— Нет, нельзя.

— Ты не разрешаешь?

— Послание огромной важности, Хелье.

— Это как посмотреть. К примеру…

— Вот, посмотри.

Казимир протянул ему свиток. Пока Хелье его разворачивал, Казимир вывалил из калиты на стол еще несколько грамот, взял чистую хартию, и снова стал что-то писать.

Сперва речь шла о замужестве сестры Ярослава, и прилагались извинения — мол, прости, что не оповестили, не спросили разрешения, время военное. Затем Хелье перестал мрачно улыбаться, посерьезнел, и стал читать внимательно.

«… против тебя и твоих территорий готовится заговор, самый серьезный за много лет. Грядет передел мира, а быть переделу или нет — зависит от многого, и от тебя лично тоже. О подробностях тебе расскажет посланец, а в письме могу сказать только — собирай два войска, князь! Одно, большое, посылай на юг от Киева, таким образом ты сможешь предупредить удар врага. Второе, меньшее, будет охранять тебя на северо-западе. Твой союзник Казимир».

Хелье поднял глаза на Казимира.

— И что же это означает? — спросил он.

Казимир дописал строку.

— Это означает, — сказал он, — что Неустрашимые договорились с фатимидами, и готовят нападение в этом году.

— В этом году?

— Да.

— Не поздно ли? Зима вот-вот.

— Это, возможно, часть плана.

Хелье некоторое время размышлял.

— Это Мария тебе рассказала? — спросил он.

Казимир посмотрел Хелье в глаза. Держа в правой руке свиток, Хелье левую положил на поммель и расставил ноги на ширину плеч. Перед ним был — другой Казимир. Что-то от прошлого Казимира все еще наличествовало — от беглеца, алумно, монаха, или кем он там был, в недалеком прошлом. Но — холодный взгляд, недобро вздернутая бровь, не сжатые в момент решительности, но растянутые в полу-улыбку губы — перед Хелье сидел властитель. Прежний Казимир сказал бы — «Уж это мое дело, а если и Мария — то что же?» Нынешний не удостоил Хелье ответом, давая понять, что дела его и его жены никак не касаются варанга смоленских кровей, что не того полета птица этот варанг, чтобы задавать такие вопросы, что Мария отныне — жена властителя и сама властительница, а вовсе не заговорщица и интриганка, и Казимиру все равно, какие у его жены с Хелье были ранее отношения — вернее даже не все равно, а просто — лучше бы Хелье о каких бы то ни было отношениях с Марией в прошлом не упоминать — ни под каким предлогом. Поскольку если Казимир, против собственного желания, дознается, что состоял Хелье некоторое время любовником при Добронеге, знание это весьма усложнит Хелье жизнь.

Прав Гостемил — власть портит людей.

Казимир протянул руку — Хелье подал ему свиток. Казимир скрутил его в трубку и запечатал, и приложил амулет. На мгновение Хелье показалось, что на амулете — сверд и полумесяц, но только показалось. Казимир снова протянул Хелье послание. Сигтунец хлопнул себя по бедру, обнаруживая, что калиты при нем нет. Тогда он просто взял свиток у Казимира и, держа его в руке, коротко поклонился. Казимир улыбнулся светски и, подняв с полу калиту, протянул Хелье. Звякнули золотые монеты на дне. Хелье сунул свиток в калиту.

— Хорошо, — сказал он. — Раз уж мы расстаемся… Вот последняя часть… хмм… польского наследства.

Отвязав от гашника маленький кожаный мешок, он положил его на стол перед Казимиром.

— Что это? — спросил Казимир.

— Как я понимаю, это один из двух драгоценных камней, которые называются «Литоралис». Тот, который считался пропавшим.

— Литоралис!

— Я предполагаю, что это именно он. Но не уверен. Поговори с каким-нибудь ювелиром, пусть вставит в ожерелье. Будет жене твоей подарок.

Казимир развязал тесемки и вытащил камень. Литоралис сверкнул голубоватыми гранями. Казимир поднял глаза на Хелье.

— Ты хотел взять его себе? — спросил он.

— Мне чужого не нужно, — холодно ответил Хелье.

Он еще раз поклонился. И вышел.

А Дир куда-то исчез!

— Дир! — позвал Хелье, войдя в спальню.

Нет Дира.

Хелье порасспрашивал вояк в замеке и в конце концов напал на след. Дир, оказывается, решил прогуляться и зайти в заведение. Заведение располагалось на восточной окраине города, в четверти часа ходьбы. В заведении Дир хвестовал с тремя монахами.

— Хелье! — крикнул он. — Иди к нам! Это мои земляки, ростовчане!

Хелье подошел и сел на ховлебенк. Подбежал половой, но Хелье сделал ему знак — отбежать.

— Ты должен был меня ждать в замеке, Дир.

— Да, но я только на несколько минут вышел, развеяться. Вот, знакомься — это Андрей… Андрей, да?

Молодой монах кивнул и улыбнулся.

— А это…

— Матвей, — представился другой монах.

— Исай, — подал голос третий, толстый, монах.

— Они идут на Русь, — объяснил Дир, — так вот может, ежели повозку… и запасы какие-нибудь… так мы к ним присоединимся, раз мы тоже туда едем? Или они к нам присоединяться? Веселые ребята, хорошие. Я им рассказал про свою оранжерею. Как приедем куда-нибудь, так обязательно надо оранжерею устроить. В оранжерее спокойно, тихо, уютно, никто тебя не ненавидит, не гонит.

— Дир, мне срочно нужно уехать.

— Ну так и мы с тобой.

— Нет, мне нужно ехать быстро.

— Мы поспешим.

— Нет, компания не может ехать так быстро, как один гонец. Но вот что. Вот тебе твоя доля…

Монахи насторожились.

— Доля чего?

— Просто доля, — сказал Хелье, раздражаясь, кладя кошель на стол. — Здесь достаточно, чтобы нанять охрану. Человек пять ратников.

— Уж я сам себе охрана, да и другим тоже, — упрямо сказал Дир и насупился, и засопел потным мясистым носом.

— Дир, не дури. Езжайте прямиком в Киев. Там и встретимся. Я буду тебя там ждать.

— Суета, — сказал Андрей. — Суета сует.

— Это не суета, а насущность, — возразил Дир. — Вот, — пожаловался он Хелье. — Хоть и ростовчане, а простых грунок не понимают. Христиане — они все такие.

— Я тоже христианин, — сказал Хелье. — К тому ж бывший священник.

— Ну да?

— Приходилось изображать давеча. Ничего особенно сложного.

— Да, но ты как-то… не такой какой-то. Кроме того, они монахи, а монахи мыслят…

— Сентенциями, — подсказал Хелье, смягчаясь. — И догмами еще.

Монахи засмеялись.

Дир посмотрел вдруг на Хелье странно, с какой-то тоской в глазах. Хелье почувствовал упрек.

Не он, так кто-то еще, из людей Риксы или самого Казимира — нашли бы в конце концов Дира в его слотте и попросили бы оплатить счет. В конце концов об устном завещании Святополка рассказал именно Дир — и, возможно, не кому-нибудь, а Риксе, в постели. И если он, Дир, хотел жить в покое и достатке, нужно было не слотт на Балтике покупать и изображать там Фафнира, на золоте пузом возлежащего, а отдать деньги в рост купцу и купить дом в теплых краях на взморье. И завести детей, и их воспитывать, а не жрать в три горла всякую дрянь!

Все это так, но что это меняет? Посланцем судьбы явился Диру именно Хелье. И ведь неизвестно — будь у судьбы другой посланец, Годрик заговорил бы ему зубы, или Дир переслал бы посланца в противоположные веси! Но к Диру приехал друг Хелье, брат Хелье, и Дир, не видевший брата Хелье восемнадцать лет, безропотно делал все, о чем попросил друг. А попросил его друг Хелье — не ради спасения многих, не из благородных, самоотверженных побуждений, не ради даже грубой наживы — но во имя женщины, которая в благодарность Хелье за безответную преданность преспокойно вышла замуж за польско-саксонского сопляка. Который смотрит холодно, рассуждает о заговорах, и пишет грамоты, сидя в своем королевском сарае, пропахшем нечистотами.

— Дир, прости меня, а? — попросил Хелье. — Мы с тобой будем хорошо жить в Киеве, вот увидишь!

— А за что мне тебя прощать? — удивился Дир.

Монахи с интересом переводили взгляд с одного на другого.

— За то, что я временно сделал тебя бездомным — прости.

— Настоящий ростовчанин, — наставительно заметил ему Дир, одновременно просвещая молодежь, — человек походный, и дом его — крог или постоялый двор.