– ...А вот сейчас, Рыжая, я тебя с выдающейся личностью познакомлю... Рыжая, что с тобой?..

Красное закатное солнце дробилось в высоких окнах дома под красной крышей, где на фасаде – балкон, увитый виноградом и оттого похожий на этикетку старого вина. Медный флюгер подрагивал в вышине, и дымился костер на лужайке для пикников, а он шел к костру через всю большую лужайку. Шагал, изо всех сил стараясь не сходить с прямой – но его безудержно заносило. Этот запах вечера, травы, недалекого пруда, печеной на костре картошки...

Назар Митец, хороший парень Назар, бежал рядом, и на лице его все яснее проступало беспокойство:

– Клав, да ты пьяный, что ли? Клав, ты чего? Ты чего, а?..

А у костра суетился отец его, славный доктор Юлиан:

– Рыжая... Ты извини, Клав, видимо, девчонке нехорошо сделалось, дело такое, бывает...

Девушка сидела, спрятав лицо в ладонях. Отвернувшись, скорчившись на складном брезентовом стульчике, подтянув к подбородку колени в линялых джинсах; он подошел и долгую секунду стоял рядом, слушая, как звенит в ушах. Как затихают, но никак не могут затихнуть вдали тонкое ржание и безнадежные колокольные звоны.

Потом опустился на колени.

Не жалея элегантных серых брюк. Не глядя на отца и сына, замерших в недоумении, в оторопи, чуть не в обиде; он опустился перед ней на колени, оторвал ее руки от заплаканного лица и ткнулся лицом в перепачканные, пахнущие дымом ладони.

– Но ведь на самом деле ничего не изменилось, – сказала девушка еле слышно. – И мир не изменился, и мы остались прежними...

– Нет.

– Да... И теперь... все повторится. Нас снова потянет, понесет... по кругу. По спирали... в воронку... туда ...

– Посмотри на меня, – попросил он шепотом.

Она прятала глаза. Судорожно втягивала носом соленую влагу.

– Посмотри на меня... Пожалуйста, посмотри.

Она рывком проглотила слюну. Подняла на него взгляд – воспаленный, измученный взгляд несчастной лисицы.

Он улыбнулся. Еле-еле, одними глазами да уголками губ:

– И ты говоришь, что мир не изменился?..

Тишина. Их накрыл непроницаемый прозрачный колпак – закрывающий от мира, от треска веточек в огне, от удивленных голосов отца и сына и от пения далеких лягушек.

– Гуси, – сказала она шепотом.

– Что?

– Гуси...

Он обернулся.

От невидимого в зарослях озера шествовала через лужайку стая белых, как летние облака, бесстыдных соседских гусей.