— Ну, да, — уходя в оборону, сказала она. — Хочешь сказать, что это не так?

— Нет, — ответил он. — Это не биоскульптура. Это генетика.

— Да брось! — она кинула на него скептический взгляд. — Люди не появляются на свет, выглядя настолько хорошо, без некоторой помощи, мистер д'Ареццо!

— Я не говорил, что это природная генетика, — отозвался он, и его глубокий, музыкальный голос внезапно настолько охрип, что Хелен резко выпрямилась. Они встретились взглядами, и его спокойные серые глаза больше не были спокойными. Они были пытающими, как капли расплавленного кварца. А затем он внезапно, шокирующе высунул язык.

Такой жест она видела раньше — в исполнении "террористов" вроде Джереми Экса и учёных вроде Веба ДюГавела. Но она никогда не видела генного штрих-кода генетического раба на языке офицера флота. Пауло подержал язык высунутым секунд пять, потом убрал, но его серые глаза продолжали сверкать.

— Если ты считаешь, что я хорошо выгляжу, — горько сказал он, — тебе следовало бы видеть мою мать. Я не видел… во всяком случае, не помню этого. Она умерла, когда мне не было и года. Но отец достаточно часто описывал мне её. У него не было другого выхода, потому что он не мог мне её показать… "Рабсила" не дозволяет своим рабам иметь фотографии друг друга.

Хелен уставилась на него, а он смотрел в ответ дерзко, практически враждебно.

— Я не знала, — наконец тихо сказала она.

— И не обязана была знать, — он вздохнул и отвёл взгляд, его напряжённые плечи слегка расслабились. — Это… не то, о чём я люблю поговорить. И, — он снова взглянул на неё, — не то, что бы я помнил себя рабом. Отец помнит, и временами это его грызёт. А вот то, что мы с ним — и с моей матерью — были специально созданы привлекательными, поскольку так и должны выглядеть "рабы для удовольствий", вот это временами грызёт и меня. Но отец никогда не забывал, что это флот остановил то невольничье судно, на котором были мы. При этом моя мать погибла, но он никогда не обвинял в этом флот. Как и я. По крайней мере, она умерла свободной, видит Бог! Именно поэтому отец взял фамилию капитана д'Ареццо, когда заполнял бумаги для получения гражданства. И поэтому я пошёл во флот.

— Могу понять, — сказала она, мысленно пиная себя за то, что не распознала признаки. Уж кто-то, кто провёл столько времени с бывшими рабами и членами Антирабовладельческой Лиги сколько она, должен был их заметить. Но почему он ни разу даже не намекнул ей? Должен же он знать, что приёмная дочь Кэти Монтень будет настолько близка к пониманию, насколько вообще может быть тот, кто сам никогда не был рабом!

— Да, — выдохнул Пауло, словно прочитав её мысли. — Да, думаю, если кто-то на "Кисе" и может понять, то это ты. Но эта не та тема, на которую я люблю поговорить. Не потому, на самом деле, что стыжусь. Но потому… потому что это уводит прочь от меня. Это концентрирует на том, откуда я появился, на том мерзавце, извращенце "бизнесмене", который создал меня и который никогда даже не считал ни моих родителей, ни меня людьми.

Он взглянул через купол наружу, губы его скривились.

— Полагаю, ты также можешь понять, почему я не так впечатлён собственной "привлекательностью", как остальные, — произнёс он тихим, хриплым голосом. — Временами это заходит куда дальше. Когда ты знаешь, что шайка двинутых ублюдков сделала тебя красивым — чтобы ты был милым, привлекательным куском мяса, который можно выгодно продать или сдать в аренду — и кто-то начинает бегать за тобой только потому, что ты выглядишь столь чертовски привлекательно, это вызывает тошноту. Ведь не ты им нужен. Не тот, кто живёт внутри, не тот, кто делает подобное. — Он хлопнул ладонью по сумке с альбомом. — Им нужно вот это. — Он снова прикоснулся к лицу. — Эта… упаковка.

— К настоящему моменту я познакомилась с немалым числом бывших рабов, Пауло, — сказала Хелен старательно нейтральным тоном, — и у большинства из них есть свои демоны. Полагаю, на самом-то деле по другому и быть не может. Но что бы ни случилось с ними, что бы ни было сделано с ними, и что бы о них не думали ублюдки с Мезы, они — люди. И тот факт, что кто-то считал их собственностью, ничего не меняет. Он просто означает, что люди, считающие себя долбаными богами, решили, что они — игрушки. А некоторые игрушки, Пауло д'Ареццо, очень, очень опасны. В конечном итоге именно это положит "Рабсиле" конец, ты же понимаешь. Люди вроде Джереми Экса. И Веба ДюГавела. И тебя.

Он посмотрел на Хелен с подозрением, словно заподозрив её в неискренности, и она снова усмехнулась, с ехидством.

— Пауло, с практической точки зрения Кэти Монтень приходится мне матерью. И о папе ты тоже наслышан. Ты думаешь, у них нет чертовски хорошего представления, сколько бывших рабов и детей бывших рабов приходят в вооружённые силы Звёздного Королевства? Борьба за соблюдение конвенции Червела приносит свои дивиденды. Это привлекает многих — таких как ты — и то, что это привлекает подобных тебе людей, является одной из причин, по которым мы столь добросовестно проводим эту конвенцию в жизнь. Это положительная обратная связь. И, кроме всего прочего, разумеется, есть и Факел.

— Знаю, — он опустил глаза, уставившись на указательный палец собственной правой руки, которым чертил круги на колене. — Именно об этом я на самом деле и хотел с тобой поговорить… О Факеле и о твоей сестре, я имею в виду. Но мне… То есть, всё так затянулось, и…

— Пауло, — практически нежно сказала она, — я знаю множество бывших рабов, понимаешь? Некоторые из них похожи на Джереми и Веба. Факт своего происхождения они несут как флаг и готовы забить его прямо в глотку вселенной. Он определяет, кто они такие. И они готовы вцепиться в горло "Рабсиле" прямо собственными зубами. Другие просто хотят сделать вид, что рабства не было вообще. А есть полно тех, кто не хочет притворяться, что рабства было, но хочет добиться всего самостоятельно. Они не хотят говорить о нём. Они не хотят, чтобы люди делали им поблажки, делали для них исключения из-за какого-то ложного ощущения вины. И они не нуждаются в жалости или в том, чтобы окружающие строили своё к ним отношение как к бывшим жертвам. Очевидно, я не удосужилась узнать тебя так, как следовало, или это не стало бы для меня таким сюрпризом. Но всё-таки я узнала тебя достаточно хорошо, особенно теперь, чтобы понимать, что ты один из этой компании твердолобых, негибких и упрямых. Тех, кто непреклонен в стремлении добиться успеха без нытья, без оправданий и без специальных скидок. Тех, кто слишком упрям для собственного блага и слишком, чёрт подери, глуп, чтобы это понимать. Типа грифонских горцев.

Хелен ему улыбнулась и Пауло, очевидно к собственному удивлению, улыбнулся в ответ.

— Может быть мы действительно похожи, — наконец произнёс он. — В чём-то.

— И кто бы мог подумать? — ответила она, сверкнув зубами в улыбке.

— Скорее всего, нам не повредило бы, если бы этот разговор состоялся раньше, — добавил он.

— Не-а, нисколько, — согласилась она.

— Тем не менее, полагаю, не слишком поздно начать всё заново, — заметил он.

— Нет, если только ты не ожидаешь, чтобы я отказалась от своей обычной упрямой, несносной и в основном поверхностной натуры, — сказала она.

— Не знаю, насколько это самоуничижение справедливо, — задумчиво произнёс Пауло. — Я никогда на самом деле не считал тебя упрямой.

— Как только я справлюсь с несвойственным мне ощущением раскаяния в том, что ошиблась в причинах твоего высокомерного поведения, ты за это заплатишь, — заверила его Хелен.

— Буду этого ждать со страхом и трепетом.

— Самое умное, что ты сказал за весь день, — зловеще заявила она, и они дружно расхохотались.