Что-то сплошные пошлости в голову лезут, подумал он. Наверное обстановка располагает. Все командиры на войне говорят только пошлости, а летописцы их записывают и потом повторяют на все лады. Не люблю я это дело.

— Сейчас вам всем принесут поесть, — добавил он.

— А выпить? — спросил кто-то.

— Выпьем мы после сражения. Драться следует на трезвую голову.

— Не скажи, болярин, — возразил какой-то бывший вояка, однорукий. — Вот я помню, при Хорупе…

— Тихо! Если кому-то что-то не нравится — вон ворота, идите с миром.

Первая волна кандидатов в ополченцы кончилась. Некоторые устроились в тереме и подсобных помещениях, несмотря на возражения Владимира, которому пришлось потесниться, и которому шагу нельзя было ступить теперь, чтобы не наткнуться на какого-нибудь смерда или попрошайку — в отцовском доме! Княжьи дщери Элисабет и Анька-перс тоже ворчали, но меньше. Примерно четверть кандидатов, получив сверды, кольчуги и стрелы из оружейной детинца, тут же ушла куда-то и не вернулась. Среди оставшихся в детинце наличествовал жестокий порщик Порука. Была и вторая волна, и за нею третья, и одним из последних пришел болярин Сметка.

— Сын мой куда-то запропастился, — сообщил он Гостемилу обеспокоено. — Сказал, что едет на охоту, а все нет его, четвертый день пошел. Жена меня из-за этого целый день пилит да стращает, так уж лучше здесь.

— Ты давно воевал последний раз? — спросил Гостемил.

— Сроду я не воевал, болярин. Не обучен. Но хорошо стреляю. Охота в нашем семействе, увы, основное занятие.

— Почему ж увы?

— Потому что все возможности нам открыты, — огорченно сказал Сметка. — Хоть путешествуй, хоть строй, хоть ряды духовенства пополняй. А мы все на охоту ходим. Я-то как раз всяким интересуюсь, да и Гудрун тоже, а вот сын у меня — как все наши предки. Охота да девки. И ведь не то, чтобы он хороший охотник был. С третьего раза, ежели цель стоит близко и не двигается, может и попадет.

Гостемил засмеялся.

— А ты, Сметка?

— Я не люблю. Но стреляю неплохо.

— Что ж, присоединяйся.

Гостемил, ругаясь сквозь зубы, перерыл всю библиотеку детинца в поисках пособий по ведению военных действий внутри города, и нашел какой-то фолиант неизвестного римского воина из прошлых времен. Описанная в фолианте тактика предназначалась для холмистых городов, но ничего не было сказано о стуже, о том, как примерзают ладони к рукояткам, как стучат зубы, как обмораживаются щеки и ноги, как холод изматывает пуще, чем бой. Гостемила утешило лишь, что враг столкнется с теми же трудностями.

Он изменил своим принципам, хлестнул бовину санкту вульгарным кнутом — стал на некоторое время государственным деятелем. Это противно, когда от государства зависят судьбы близких, но бывают моменты, когда выбирать не приходится. Он написал Ярославу подробное письмо, запечатал его и, повесив на шею Ширин амулет Моровичей, послал ее на поиски князя в надежде, что благодаря везению, либо смекалке Нимрода, князь уберегся от незваных посетителей. Князю следовало собрать и привести в Киев войско. Большое. Гостемил очень переживал за дочь, но не подавал виду. К тому же Ширин, подтвердившая всё, что он сказал, Владимиру и княгине, была в большей безопасности в пути, чем в детинце, или даже в доме Хелье. У Владимира взгляд был вовсе не добродушный — неизвестно, что взбредет в голову отпрыску рода олегова в следующий момент. На Ширин он смотрел с презрением.

В четвертое со времени отъезда Ширин утро Гостемил вошел в занималовку бодрый, суровый — по причине военного времени без стука. Вышата еще спал. Гостемил глянул на Владимира, беседовавшего с Ингегерд.

— Давно хочу тебя спросить, князь… Здравствуй, княгиня… Куда вы подевали Свистуна?

— Так ведь в острог сунули, там и место ему.

— В Вышгороде?

— Нет, здесь.

— Он может нам помочь. Пошли кого-нибудь, пусть приведут.

Ингегерд улыбнулась. Все больше и больше завораживающийся обаянием Гостемила, Владимир позвал двух ратников и дал им поручение. В этот момент в занималовку, почуяв неладное, ввалился заспанный фаворит Вышата.

— Зачем тебе Свистун? — строго спросил он у Гостемила.

— Увидим. Может и не нужен.

— А правда, Гостемил, зачем? — спросил Владимир.

Наверное отец уделял ему в детстве мало внимания, подумал Гостемил. Еще немного и он попросит меня его усыновить. У меня уже есть один сын, и его отец вообще никакого внимания ему не уделял.

— Посмотрим, — повторил он уклончиво.

Вскоре привели Свистуна — на цепи, прикрепленной к железному ошейнику. Замок отсутствовал — ошейник замкнули звеном. Свистун хромал и держался за ребра. От него дурно пахло. Раны заживали плохо, возможно гноились. Делать перевязки было некому. Гостемил подошел к нему, продел два пальца в звено и, разогнув его, выпростал из ошейника. После этого он разогнул и ошейник, и бросил на пол. Владимир чуть не взвизгнул от восхищения.

— Он так сбежит, — недовольно предупредил Вышата.

Гостемил не ответил. Он и Свистун смотрели друг другу в глаза.

— Пойдем со мной, — сказал Гостемил и, поворотясь и остальным, добавил, — Мы сейчас вернемся, не скучайте тут пока что.

До церкви старый разбойник доковылял без особого труда, но подниматься на колокольню отказался.

— Сдохну после четвертой ступеньки, так и знай, болярин.

Гостемилу и самому не хотелось туда забираться. Он боялся одышки. Бегаю как в молодости, подумал он, верхом езжу — а вот почему-то по лестницам вверх трудно подниматься. Почему? Кто ж его знает. Может, если покопаться, можно найти ответ в каком-нибудь греческом лекарском фолианте.

— Ладно, не будем забираться.

— Болярин, со мною здесь плохо обращаются, — сообщил Свистун.

— Ты рассчитывал, что тебя здесь будут боготворить?

— Нет. Но, знаешь, на хлебе и воде столько дней, да в землянке, а там сыро и холодно… Здоровье у меня крепкое, но все-таки. По-моему, князь и его подручный хотят, чтобы я околел. Им так хлопот меньше.

— Если бы хотели, послали бы лучника ночью.

— Болярин…

— Послушай, Семяшко, окажи городу услугу, а? У нас тут, кажется, намечается большая драка, о которой тебе известно. Если в городе остались твои люди… а они остались, я думаю… А ты как думаешь?

Свистун кивнул и даже улыбнулся слегка.

— Попугать бы неприятеля, если он сумеет войти в город.

— Это можно.

— Правда?

— Да. С условием.

— Говори.

— Чтоб в узилище меня не возвращали.

— Я не знал, что тебя там держат. Обещаю, что не вернут.

— А если все кончится хорошо, то я выйду на свободу.

— А если плохо? — спросил Гостемил.

— А если плохо, то я выйду на свободу вне зависимости от пожеланий князя и твоих.

— Ну, я-то как раз не против.

— Разве?

— Да зачем мне твоя неволя? — удивился Гостемил. — Хуже чем есть ты уже не сделаешь, разве что велишь меня убить, но это вряд ли — моя смерть никакой выгоды тебе не принесет.

— Верно, — согласился Свистун. — Ну так что же, замолвишь слово, если что?

— Перед Владимиром?

Свистун поморщился.

— Если вернется Ярослав — перед ним. Так мол и так, старый Свистун помог спасти город.

— Обещаю, — легко сказал Гостемил.

Свистун некоторое время молчал, глядя на Гостемила.

— Дай-ка я проверю, где теперь мои молодцы, — сказал он наконец.

— Валяй.

— Ты прав, с колокольни оно лучше было бы.

— Да.

— Ну да ладно уж. Как-нибудь.

Свистун повернулся к северу и свистнул трижды, каждый раз по-разному. Через некоторое время с севера раздался такой же свист. Свистун кивнул, сделал полуоборот, и свистнул еще раз. На западе откликнулись. А затем и на юге.

— Да, я смогу тебе помочь, — Свистун со значением посмотрел на Гостемила. — Но ты, болярин… Видишь, мне здесь больше не на кого рассчитывать…

— Я дал тебе обещание, — сказал Гостемил.

— Да… честь болярская… многого стоит…

— Глупости. Все-таки у тебя купеческие понятия, Семяшко. Честь, честь… Помимо чести есть слово христианина.