звезды", врученный в здании Академии художеств. Вместе с сертификатом преподнесли большую и малую карты неба с обозначенными координатами звезды. Все это побудило награжденного в кратком ответном слове пошутить: "Я как будто вышел в открытый космос".

Такую честь может, в принципе, оказать себе каждый, заплатив за любое придуманное название звезды, которых так много в Космосе. И я бы не стал упоминать об этой покупаемой награде, если бы за нее взяли деньги. Но она оказалась бескорыстной. В этом проявился наметившийся перелом в общественном мнении.

Церетели начал стремительно набирать очки в рейтинге популярности. Все чаще его приглашали на аукционы. Картины покупались за большие деньги. На благотворительном королевском балу Красного Креста в Лондоне скульптура "Символ мира", как сказано в каталоге, высотой 70 сантиметров в образе позолоченного шара с голубями ушла за тысячи фунтов. Его работы появились на престижных московских выставках и удостаивались непривычно теплых слов. По поводу работ на выставке в честь 850-летия Москвы рецензент написал: