— Может быть, — его ноздри раздулись, когда он глубоко вдохнул, а потом покачал головой. — Нет, не "может быть". Ты права. И не то, чтобы ты или я отдали приказ, или выстрелили. Не в этот раз. Но правда, если вдуматься, состоит в том, что какое бы зло не представляли собой враги, — уверяю тебя, они были злом, по любому определению этого термина, — они по-прежнему остаются людьми. Я видел, что с ними произошло, и у меня достаточно хорошее воображение, чтобы хотя бы отчасти представить себе каково им было, когда это происходило. И никто не должен чувствовать себя триумфатором оттого, что сделал это с кем-то другим, как бы тот ни заслуживал, чтобы с ним это сделали. Никто не должен… а я чувствовал. Так что это говорит обо мне?

— Усомнился в решении надеть форму? — практически нежно спросила она.

— Нет, — он решительно помотал головой. — Как я и сказал тогда, когда мы говорили с остальными. Именно поэтому я пришёл во флот, и я не испытываю никаких сомнений относительно своей работы. Относительно того, чтобы останавливать таких, как эти люди. Даже относительно того, чтобы стрелять в людей из других флотов — убивать их — кто в точности как ты и я делает только то, что от них требует долг. Я не думаю, что дело в убийстве самом по себе. Я думаю, дело в том, что я могу понимать насколько это ужасно и ощущать ответственность за это не испытывая вины. Разве не должно быть ощущения вины? Мне ненавистно то, что я помог сделать с другими людьми, и я сожалею, что это вообще должно было с кем-то произойти, но не испытываю вины, Хелен. Тяжесть на душе. Отвращение. Ужас. Всё это я ощущаю. Но не вину. Что это говорит обо мне? То, что я могу убивать людей и не испытывать вины?

Он взглянул на неё, его серые глаза превратились в бездонные колодцы, а она скрестила руки на груди.

— Это говорит о том, что ты человек. И не будь так уж уверен, что не испытываешь вины. Или что не испытаешь, в своё время. Отец говорит, что так происходит с большинством людей, что это социальный защитный механизм. Но не со всеми. И он говорит, что это не обязательно означает, что такие люди злы, или являются монстрами-психопатами. Иногда это всего лишь означает, что они видят произошедшее более чётко. Что они не лгут сами себе. Нам приходится делать выбор. Иногда он прост, иногда труден. А иногда ответственность перед людьми, которые дороги нам, или то, во что мы верим, или люди, которые не могут защитить себя сами, вообще не оставляют нам выбора.

— Не знаю. — Пауло покачал головой. — Это выглядит слишком… упрощённо. Словно сам вручаешь себе индульгенцию на моральном уровне.

— Нет, это не так, — тихо сказала она. — Поверь мне. Вина и ужас независимы друг от друга. Можно испытывать одно вне зависимости от того, испытываешь ли другое.

— О чём это ты? — он откинулся, опустив руки на подлокотники, и пристально уставился на неё, как будто услышал не вполне то, что она сказала. — Ты же вообще не об "Анхуре" говоришь, верно?

И снова его восприимчивость удивила Хелен. Она несколько секунд вглядывалась в него, а потом покачала головой.

— Нет. Я говорю о том, что произошло несколько лет назад на Старой Земле.

— Когда тебя похитили Кощеи?

— Ты знал об этом? — она удивлённо моргнула, а Пауло рассмеялся.

— В газетах эту историю излагали достаточно подробно[19], — заметил он. — Особенно про участие "Рабсилы". У меня были свои причины следить за этой историей. — И снова что-то мелькнуло в глубине его глаз. Потом он улыбнулся. — И ни твой отец, ни леди Монтень не были особо… незаметны после вашего возвращения домой. — Он посерьёзнел. — Я с самого начала понимал, что репортеры не разузнали историю целиком, но и то, что им досталось, было достаточно кроваво. Это должно было быть весьма тяжело для ребёнка… четырнадцати стандартных лет, верно?

— Да уж, но я не это имела в виду. — Брови Пауло поползли вверх, а Хелен неловко поёжилась, не в состоянии поверить, что собирается рассказать не кому-нибудь, а Пауло д'Ареццо что-то, о чём никогда не говорила даже Аикаве и Рагнхильд. Потом глубоко вдохнула. — Прежде чем папа и… прочие нашли нас с Берри и Ларсом, там были трое мужчин. Они схватили Берри и Ларса прежде, чем я набрела на них. Берри изнасиловали и избили — очень сильно. Полагаю, они бы убили её, скорее всего, весьма скоро. Но этого я не знала, когда они напали на меня.

К этому моменту он уставился на неё широко распахнутыми глазами. Хелен набрала воздуха ещё раз.

— Я уже довольно неплохо владела Neue-Stil, — ровно сказала она. — Я была напугана — только что сбежала от Кощеев и знала, что они меня убьют, если я не оторвусь. У меня в жилах вместо крови был чуть ли не чистый адреналин, и никто не смог бы заставить меня повернуть назад. Поэтому, когда эти трое кинулись на меня из темноты, я их убила.

— Ты их убила, — повторил Пауло.

— Да, — она ровно встретила его взгляд. — Всех троих. Сломала им шеи. До сих пор помню ощущение, с которым ломались кости. Меня тошнило, мне было плохо, и я задавалась вопросом, что же я за монстр. Временами та тошнота возвращается. Но я вспоминаю, что я всё ещё здесь, всё ещё жива. И что Ларс и Берри всё ещё живы. И скажу тебе со всей откровенностью, Пауло: как бы мне ни было плохо, и как бы я ни желала, чтобы ничего этого не случилось, я не чувствую вины и действительно ощущаю… триумф. Я могу, глядя себе в глаза, без колебаний сказать, что сделала то, что должна была сделать, и что сделаю это и снова. И, полагаю, именно этот вопрос тебе следует задать самому себе в отношении "Анхура". Ты уже сказал, что сделал бы то же самое снова, если бы пришлось. Не значит ли это, что сделано было то, что следовало сделать? Что тебе следовало сделать, чтобы оставаться собой? И если это так, почему ты должен испытывать вину?

Он несколько секунд молча смотрел на неё, а потом медленно кивнул.

— Не уверен, что в твоей логике не найдётся зияющей дыры, но это не делает сказанное тобой неверным. Мне следует обдумать это.

— О, да, — согласилась она с кривой улыбкой. — Тебе следует обдумать это, Пауло. Тщательно. Я-то уж точно поступила именно так! И не подумай, что у меня не было тяжелых минут из-за того, что случилось с "Анхуром". Надо быть психом, чтобы их не иметь. Только не надорвись, пытаясь взгромоздить себе на плечи вину за всю пролитую во вселенной кровь.

— Это… э… мудрый совет.

— Знаю, — с готовностью согласилась она. — Я перефразировала то, что мастер Тай сказал мне после произошедшего в Старом Чикаго. Он куда мудрее меня. Разумеется, большинство людей мудрее меня, если уж на то пошло.

— Не прибедняйся.

— Ладно-ладно, — она отмахнулась, а он покачал головой с наверное первой увиденной ею совершенно открытой улыбкой. Улыбка превратила его обычное отстраненное выражение лица в нечто совершенно другое. Хелен склонила голову набок.

— Слушай, — сказала она, ощущая возвращение неловкости, но не позволяя ей остановить себя, — это может быть не моё дело, но отчего ты такой, ну… замкнутый?

— Я не замкнутый, — немедленно возразил он, переставая улыбаться. Настала её очередь качать головой.

— О, нет, именно так. И до меня начинает доходить, что я протормозила сильнее обычного в осознании того, что это не по тем причинам, по которым мне казалось.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — сухо заявил Пауло.

— Я говорю о том факте, что это, в конце концов, не из-за того, что ты считаешь себя настолько уж лучше остальных.

— Из-за того, что я считаю как? — он уставился на Хелен в таком очевидном ошеломлении, что та не сдержала смешка.

— Ну, так я подумала сперва. И временами я, бывает, ленюсь думать. Почему-то я так и не перешла от первой мысли к мысли номер два или номер три, — она пожала плечами. — Я вижу кого-то, кто столь явно потратил уйму денег на биоскульптуру, и автоматически предполагаю, что у него должно быть достаточно высокое самомнение.

— Биоскульптуру? — продолжая смотреть на неё, он, внезапно, рассмеялся. Безрадостным смехом, дотронувшись до лица и поморщившись. — Биоскульптура? Ты думаешь, это именно она?