- Ишь ты! Нашел оправдание! - Родионов черкнул ладонью по усам.- Руководить станицей не старый, на вдовушек небось засматриваешься, а технику изучать - года мешают? Это никуда не годится.- Родионов достал книгу.- Вот она, большая наука! Но я читаю, читаю, зубрю, зубрю, будто все и понятно, а полностью уяснить себе не могу.
- Да, Иван Герасимович,- проговорил Сергей,- это не только твоя печаль… Будем все проходить курсы.
- И правильно,- подтвердил Родионов.- Иного выхода я не вижу, а то что же может получиться? Электричество будет, а обращаться мы, руководители, с ним не сможем - это же позор!
Родионов взял гимнастерку, достал из кармана часы.
- Ого! Пора подымать людей.
Глава XXXV
Сергей безвыездно находился в поле, и то напряжение в труде, которое он видел изо дня в день, почему-то напоминало ему фронт. Может, это происходило оттого, что и здесь, как и на фронте, рождались, вырастали способные вожаки - люди волевые и стойкие. Сергея радовала и активность строителей, и то, что всюду - и на полях и в станицах - маячили столбы, а на станичных площадях вырастали трансформаторные подстанции, и то, что приближался заветный день - пуск гидростанции, а особенно то, что за эти месяцы, постоянно живя с людьми, он узнал их так, как бы не мог в обычной обстановке узнать и за год.
Часто вспоминая свои военные годы, Сергей рядом с фронтовыми друзьями ставил Стефана Петровича Рагулина, Прохора Ненашева, Глашу Несмашную, Савву Остроухова, Ивана Родионова, Никиту Мальцева,- да разве мало еще кого! Но сколько он об этом ни думал, а сказать себе не мог: кто же - старые или новые друзья - теперь ему дороже, кто же из них помог ему стать тем, кем он есть… Лишь одно было очевидным: как там, на фронте, так и здесь, в своем районе, Сергей видел себя всего лишь маленькой и неотделимой частицей большого коллектива, и интересы людей там и здесь, вся их трудная и напряженная жизнь с ее радостями и печалями были и его интересами и его жизнью…
«Что сталось бы со мной,- думал он,- если бы все было иначе, если бы выпала мне другая дорога?..»
Прошел апрель, и наступил май. В нарядную зелень приоделась степь, запестрела цветами, зазвенела птичьими голосами. Всюду, куда ни взгляни, поля были одинаково красочны и ярки, и только в тех местах, где пролегала электрическая магистраль, вид их сделался необычно новым. Если раньше какая-нибудь степная балка Куркульчиха была обычной сенокосной балкой и славилась лишь густотой трав да заросшим осокой родником, то теперь эту Куркульчиху нельзя было узнать. И причиной тому было то, что совсем нежданно сюда пришли столбы-великаны, встали в ряд и сказали: «Вот так мы и будем стоять здесь вечно!» И оттого, что через всю балку тянулись провода, а от столбов на пышной траве лежала тень, Куркульчиха, казалось, расширилась и зазеленела пуще прежнего. Кто бы тут ни проезжал, кто бы ни проходил, всякий остановится и скажет: «Вот тебе и Куркульская балка! Погляди ты на нее, как преобразилась!..»
Или, взять, к примеру, гравийную дорогу, стрелой убегающую от Рощенской до Белой Мечети. Давным-давно перекинулась она через всю степь; сколько по ней прошумело машин и прогремело подвод, и никто, бывало, не останавливался на бугре. Теперь же дорогу наискось пересекала линия электрических проводов: по одну и по другую сторону стояли высоченные столбы, как буквы «П»,- вид степи и сама дорога казались такими новыми, что каждый невольно восклицал: «Так вот какая картина!»
Самые значительные перемены произошли вблизи Усть-Невинской. В низине, под кручей, пламенем горела цинковая крыша хорошо всем знакомого кирпичного здания с серой водонапорной трубой, с белыми и желтыми гроздьями изоляторов. От этого здания во все стороны разбежались столбы, горя на солнце проводами,- как нити к узелку, тянулись они к этой пламенно-яркой крыше, а сама Усть-Невинская теперь казалась не станицей, а городом…
Как-то в эти дни Тимофей Ильич Тутаринов, взойдя на гору (он ходил в соседний хутор к своему куму), присел на камень и долго не сводил глаз со станицы.
- Вся в проводах,- задумчиво проговорил он.- И кто мог подумать, что такое чудо может совершиться с Усть-Невинской?.. Непривычно, а все ж таки красиво! А что будет, когда засветятся огни? - Старик задумался.- Только что-то они долго не светятся…
Да, беспокойство Тимофея Ильича было не напрасным… Прошел и май, а пуск станции все откладывался и откладывался. Только в середине июня работы наконец были завершены. И в тот день, когда строители уже мыли руки и собирались ехать в станицы, а Сергей в хорошем настроении спешил в Рощенскую, чтобы посоветоваться с Кондратьевым и установить точную дату пуска гидростанции, с утра на востоке поднялась лилово-белая туча, похожая на раскинутый по ветру башлык. Концы этого гигантского башлыка свисали почти к горизонту, а капюшон поднялся над солнцем и уже накрыл его. На какой-то час солнце успело подняться выше, паля землю с небывалой силой, но туча-башлык, то синея, то чернея, расползлась по небу и стала походить на огромную, с острыми плечами бурку…
Подул ветер, закурились дороги, тревожно и глухо прокатился над степью гром; небо потемнело, и как бы в награду людям за их труд полил дождь… Казалось, что сама природа понимала, как важно было после окончания работ смыть следы колес, лопат, полить водой глубоко зарытые столбы, умыть и по-праздничному разукрасить степь…
Гонимая ветром темно-серая туча с шумом двигалась навстречу Сергею, и вскоре газик нырнул в ливень, как ныряет утка в воду. Ванюша припал к рулю, белая его голова сразу потемнела, от воротника по спине побежали холодные струйки. Только сейчас Ванюша вспомнил, что брезент тента оставил дома, и, не зная как бы оправдаться перед Сергеем, боялся даже поднять голову. Дождь хлестал ему в лицо, было трудно сквозь залитое водой стекло увидеть дорогу.
- Сергей Тимофеевич,- сказал он, не поворачиваясь,- а здорово мы промокнем… Брезент-то я позабыл дома…
- Ничего, Ванюша, не из глины сделаны! - Сергей обеими руками приглаживал мокрый чуб.- Давай вперед! На Усть-Невинскую!
Сергею нужно было отыскать Ирину и увезти ее с собой. Он знал, что она работала на участке Семена, и поэтому велел Ванюше свернуть на поля Усть-Невинской. Навстречу им по вязкой и хлюпкой дороге ехали строители: они сидели на бричках скученно - кто прикрылся рядном, кто подлез под бурку, кто натянул на голову брезент… Одни возчики не прятались от дождя - со свистом и криком торопили лошадей, поднявшись во весь рост и подставляя грудь косой струе воды.
На одной из подвод кучером был Иван Атаманов. Увидев Сергея, он остановил лошадей и крикнул:
- Сережа! Дело сделали и вот купаемся!
- Хороша баня! - сказал Сергей, выходя из машины.
- Сережа! Сережа! Иди сюда!
В задке брички, под буркой, как в балагане, сидели Семен и Анфиса. Сергей подошел к ним, а дождь шумел и поливал с такой силой, что нельзя было приоткрыть угол бурки.
- Эй, радист-пулеметчик! - крикнул Сергей, заглянув под бурку.- Как там твоя любушка?
- Братушка, полезай к нам,- отозвалась Анфиса, блестя в темноте глазами.- Прячься!
- Не знаешь, как мне отыскать Ирину?
- Следом за нами на быках едут девушки - там и она.
Быками никто не управлял - они и сами хорошо знали дорогу в станицу. А под брезентом, накинутым над бричкой в виде цыганского шатра, набились, как в нору, девушки и пели песню. Сильные струи воды стучали о мокрый парус, как в бубен, заглушая девичьи голоса.
«Поют, им и дождь нипочем»,- подумал Сергей.
Он сошел с машины, остановил быков, но девушки не переставали петь. Из-под брезента высунулась головка с распущенными косами - это была Соня.
- Ой, девушки! - крикнула, она.- Это Сережа быков остановил!
Из шатра выпрыгнула Ирина и, не видя ни дождя, ни луж под ногами, пошла к Сергею.
Девушки ей что-то кричали, звали к себе, но Ирина их не слушала. А когда Сергей прикрыл ее лежавшим в машине лоскутком брезента и усадил рядом с собой, а Ванюша, сделав круг, выезжал на дорогу, Ирина, вся уже мокрая, сказала: