– А почему я...

– Потому что.

Сашка стиснула пальцы. Секунду назад она была уверена в себе, спокойна, даже отрешена... Секунду назад она была взрослая, лишенная страха, прямо глядела в лицо судьбе...

– Тебе снова будет шестнадцать лет. Все, что было позже, окажется сном и забудется.

– Это невозможно.

Он ухмыльнулся.

Сашка смотрела на него. Его лицо расплывалось перед ее глазами. Сашка давно не плакала. Она забыла, как плачут. Она не верила, что накануне экзамена что-то способно так сильно ее потрясти.

– Думай. «Это был сон». Скажешь – и проснешься. Там же. И ничего не повторится. Меня не будет. Не будет института. Поступишь на филологию... если не провалишься с первого раза. Ну, решилась?

Сашка впилась зубами в пальцы.

Мама... Валентин... И маленький Валечка. Их не будет... а будет... возможно... Совсем по-другому... все по-другому... Будет ли мама счастлива? Конечно, ведь у нее будет Сашка... Даже без Валентина, без ребенка... У мамы будет Сашка! Она сделает все, чтобы...

Слово. Глагол. Гармония Речи. Хрустальный термитник смыслов. Нечеловеческая красота. Бесконечное познание. Страница за страницей, и книга не кончается, интереснейшая книга, неужели Сашка не узнает, что же было дальше?

Минус три с половиной года, тяжелых, страшных... это был сон, как просто, это всего лишь сон...

Костя. Его не будет в ее жизни, это к лучшему. Егор... У них нет выбора, им никогда не придется выбирать...

КАКИЕ ОНИ СЧАСТЛИВЫЕ!

– Фарит, ну зачем?! Что я вам сделала... Почему вы постоянно ко мне... придираетесь... За что?!

– Саша?

– За что мне этот выбор? Я не могу...

Она сидела уже на полу, скрючившись, прижав ладони к щекам. Коженников опустился рядом.

– Я? Придираюсь? К тебе?! Да у тебя и волосинки с головы не упало! Твои близкие живы, более-менее здоровы, счастливы...

– Я не могу выбирать! Я не могу – вот так – выбирать, понимаете вы или нет?! За что...

– Брось. Любой из твоих однокурсников... из всех, кто учился когда-либо на третьем курсе, отдал бы правую руку за такую возможность.

– Почему? Почему именно так? – она подняла на него залитые слезами глаза. – Почему страхом? Почему не... почему не объяснить? Я бы училась... по-хорошему!

Он покачал головой:

– Не училась бы, Саша. За грань выводит только сильный стимул. Мотивация.

– Но есть же... Другие стимулы... Любовь... Честолюбие...

– Равных нету, – сказал он почти с сожалением. – Это следствие объективных, нерушимых законов. Жить – значит быть уязвимым. Любить – значит бояться. А кто не боится – тот спокоен, как удав, и не может любить, – он обнял ее за плечи. – Ну, ты решилась?

Она оттолкнула его руку и встала. Закусила губу. Слезы текут по щекам – ну и пусть их. Плохо, что прерывается дыхание, и поэтому голос звучит жалобно.

– Решилась. Я хочу закончить институт. Стать частью Речи. Прозвучать. Поступить в аспирантуру... Поэтому я пойду завтра на экзамен, – она пошатнулась, но устояла.

У Коженникова сузились зрачки. Моментально. Его глаза будто осветились изнутри, Сашка отшатнулась.

– Это твое последнее слово?

Она зажмурилась:

– Да.

– Добрый день, третьекурсники.

И зал, и сцена были ярко освещены. Портнов и Стерх стояли внизу, у первого ряда кресел, а за длинным столом, установленным у переднего края сцены, сидели двое мужчин и женщина. Женщину звали Ирина Анатольевна, она преподавала специальность на курсе Егора; мужчин Сашка никогда раньше не видела. Вернее, так ей казалось, пока один из них, сидевший крайним слева, не поднял голову. Сашка разинула рот: это был физрук Дим Димыч. В костюме, при галстуке. С непривычным выражением лица: оно как будто застыло. Как будто все мышцы, отвечающие за мимику, превратились в алебастр.

Третий экзаменатор – светловолосый, на вид лет сорока – никогда не был человеком. Функция, как и Портнов.

Скрипы старых деревянных кресел казались оглушительными. Сашка села в середине второго ряда, справа от нее оказался Денис Мясковский, а слева – Лиза Павленко. Костя сидел в первом ряду, на два места правее Сашки. Она могла бы дотянуться до него рукой, если бы привстала. Но и Костя упрямо на нее не смотрел.

– Дорогие третьекурсники! – Стерх оставался внизу, не поднимаясь на сцену. – Вот и наступил большой день. Сейчас вы получите распечатки с заданиями. У вас будет время на подготовку. Не надо спешить, не надо нервничать. Каждый, кого я назову, подойдет к этому столу, распишется и получит экзаменационный лист. Все готовы? Можно начинать?

Глухая тишина была ему ответом.

– Гольдман Юлия. Имя признака.

Юлька, шатаясь на высоких каблуках, поднялась на сцену. Блондин-функция, сидевший с краю, протянул ей несколько бумажных листов, скрепленных скрепкой. Дим Димыч без улыбки подал ручку. Юлька расписалась трясущейся рукой; она начала читать задание еще на лестнице, ведущей вниз со сцены, и Сашка успела увидеть, как выражение паники на ее лице сменяется удивлением, а потом и радостью.

– Бочкова Анна. Имя предмета.

– Бирюков Дмитрий. Имя предмета.

– Ковтун Игорь. Имя признака действия.

Они поднимались один за другим. Процедура была налажена и явно повторялась не первый раз; привычная размеренность успокаивала.

– Коженников Константин. Местоимение.

Сашка смотрела, как Костя идет к столу. Блондин Иван Михайлович протянул ему листы, бывший (или мнимый?) физрук подал ручку; Сашка видела, как подергивается Костино веко.

Сходя со сцены, Костя споткнулся.

– Спокойнее, – ласково сказал ему Стерх, подавая руку. – Все эмоции остались там, снаружи... Все страхи остались под порогом. Сосредоточьтесь.

Сашка смотрела, как Костя читает свой лист. В какой-то момент он побледнел, у него затряслись губы; потом расслабился, и Сашка ощутила в этот момент его мгновенное облегчение. Он сдаст; он пройдет. Он уверен в себе, сумел вернуть эту уверенность. Местоимение... Пусть будет так.

– Самохина Александра! Глагол!

Сашка подпрыгнула, качнув деревянный ряд. Уже? Так быстро?!

Выбралась, спотыкаясь о чьи-то ноги и коленки. Поднялась на сцену; зал покачивался, как палуба парохода. Сидящие за столом смотрели на нее в восемь глаз. Стопка экзаменационных листов под рукой блондина сделалась тоньше наполовину.