Исчезли притоны, впереди -- лишь разбитая эстакада шоссе и "Королева Елизавета", которую зовет поднявшаяся из моря рука с факелом... Не успел я рассмотреть морской вокзал, как в машину прыгнул негр в кожаной куртке, надетой на голое, разрисованное татуировками тело. Меня он называл "эй-мен", спросил разрешения закурить, и кэб наполнился чадом марихуаны.

В этом чаду я увидел обратную панораму -- возрождения Нью-Йорка: из района трущоб мы возвращались к великолепию центра. Уже возле Таймс-сквер прямо перед капотом чекера из людского водоворота вынырнула стриженная под мальчишку девица: льняные волосы и потертые джинсы. Накурилась, наверно, до одури: машет мне, не видит, что в кэбе пассажир. А может, именно потому и лезет в чекер, что там -- клиент! Нахальная такая малолетка-проститутка. Я уже неплохо различаю. Hwo-йоркцев, поднаторел... Показываю, что, мол, занят, но "эй-мен" опустил стекло и зовет:

-- Садись, садись! -- и она уже на заднем сидение.

-- К сожалению, мисс, я не имею права брать второго пассажира, пока не отвезу первого.

-- Но я опаздываю!

-- Куда? -- в короткое это слово я уж постарался влить по меньшей мере галлон сарказма. История не нравится мне чрезвычайно. Не хочу я, чтоб они оставались вдвоем на заднем сиденье! За спиной гудят машины, я не трогаю с места:

-- Выходите, мисс.

-- Эй, кэбби, кончай комедию! -- негр выходит, громко хлопнув дверцей.

-- А деньги?! -- выскакиваю я вслед за ним. Ну, что мне делать? Догонять этого хамлюгу, а машину -- бросить? Водители, чертыхаясь, объезжают мой чекер...

-- Он оставил деньги! -- кричит через окно проститутка. Когда я возвращаюсь, она указывает пальцем на скомканные доллары в "кормушке" и, как ни в чем не бывало, спрашивает:

-- К десяти часам в Вилледж, в Университет мы успеем?

-- Сейчас уже пять минут одиннадцатого...

Злюсь я еще и потому, что не знаю толком, где в Гринич-Вилледж находится университет. Опять придется кого-то спрашивать, переспрашивать... Но, оказывается, нам нужно сделать всего один поворот -- на Пятую авеню и доехать до самого ее конца, до Арки.

-- От Арки я пройду пешком, это рядом, -- объясняет мне, таксисту, пассажирка, которая и сама-то в Нью-Йорке со вчерашнего дня...

Из Мичигана. Собирается здесь учиться. На десять ей назначил декан. Но она не очень огорчена тем, что опаздывает. Она все равно опоздала -- на несколько месяцев. Заявление о стипендии нужно было подавать еще весной. Впрочем, и это не так уж важно. Главное, что в свои семнадцать лет она твердо знает, чего хочет -- стать актрисой.

-- Послушай, будущая знаменитость, -- говорю я, слегка смущенный тем, что с первого взгляда пронзаю покамест не каждого пассажира. -- Ты хоть понимаешь, кто это был?

-- А кто?

-- Нехороший парень, опасный парень. И особенно -- для тебя.

-- Вы говорите это только потому, что он черный!

-- Неправда. Ты видела, как он одет...

-- Он не сделал мне ничего плохого!

-- А может, просто не успел? Он позвал тебя в машину, и ты -- села. Он только что курил, -- привираю я, -- гашиш...

-- В самом деле? -- откликается она с неподдельным интересом.

-- Если бы он пригласил тебя в бар...

-- Не надо, пожалуйста, -- просит девчушка. Пересела на откидное сиденье, высунулась в кабину через окошко перегородки и показывает язык. Я, конечно, растаял.

-- Ox, -- говорю, -- артистическая ты натура...

Заметила синюю карточку, поинтересовалась, из России ли я.

-- Почему вы оттуда уехали? Ведь это страна, где все принадлежит всем.

-- А кто рассказал тебе о России?

-- Преподаватель истории.

Воображение, мое тотчас рисует: просветленное лицо, эрудит, марксист, кумир старшеклассников...

-- А что ты будешь делать, если тебя не примут в университет?

-- Не знаю. Поживу пока здесь, мне тут нравится...

-- А где ты -- "поживешь"?

-- У подруги. У нее студия на Саттон-плэйс20.

-- И мама разрешит тебе остаться в Нью-Йорке?

-- Маме теперь не до меня: она ждет ребенка, выходит замуж...

Я заглянул в бездонную голубизну ее глаз, и мне стало не по себе. Если ее угостить выпивкой, она -- выпьет, если кокаином -- понюхает. Она пойдет с каждым, кто будет держаться с ней, как товарищ, на равных; и единственное, чего не позволяют ей сегодня ее убеждения -- это мучить животных. Сквозь какие испытания предстоит пройти этой нежной доверчивой девочке?..

Но работа в такси не способствует углубленным размышлениям, это -калейдоскоп. Глянешь в него -- открывается яркая, ни на что не похожая картина. Миг спустя видишь уже другой волшебный орнамент, повертите эту игрушку в руках и скажите, какое изображение оставило след в вашей памяти? Никакое. Запомнилась только феерия... Вот так и в такси. Смена впечатлений происходит при каждом включении счетчика. Не прошло и получаса, как я уже успел подружиться с дюжим альбиносом.

Сзади раздался какой-то звон, и новый пассажир, на которого я еще не успел взглянуть, вскрикнул:

-- Сэр, у вас тут что-то забыли!.. Я просунул голову за перегородку и увидел промокший, расползающийся на глазах бумажный пакет, из которого сочилась

-- кровь!.. Выскакивая из кэба, я стукнулся головой о раму, ойкнул и, придерживая ушибленное место, открыл заднюю дверцу: мой пассажир вытирал окровавленные руки краем оберточной бумаги. На полу лежали бутылка виски и бутылка вина. Из разодранного пакета вываливались ломти мяса...

-- Пакет оставила парочка гомосексуалистов: молодой и моложавый. По дороге в Колумбийский университет они целовались, -- пожаловался я альбиносу.

-- У нас в Оклахоме, -- сказал альбинос, -- они не посмели бы так себя вести!

-- Придется возвращаться к университету, -- с досадой сказал я.

-- И думать не смейте! -- прикрикнул на меня пассажир. -- У нас в Оклахоме этих паршивцев вытащили бы из кэба посреди улицы и такого духу им дали бы!..

-- С мясом-то что делать? Выбросить?

-- Как можно?! Это же великолепные бифштексы.

-- Все равно пропадут. Жарища. А мне еще долго работать. Если хотите -забирайте.

-- Погодите минутку! -- и мой пассажир скрылся за дверями продуктового магазина. Что взбрело ему в голову? Какого лешего я должен его ждать? Но альбинос быстро вернулся. Вид у него был озабоченный. Он принес пустые пакеты, прозрачный кулек с кубиками льда, споро все перепаковал и не без торжественности вручил мне аккуратный сверток: