Бойлан -- большой патриот. Выброшенный в сторону от магистрального течения в жизни из-за собственной лени, праздности или привередливости, он все еще не растратил своих глубоко укоренившихся добродетельных взглядов на управление обществом. Рудольф слышал, как Бойлан восхвалял только одного человека в Вашингтоне -- министра военно-морского флота Джеймса Форрестола. "Если бы ты был моим сыном,-- продолжал в своем письме Бойлан,-- я дал бы тебе другой совет. На дипломатической службе ты не будешь получать больших денег, зато будешь вести жизнь истинного джентльмена среди истинных джентльменов и тем самым станешь всем нам оказывать великую честь. Ничто там не помешает тебе заключить выгодный брак, и ты очень скоро получишь ранг посла. Любую помощь, которая от меня потребуется, я с радостью окажу тебе. Я не требую для себя никакого возмещения затраченных мной с этой целью усилий, кроме одного -- одного приглашения на ланч в свое посольство в два-три месяца. И тогда я с гордостью смогу говорить себе: в том, что он добился такой блестящей карьеры, есть доля и моих заслуг".

Вспоминая слова Бойлана, лицо Калдервуда, грустно глядевшего на фотографию своих трех дочурок, Рудольф чувствовал себя подавленным и подумал: "Как странно, все хотят иметь сына". Но сына в своем личном, своеобразном представлении.

-- Ну, Рудольф, я слушаю. Ты мне пока четко не ответил. Что ты выбираешь -- юриспруденцию или дипломатическую службу?

-- Ни то ни другое,-- твердо произнес Рудольф.-- Я пообещал Калдервуду, что останусь у него в магазине, по крайней мере, на год.

-- Понятно,-- холодно отозвался Бойлан.-- Целишь не очень высоко, как я вижу?

-- Да, ты прав,-- сказал Рудольф.-- Хочу поступать по-своему, так, как мне нравится.

-- Ну что же. Придется сдать билет на пароход в Европу. Больше не смею вас задерживать. Поезжайте к своим друзьям, развлекайтесь. Было очень приятно познакомиться с вами, мистер Найт. Если вам удастся когда-нибудь покинуть дорогую для вас Оклахому, милости прошу ко мне, вместе с Рудольфом.

Бойлан, допив свой стакан с шампанским, вышел из комнаты. Его твидовый пиджак безукоризненно сидел на его плечах, а намотанный на шею шелковый красный шарф казался маленькой огненной вспышкой.

-- Ну и ну...-- протянул Брэд.-- Что все это значит?

-- Несколько лет назад у него что-то было с моей сестрой,-- объяснил ему Рудольф. Он пошел к двери.

-- Невозмутимый подлец, да?

-- Совсем наоборот,-- возразил Рудольф.-- Далеко от этого. Пошли скорее отсюда!

Когда они выехали за каменные ворота, молчавший до сих пор Брэд сказал:

-- Знаешь, есть что-то странное в глазах этого человека. Только никак не могу понять, что это такое, черт бы его побрал! Кожа у него вокруг глаз как... как...-- он никак не мог подыскать нужных слов для сравнения,-словно затянута на "молнию" со всех сторон. Послушай, я тебе кое-что скажу... Могу побиться об заклад... По-моему, он сделал себе пластическую операцию на лице.

Конечно, подумал Рудольф. Вполне возможно. Ведь не ездил же он на юг, чтобы там просто отоспаться.

-- Может быть,-- согласился он. От Тедди Бойлана можно ожидать чего угодно...

Кто все эти люди, кто они такие? -- Гретхен задавала себе вопрос, глядя на гостей.

-- Выпивка на кухне,-- весело сказала она, обращаясь к новой паре, только что вошедшей в распахнутую настежь дверь.

Придется подождать до прихода Вилли, чтобы узнать, как их всех зовут. Вилли пошел в бар на углу за льдом. В доме всегда полно виски, бурбона, джина, красного вина в кувшинах емкостью в полгаллона, но льда, как правило, всегда не хватает.

В гостиной уже набилось около тридцати человек, лишь половину из которых Гретхен знала, но должны были подойти еще. Сколько именно? Кто знает? Иногда у нее складывалось ощущение, что Вилли останавливает на улице прохожих и приглашает их в ее квартиру. Мэри-Джейн приходила в себя после крушения второго брака, и поэтому ее приглашали на все вечеринки, чтобы немного отвлечь. Чувствуя себя объектом всеобщей жалости, Мэри-Джейн старалась всем отплатить за заботу о ней своим трудом. Она готовила выпивку, смешивала коктейли, мыла стаканы, выбрасывала окурки и пепел из пепельниц, увозила к себе домой задержавшихся гостей и укладывала их в постель. На какой же вечеринке можно обойтись без такой девушки?

Гретхен болезненно поморщилась, заметив, как какой-то тип спокойно стряхивает пепел сигареты прямо на пол, и лицо ее исказила гримаса, когда он как ни в чем не бывало бросил на ковер "бычок" и раздавил его каблуком. Как же приятно находиться в этой комнате, когда в ней никого нет. Бледно-розовые обои на стенах, аккуратно расставленные книги на полках, хрустящие, накрахмаленные шторы, вычищенный камин, взбитые подушки, натертая до блеска воском мебель.

Как она боялась, что Рудольфу ее вечеринка не понравится, хотя он не подавал ни малейшего признака, что переживает. Воспитанный парень, ничего не скажешь.

Как всегда, когда он оказывался в одной комнате с Джонни Хитом, они удалялись с ним в уголок и там говорили. В основном говорил Джонни, а Рудольф слушал. Джонни было всего двадцать пять, но он уже был партнером в брокерской фирме на Уолл-стрит и, по слухам, сколотил себе целое состояние на фондовой бирже. Привлекательный молодой человек с мягким голосом, скромным, консервативным лицом и быстрыми, умными глазами. Она знала, что время от времени Рудольф, приезжая в город, приглашает Джонни вместе пообедать или сходить на спортивную игру. Когда ей удавалось иногда подслушать их беседу, то ее тематика не поражала Гретхен разнообразием. Все те же биржевые сделки, слияния компаний, образование новых, способы уклонения от уплаты налогов -- в общем, для нее, Гретхен, сплошная дремучая скука, а Рудольф, судя по всему, был всем этим увлечен, просто очарован, хотя, конечно, он не мог сейчас заниматься игрой на бирже, не мог ни с кем сливаться, или, тем более, организовать новую компанию.

Однажды, когда она спросила, почему из всех ее гостей он всегда отдает предпочтение Джонни, Рудольф очень серьезно ей ответил: "Потому что он -единственный из твоих друзей, который может меня чему-то научить".