Ивга перевела дыхание. Инквизитор невесело усмехнулся:

– Тима... Блестящий ум. Железная воля. Красавица... Посмотри, даже теперь еще видно. Накануне операции она шутила, издевалась надо мной, нерешительным...

Он осекся. Заглянул в неподвижные глаза сидящей женщины; отвел взгляд:

– Из пятнадцати пациенток в живых осталось девять. Все – в таком вот... виде. Навсегда. Теперь понятно? – Ивга молчала. – Вот о чем ты просила меня сегодня утром. Вот что ты имела в виду, когда вопила, что я лгу. Теперь понятно или нет?

Было очень тихо, даже госпожа Сат, оставшаяся в коридоре, не гремела своими ключами.

– Да, – сказала Ивга хрипло.

Рука инквизитора чуть пожала безжизненную ладонь сидящей в кресле женщины:

– До свидания, Тима. Надеюсь, тебе... хорошо.

Обратный путь проделали молча; у Ивги с новой силой разболелась голова, и скрежет замков, отдававшийся в затылке, заставлял горбиться и вздрагивать. Инквизитор распрощался с госпожой Сат, и охранник, красный как помидор, вознамерился было проверить у него пропуск; инквизитор осадил его, сообщив, что мертвецу припарки без надобности. Ретивость нужна до того , а не после...

В разбитое окно врывался прохладный ветер. Ивга забилась на заднее сидение с ногами, скрючилась и заплакала.

Кафе на окраине было слишком маленьким, чтобы иметь название. Бармен удивленно таращился на странную пару: средних лет мужчина, холеный, со смутно знакомым бармену лицом, в компании молодой рыжеволосой девушки, чей нос был, похоже, разбит, глаза воспалены, а свитер запятнан бурыми следами крови. Бармен подумал даже, не стоит ли позвонить в полицию – однако потом почему-то удержался и не позвонил.

– Я закажу тебе вина... Для снятия стресса.

– А вы?

– А я за рулем... Что будешь есть?

– Ничего.

– Не выдумывай... Впрочем, как хочешь. А то снова обвинишь меня в патологической любви к принуждению.

Ивга старательно разглядывала скатерть.

Инквизитор помолчал. Вздохнул – вздох получился кроткий, совсем ему не свойственный, и потому Ивга насторожилась.

– Голова еще болит?

– Меньше.

– Ага, понятно... Скажи мне, Ивга. Сколько раз в жизни тебе случилось говорить... странное? В приступе ярости, или в страхе, или от боли... Бывало такое, что слова приходили... вроде как ниоткуда? И собеседник очень удивлялся?..

Ивга поняла, о чем вопрос. Нахмурилась и отвернулась, пытаясь вспомнить, а что, собственно, она сказала инквизитору перед тем, как он чуть не вышиб из нее мозги. Напрасно – она помнила лишь, что язык ее произносил слова, но слова без значения, более того – теперь те странные фразы представлялись ей чем-то наподобие вареных макарон бесцветные и аморфные, бессмысленные...

– Вспоминай.

Она открыла рот, чтобы сказать: не помню. И в этот самый момент вспомнила.

– Было? Я прав?

Было. Актовый зал училища, полный народу; директриса с красными пятнами на щеках, представляющая девочкам «господина окружного инквизитора». Тошнота и слабость, и злость; множество пустых мест, сразу образовавшихся со всех сторон, внимательный взгляд, многозначительное молчание...

Продолжение было в кабинете директрисы. Казенная повестка, брезгливые перепуганные взгляды, «нам теперь училище не отмыть»... И еще что-то хлесткое, слово, как плетка со вшитым кусочком свинца. Что-то про ведьм и потаскух... безродных и бездарных шлюшек... Что-то неслыханно мерзкое, в особенности если учесть, что Ивге было пятнадцать лет и она еще ни разу ни с кем не целовалась. И понимающая ухмылка этого самого инквизитора.

Тогда Ивга открыла рот и сказала. Отчего директриса осела на пол, одним своим видом поднимая вокруг панику и давая Ивге возможность удрать из-под самого инквизиторского носа...

Она сказала что-то про печень. Которая скоро будет вся в дырах. Кажется. Какой-то медицинский термин...

– А что за училище?

– Художественно-прикладных... промыслов... дизайна... все такое. Я не понимаю... при чем тут была печень, чья...

– А кто грохнулся в обморок? Директорша?

– Она...

– Город Ридна? Художественно-прикладное училище?

– Да...

– Подожди две минуты. Мне надо позвонить.

Молоденькая официантка, прикатившая на тележке заказ, проводила инквизитора взглядом. Потом посмотрела на Ивгу – оценивающе, даже и не пытаясь скрыть любопытство. Ивга отвернулась.

Инквизитор вернулся не через две минуты, а через двадцать.

– Директорша твоего училища скончалась в возрасте сорока двух лет от цирроза печени. Инквизитор, с которым ты имела дело, Итрус Совка, так и не дослужился до кресла куратора – уволен два года назад за профессиональную непригодность... По-видимому, твое неудачное задержание было не единственным его промахом. Я его не знал.

Ивга смотрела в скатерть.

– Ты плачешь?

– Она... была обречена? А я...

– Скорее всего, в то время она всего лишь подозревала... неладное. Медики сомневались и недоговаривали, она маялась предчувствиями, но, будучи человеком волевым, успешно гнала от себя нехорошие мысли. До поры до времени...

– А я, значит...

– Ты не виновата.

– Я-таки ведьма...

– Да, конечно. Возможно, потенциальная флаг-ведьма. Неинициированная... У тебя это странно преломилось – ты ловишь чужие тайны. Бессознательно. В состоянии стресса... Давай-ка ешь.

Ивга послушно опустила глаза в тарелку. Вяло поковыряла вилкой остывающий куриный бок, вспомнила, что не хотела ничего заказывать, прерывисто вздохнула, отодвинула прибор:

– Сегодня я поймала... вашу тайну тоже? И что мне за это будет?..

– Ничего.

– Хотелось бы верить...

– Ивга, ты хотела заниматься... этими художественными промыслами? Или просто – подвернулось место в училище?

Она подержала в ладонях высокий бокал с белым вином. Поставила на стол:

– Я вроде как хотела... вроде как дизайнером. Ну, а потом...

– Перехотела?

Ивга помолчала. Отвернулась.

– Скажите честно... Назар от меня отказался?

– Нет.

– Я думала... если человек... ну, вроде как любит... он способен... простить, – она передохнула. – Ведьме, что она ведьма.

– Если бы ты действительно так думала, ты призналась бы Назару. Сама, – инквизитор отыскал на столе пепельницу.