- ...На этот взрыв мы вызвали военный вертолет, - рассказывал начальник управления охраны президента. - Вертолет, оснащенный специальным радаром, распознающим гранаты, сел на крышу. А мы окружили первый этаж, выбили окна и проникли в помещение...
Говорят, ворвавшиеся в резиденцию охранники, сначала чуть не задохнулись, у них начали слезиться глаза. Приняв резкий запах за слезоточивый газ, они хотели, было, отступить, но потом увидели работников обслуги, которые ползали на коленях с тряпками в руках и промокали уксус на полу. Охрана поспешила им на помощь.
- Это все оттого, что у президента слишком мягкое сердце, качали головой люди. Только поэтому и здание президентского дворца скоро пришло в плачевное состояние...
Люди, попавшие туда, долго не могли придти в себя от представшего перед ними зрелища. Они рассказывали, что во дворце и следа не осталось от прекрасных цветов, украшавших вестибюль, они сгнили от обилия окурков в вазах, окна закоптились, гранитные колонны были испещрены ругательствами, датами, именами и фамилиями, словами "Свобода", что больше напоминали надгробные плиты заброшенного кладбища.
Ковры, устилавшие лестницы и коридоры, были украдены, обломки стульев, с помощью которых разрешались бурные дискуссии, валялись по углам, бесследно исчезли со стен белые плафоны.
Говорили, что и теперь, когда страна обрела суверенитет, а народ встал на путь свободы и независимости, президент, как и много лет назад на своих подпольных кружках в университете, говорил о суверенитете суверенной страны, о свободе свободного народа, как о недостижимой мечте, а потом, окончательно расчувствовавшись, просил кого-нибудь взобраться на стул и кричать: "Да здравствует свобода!" и слушал это, закрыв лицо ладонями.
- Его никак нельзя было вырвать из этого "болота свободы", - говорили близкие друзья президента.
- Выходит, что президенту нужны были не свобода народа и независимость страны, а вечное состояние борьбы за свободу и независимость, - размышлял лидер одной из оппозиционных партий.
Некоторые утверждали, что ему не хватает той, недостижимой для страны бумажной независимости, фальшивой свободы. Сплетничали, что в последнее время президент, подвыпив, бил в сердцах кулаком по столу и кричал: "Это не она... Это не та свобода..."
- Так о какой же свободе говорил этот несчастный?.. - растерянно спрашивали друг друга люди. - Что он имеет в виду? Если свобода не это, что же тогда свобода?..
Говорят, в составе правительства был один - единственный человек, который больше всех любил президента, относился к нему с воистину материнской нежностью - это был улыбчивый, мягкий обходительный министр обороны. До занятия министерского кресла этот заботливый человек работал поваром в столовой, и люди сплетничали, что он и теперь не оставлял своими заботами президента даже в те дни, когда враг оккупировал очередные районы страны. В небольшой комнате позади кабинета он в обеденный час готовил на электрической плитке жаркое из грибов, укладывал его между двух половинок разрезанного вдоль хлеба, заворачивал в газету и мгновенно доставлял обожаемому президенту. И только после того, как президент съест грибы, до которых был большим охотником, и запьет их крепким чаем, заботливый министр напускал на себя деловой вид и, сметая крошки со стола, осторожными намеками сообщал главе государства о новых захваченных врагом районах, преподнося это в розовых тонах, чтобы и без того хилый президент не умер от горя...
А министр безопасности, который по слухам, еще в ту пору, когда президент не был президентом, своими сильными, мускулистыми руками оберегал его от всех бед и опасностей, был человеком крепким, с розовощеким, бодрым лицом. Просто невозможно было поверить, что этот весельчак, который целыми днями ел-пил, играл на гармони и тихо мурлыкал песни, мог ведать вопросами государственного значения, получать секретные документы, говорили люди.
Физически министр безопасности выглядел покрепче остальных членов кабинета. Говорили, будто до прихода к власти партии "Свобода" он работал учителем физкультуры в одной из сельских школ, был борцом-тяжеловесом. Рассказывают, что, едва заслышав шум в кабинете президента, жизни которого могла угрожать опасность, министр тут же вбегал в кабинет, или возникал вдруг, словно соткавшись из воздуха, и приговаривая: "Государство - это президент, а президент - это государство", одним ударом разрешал все разногласия.
Рассказывают, как однажды этот борец-тяжеловес так врезал премьер-министру, что тот, как раздавленная уха, прилип к стене. А потом все никак не могли ни отскрести, ни смыть со стены позорно впечатавшийся в стену след от тела премьера, так что в кабинете пришлось менять бархатную обивку.
-... А назавтра, - сплетничали люди, - в праздник Независимости они втроем, как ни в чем ни бывало сидели перед телекамерой за круглым столом, приветливо глядели друг на друга, говорили об исторических закономерностях, ведущих к освобождению народа, государственной независимости, поздравляли друг друга и весь народ с этим святым праздником...
- Одним словом, сумасшедший дом, - вздыхали люди, - ничего нельзя было понять. По утрам эти министр в прямом телевизионном эфире ругаются между собой на совещаниях, днем по-семейному обедают вместе, на вечерних заседаниях парламент оскорбляют друг друга, а по ночам играют на бильярде...
-... Слава Всевышнему, - говорили люди. ... Наконец-то Господь услышал мольбы несчастного народа.
Ходили слухи, что президент куда-то сбежал этой ночью... Но ведь если честно, то он ни в чем не виноват, недоумевали люди. Ведь он, как и мы, верил этим людям, у которых были такие простые лица, и которые потом превратились в жадных министров, алчных госсоветников?!
Утверждали, что президент бежал, в основном, из-за премьер-министра... И сам премьер, говорят, тоже сбежал, но в Африку. Почему именно в Африку никто не знал. Известно было лишь, что премьер-министр был раньше учителем географии в сельской школе, и когда рассказывал детям об Африке, на глаза его наворачивались слезы... Кое-кто пошучивал, что предки премьера были родом из Африки. Это подтверждали и его смуглая, почти негритянская кожа, курчавые волосы, толстые губы и большой, приплюснутый нос с широкими ноздрями. Все это придавало слухам о бегстве премьера черты реальности и даже налет некоей романтики. Впрочем, многие видели в этом не бегство, а зов родной знойной земли, говорили, что его позвала жгучая кровь братьев и сестер, наслаждающихся чистым теплом солнца между ароматными кокосовыми пальмами и манго на беззаботной, плодородной земле... Но все равно, говорили люди, будь хоть Африка, хоть Антарктида, но его найдут где угодно и свернут шею. Потому что за этот год премьер-министр распорядился многолетними запасами топлива страны, как своими собственными, продал их в другие страны по самым бросовым ценам, деньги прикарманил, а после вчерашних событий сунул деньги за пазуху или в портфель и был таков. И один Бог знает, может быть, сейчас, когда над страной нависли грозовые тучи, когда в самый разгар весны все вдруг стало пасмурным, вся страна оделась в траур по двадцати семи, погибшим в отдаленной от города казарме, премьер-министр прохлаждается в счастливой Африке под сенью сладких бананов и раскидистых баобабов и прикидывает, как бы ему потратить украденные деньги здесь, среди таких же, как и он, толстогубых людей, в этом родном ему своим зноем и беззаботностью крае.