— Что тебе?
— Меня зовут Бобровый Ус.
— С чего ты взял, что мне это интересно?
— Болярин…
— Оставь меня, смерд.
— Болярин, прости меня, у меня… на меня…
— Ты мне надоел.
— Болярин, пойдем, я провожу тебя к князю.
Лель остановился и некоторое время надменно смотрел на стражника, который все больше и больше робел под взглядом высокородного отпрыска.
— Пойдем, а?
— Ладно, пойдем, так и быть.
Лель покачал головой, удивляясь невероятной тупости низших сословий, и последовал за Бобровым Усом. Тот не только провел его в детинец, но и сделал знак стоящим у входа в терем, чтобы пропустили безоружного молодого человека, одетого в мятую, но богатую, одежду. Один из стражей вызвался довести Леля до занималовки и постучался. Жискар открыл дверь.
— Ого, — сказал он, и прибавил тихо, — Ты что, парень, умом тронулся? Тебе жить надоело?
— Дай пройти.
— Кто там, Жискар? — послышался голос Ярослава.
— Уходи, пока беды не случилось, — тихо сказал Жискар.
— Дай пройти, — повторил Лель.
Жискар посторонился. Лель вошел в занималовку и неспешным шагом подошел к столу. Ярослав побледнел от гнева.
— Я, вроде бы, говорил тебе, чтобы ты не смел показываться мне на глаза. Говорил?
— Я думал, князь, это только к Киеву относится.
— Ты думал!
— Еще я думал, что правитель достаточно сообразителен, чтобы понять — не настолько сильно у молодого человека желание видеть князя во что бы то ни стало, чтобы ехать для этого в Хоммель. Стало быть, я здесь вовсе не для того, чтобы лицезреть тебя, о повелитель.
— Ну ты подлец.
— Mon roi, — подал голос Жискар. — Здесь, возможно, что-то важное.
Ярослав промолчал, но махнул рукой — мол, готов выслушать.
— Некто Гостемил, князь, послал к тебе гонца с важной вестью, — сказал Лель. — Гонца схватили у ворот, там, — он показал рукой направление, — и куда-то увели. Вести тебя не интересуют, как я понял. Но я прошу тебя либо присоединить меня к гонцу, либо выпустить гонца, чтобы он мог ко мне присоединиться. Поскольку гонца этого я сопровождал, и чувствую себя ответственным перед Гостемилом.
— Что ты мелешь! Гонец вовсе не под стражей. Он попросил, чтобы его на кухню провели, он повар.
— Значит, это какой-то другой гонец, князь. Гонец, которого я сопровождал, на повара нисколько не похож.
— Гостемил отправил тебя сопровождающим? — презрительно спросил Ярослав, не поверив ни одному слову.
— Нет, я сам навязался. В знак моей благонамеренности могу, если желаешь, поведать весть, которую вез тебе гонец.
— Я тебе не верю, — сказал Ярослав упрямо (все отцы недоверчивы против всякой логики).
— Воля твоя, князь.
— Что за весть? — спросил Жискар.
Лель пожал плечами.
— Говори, — сказал Ярослав, сдерживая гнев.
— Киев осажден, возможно уже взят, войском фатимидов. Войско небольшое, тысячи три человек, но хорошо подготовленное. По взятии Киева к ним будут прибывать подкрепления, поэтому чем скорее ты поедешь отбирать у них город, тем лучше. На престол посадят твоего брата Судислава. Возможно, он уже в Киеве. Фатимиды прибывали на Русь малыми отрядами и объединились к северу от Киева. Все это они производили по договоренности с Неустрашимыми, с которыми у них назначена была встреча неподалеку от Чернигова. Там они собирались обговорить последние формальности. Киевское же войско, в связи с возникшими слухами о приближении врага, сын твой Владимир, приехавший в гости, послал на юго-западный хувудваг. У гонца была с собою грамота, в коей обо всем этом было написано, но мы потеряли ее в пути. Гонец, сопровождаемый мною, сам состоял в войске захватчиков, но перешел на сторону киевлян, и даже принял крещение, как только узнал, что отец его — Гостемил.
— Не понимаю, — сказал Ярослав.
— Ради тебя и твоего престола Гостемил послал к тебе собственную дочь, и я не думаю, что он будет доволен, узнав, как с нею здесь обращались.
— Какую дочь?… — спросил внимательно слушавший Жискар.
— Гонец — дочь Гостемила.
— Ты сказал, что гонец состоял в войске фатимидов.
— Да.
— И он — дочь Гостемила.
— Она была членом особого отряда. Я предполагаю, что Гостемил не знал, что у него есть дочь, до встречи с нею.
— Гостемил доверился ей?
— Скорее она ему.
Ярослав, чуть помедлив, кивнул Жискару, и тот быстро вышел.
— Похоже, ты не врешь, — сказал Ярослав.
Лель задумчиво рассматривал черты лица Ярослава, пытаясь определить, какие из них имеют сходство с чертами дочерей князя. Пожалуй, что-то есть в глазах. И углы рта, наверное, похожи, хотя у Ярослава их почти не видно — прикрыты седыми усами.
— И если все так, как ты говоришь, — продолжал Ярослав, — то я тебя прощу, Лель. Ты из хорошей семьи, и нам с тобою ссориться не след. Тебе понравилась дочь Гостемила? Какова она собой? Как ее зовут?
— Зовут ее Елена — в крещении, во всяком случае. Имя, данное ей при рождении, мне не известно.
— Гостемил знает, что ты ее сопровождаешь?
— Нет.
— Это плохо.
— Князь, не первый раз тебе говорю — не нужно меня воспитывать.
— Ты, как я погляжу, как был наглец, так и остался.
Лель развел руками — тут уж ничего не поделаешь. Дверь распахнулась, вошли Жискар и Нимрод.
— Ты знаешь этого человека? — спросил Ярослав у Нимрода, кивая в сторону Леля.
— Нет, князь.
— Он говорит, что у Гостемила есть дочь.
— Это так.
— И зовут ее Елена.
— Это не так. Зовут ее Ширин.
— Ширин? — переспросил Ярослав.
— Да.
— Она крещеная?
— Насколько мне известно — нет.
— Ты узнаешь ее, если увидишь?
— Да.
— Позвольте, позвольте, поселяне, — Лель чуть не задохнулся от возмущения. — Дочь Гостемила спешит сюда по государственному делу, я ее сопровождаю, ее хватают и прячут, я сообщаю важные вести, и вместо того, чтобы освободить ее, просить прощения, и принимать срочные меры, вы приводите какого-то холопа, которому доверяете больше, чем мне, потомку древнего рода!
— Не горячись, Лель, — посоветовал Ярослав. — Придержи язык. Нужно все проверить сперва. Возможно, ты говоришь правду…
— А в то время, как я говорю правду, сын твой, две дочери, и жена находятся в осажденном, или даже захваченном, Киеве… и он добавил зло, имитируя Жискара, — mon roi.
— Как — жена и дочери? Что ты плетешь! Они в Берестове.
— Нет, в Киеве.
— Это так, — подтвердил Нимрод.
— Молчи, холоп, — сказал Лель.
— Тебе ж и помогаю, болярин. А Гостемил, стало быть, дочь крестить успел? Ну, каков у меня болярин? — гордо сказал Нимрод. — Орел! А вы ее тут в погреб посадили? Это нехорошо, Гостемил рассердится.
— Жискар, посылай гонцов, — сказал князь. — Собираем войско.
— Они же были в Берестове, — растерянно сказал Жискар. — Зачем они поехали в Киев?
— Жискар, не рассуждай, посылай гонцов ко всем окрестным, живо! О войске я сказал тебе три дня назад, но ты почему-то не воспринял мои слова серьезно.
Жискар виновато покачал головой и вышел из занималовки.
— Которые дочери? — спросил Ярослав.
— Элисабет и Анька, — сказал Лель.
— Почему мать их не отослала в Берестово? Почему сама не уехала?
— Они отказались, а ей нужно быть при сыне.
— Зачем?
— Князь, ты как-то велел мне не вмешиваться в твои семейные дела.
— Да.
— А вот Като-старший, несмотря на то, что был он человек семейный, всегда говорил только о главном, — заметил Нимрод.
— Помолчи, холоп, — сказал Лель.
— Ну, что ж, пойдем, освободим дочь Гостемила… как бишь ее? — спросил Ярослав.
— Елена, — сказал Лель.
— Ширин, — сказал Нимрод.
Выйдя из занималовки, князь кивнул дюжине ратников, и вся компания двинулась к четырем землянкам у стены детинца, выполняющим функции острога.
Подбитый глаз Ширин произвел на Леля шокирующее впечатление. Подбитые глаза ассоциировались у него с вороватыми простоватыми подростками, которых он так боялся в детстве.