Клав не видел Дюнки. Он ощущал ее присутствие – чуть впереди.

Потом она обернулась; глаза ее оказались различимыми в темноте:

– Клав... я... тебя...

– Я тоже, – сказал он поспешно. – Я люблю тебя, Дюн... Погоди!..

Три белых глаза, чуть ослепленные туманом, вынырнули ниоткуда. И ниоткуда обрушился грохот. И почти сразу же – гудок, от которого внутренности Клава слиплись в один судорожный ком.

Слишком много времени ушло на то, чтобы сообразить, вправо кидаться или влево; у тепловоза была огромная, как башня, темно-красная морда с двумя фосфоресцирующими оранжевыми полосками, широкой и узкой; Клаву показалось, что в центре железной хари он различает круглую эмблему машиностроительного завода. Решетка выдавалась вперед, как железная борода; вот падает человеческое тело, и его втягивает под решетку. Под грохочущее, перемалывающее кости брюхо...

Туман. И звезд не видно.

Он лежал на животе, обеими руками вцепившись в сухой кустик прошлогодней травы, а рядом, в десяти сантиметрах, железо громыхало о железо. Так, что содрогалась земля вместе с лежащим на ней человеком.

Он успел выпасть с дороги своей судьбы. Если это именно судьба явилась в облике тяжелого товарняка, который умеет подкрадываться незаметно.

Немолодая женщина в докторском халате, с ординарным, незапоминающимся лицом долго переводила взгляд с разбитого окна в машине не опухшую Ивгину физиономию. И снова на разбитое стекло.

– Требуется помощь? Случилась авария?

– Благодарю вас, госпожа Сат. Девушка чувствует себя уже лучше; проследите, чтобы охранник у ворот проверял документы у въезжающих.

– Но, патрон, он вас узнал...

– Потрудитесь объяснить ему, что он должен требовать пропуск у всех . Абсолютно; теперь я спущусь вниз, девушка пойдет со мной, и нам потребуется провожатый – с ключами.

– Я сама могла бы...

– Если вас не затруднит.

Минуты три они ждали, пока женщина вытащит из сейфа гремящую связку ключей, а из высокого шкафа – два белых халата. Крахмальная ткань остро пахла дезинфекцией – Ивга стиснула зубы, подворачивая чересчур длинные рукава.

В коридоре запах стал сильнее. Ивга с детства его ненавидела характерный запах медучреждения. Рассеянный свет белых дневных ламп, вазоны с неестественно сочной зеленью и блестящий, чисто вымытый линолеум.

– Это больница?

– Да. Я тебе потом объясню, что это такое.

Голова налилась новой болью, Ивга не удержалась, поднесла руку к виску. За коридором последовала лестница, ведущая вниз; двое молодых парней в халатах, распираемых мощными плечами – их позы казались одновременно угрожающими и расслабленными. При виде женщины с ключами оба подтянулись, при виде инквизитора – вытянулись в струнку.

– Тут крутые ступеньки, возьми меня под руку.

Ивга послушно нащупала его локоть; первый момент прикосновения опять обернулся легким ударом, будто от слабого электрического разряда. Не неприятно. Даже как-то спокойнее...

Женщина отперла дверь. Потом еще одну; потом еще. Слишком много замков. Подозрительно много. Слишком резко блестят никелированные ручки. Зелень в вазонах пахнет дезинфекцией.

Коридор оказался коротким и глухим, упирающимся в стену; справа и слева были двери, которые Ивга не стала считать. В каждой из них имелось закрытое окошко; здорово похоже на тюрьму. Ивга вздрогнула.

Женщина приподняла заслонку на одной из дверей. Заглянула; вопросительно глянула на инквизитора. Тот кивнул:

– Открывайте, пожалуйста.

Дверь отворилась без единого звука. Будто не тяжелая бронированная створка, а так, дверца спальни. Хорошо здесь смазывают петли...

– Ивга, иди сюда.

– Не хочу.

– Посмотри. Так надо.

Ее взяли за плечи и поставили в дверной проем. Запах дезинфекции здесь был сильнее, но у этого воздуха был и другой, нехороший привкус. Спертый дух, как в палате тяжелобольного.

Комната показалась Ивге большой, как бальный зал, и такой же пустой. Если не считать пяти... нет, шести коек, стоящих вдоль стен. Под серыми одеялами – очертания скрюченных тел. Бритые головы на белых подушках; одна койка пуста, зияет полосатым матрацем.

– Мы можем войти.

Сама того не желая, Ивга намертво вцепилась в локоть спутника:

– Это... кто?!

– Посмотри.

Пять женщин лежали в одинаковой позе – подтянув колени к животу. У всех пяти были широко открытые, тусклые, бессмысленные глаза. Никто из них не отреагировал на посетителей – никак; на полуоткрытых губах поблескивала слюна.

– Не бойся, Ивга.

– Можно мне уйти?

– Да. Пойдем.

Проводница ожидала в коридоре. Инквизитор кивнул:

– Ну, туда и туда мы заходить не будем... Там тоже самое. А здесь, госпожа Сат, отоприте, пожалуйста. Ивга, я хочу тебя познакомить...

Комната была значительно меньше; в кресле, похожем на зубоврачебное, сидела бритоголовая женщина с открытыми глазами и отсутствующим, каким-то оплывшим лицом. В первую секунду Ивге показалось, что взгляд ее не отрывается от вошедших; на самом же деле у сидящей не было взгляда. Небесно-голубые глаза казались шлифованными стекляшками; на худых плечах висело бесформенное темное платье. Бритую голову обтягивала черная шапочка.

– Здравствуй, Тима, – сказал инквизитор, и в его голосе скользнула самая настоящая нежность. – Это Ивга.

Женщина не ответила. Руки ее безвольно лежали на подлокотниках, красивые, с тонкими пальцами и коротко стриженными ногтями.

– Ее зовут Тима Леус, – глухо сказал инквизитор. – Нейрохирург. Единственная из известных мне ведьм, ухитрившаяся получить образование и преуспеть в науке.

– Ведьма?!

– Да. Была... Ее любимый человек поставил ей условие... не хотел жениться на ведьме, и она поклялась, что условие соблюдет. Видишь ли, попытки лишить ведьму ее ведьмовства начались не вчера. И даже не четыре года назад, когда мы с Тимой развернули... программу. И не четыреста лет назад...

Ивга снова взглянула на женщину в кресле. Грудь ее чуть поднималась в такт дыханию – и все. Инквизитор накрыл руку на подлокотнике своей ладонью – ничего не изменилось. Даже ресницы не дрогнули. Растение.

– Ведьмовство... Комплекс свойств, который мы называем ведьмовством. Он настолько переплетен со свойствами личности... Убивая ведьму, мы убиваем личность. Всего в программе приняли участие пятнадцать женщин. Во главе с Тимой; все, естественно, добровольно и с надеждой. У всех была причина... Особенно у Тимы. Она, видишь ли, любила.