«Вдвоем они смогли отволочь Сиви по проулку прочь от гавани. Кругом валялись тела. На лимонном дереве висела девушка. Они вошли в какой-то пустой дом через черный ход и положили Сиви на кушетку. По полу к шкафу тянулся кровавый след. Доктор заглянул в шкаф и сразу закрыл его...»
Стакан с яблочным соком упал со стола и разбился, разлетевшись брызгами и осколками.
«...Они могут плести резню на улицах, но какое это, в конце концов, имеет значение? Ведь другая ткань, ткань жизни, тоже сплетается нескончаемо, и когда они сжигают один город, из руин поднимается другой. Гора становится только больше и еще вели...»
– Сашка? Сашка?!
Она оторвала глаза от книги. Все, кто был в буфете, смотрели на нее. У юной буфетчицы за стойкой были круглые, панические глаза.
– Сашка, приди в себя!
Костя стоял рядом, под подошвами его ботинок скрипело битое стекло. Кажется, только что он выпустил лацкан щегольского Сашкиного пиджака.
– Что случилось?
– Ничего, только ты орешь и стонешь в голос. А больше – ничего особенного.
– Издержки... учебного процесса, – Сашка криво улыбнулась. – Тебе никогда не приходило в голову, что мы живем внутри текста?
– Нет, – сказал он, не раздумывая. – А... Погоди, что ты сказала?!
Она спустилась в административное крыло, прижимая в груди текстовый модуль.
Секретарши не было на месте, только лежало, раскинувшись на пустом столе, вязание. Обитая кожей дверь оставалась приоткрытой.
– Входите, Самохина.
Она вошла.
Стерх прохаживался по кабинету. Портнов курил, сидя в углу на низкой кушетке.
А перед столом, закинув ногу на ногу, сидел Фарит Коженников. Сашка споткнулась на пороге и чуть не выронила книгу.
Стерх посмотрел на нее через плечо:
– Проходите. Садитесь.
Медленно, не склоняя головы, Сашка прошла через весь кабинет. Уселась на кожаное кресло напротив Коженникова. Увидела свое отражение в его темных зеркальных очках; в подземном кабинете было очень, очень холодно.
– Как вы себя чувствуете? – кротко спросил Стерх.
Сашка выше подняла подбородок:
– Что?
– Как вы себя чувствуете после всего, что случилось вчера?
– Нормально.
Портнов кашлянул, будто поперхнувшись сигаретой. Из его ноздрей вырвались две струйки дыма.
– Очень хорошо, – Стерх кивнул. – Тогда вы кое-что должны узнать о себе, Александра Самохина. Олег Борисович, прошу вас.
Портнов затушил сигарету о дно пепельницы. Снял очки. Сунул в нагрудный карман клетчатой рубашки. Дужка очков зацепилась за пуговицу, и все, присутствующие в кабинете, секунд тридцать ждали, пока Портнов с ней справится.
Одолев очки, Портнов вытащил из пачки новую сигарету. Принялся разминать кончиками пальцев. Кажется, руки у него дрожали.
– Без сомнения, из всего потока вы, Самохина, самая сильная и одаренная студентка. И на этом, видимо, основании вы решили, что все позволено, закон не писан, что вы сами себе можете ставить задачи и сами их выполнять, а все, что говорят вам преподаватели, заслуживает в лучшем случае снисходительной усмешки...
– Нет, я ничего такого... – начала Сашка.
– Помолчите! – Портнов яростно разминал сигарету, на пол сыпались частички табака. – Вы развиваетесь с небывалой скоростью, но рывками, бесконтрольно и неуправляемо. В настоящий момент ваши возможности и уровень вашей ответственности пришли в такое кричащее противоречие, что мы, ваши преподаватели, должны принять решение... относительно вас. И мы его примем. Вот все, что я хотел сказать.
Под пронзительным взглядом Портнова Сашка втянула голову в плечи.
– Теперь послушайте меня, Александра, – заговорил Стерх. – Вчера вы от нечего делать изъявили сложнейший информационный комплекс... это была – в зародыше – Любовь, как вы ее понимаете. Вы ее реализовали, перевели в состояние действующей проекции, а потом сожгли.
– Нет, – пролепетала Сашка. – Я... Я не знала!
– Но и этого вам показалось мало. Вы взялись пробовать мои треки один за другим, и за час проделали путь развития, рассчитанный на полгода! Вы первая студентка на моей памяти, которой удалось нечто подобное. Но если бы вы освоили не пятьдесят шесть треков, а пятьдесят восемь, вас бы вывернуло наизнанку. В прямом смысле – материя бы взбунтовалась. Кишки наружу! Одежда, кожа, волосы – в комочек. Вы когда-нибудь выворачивали грязный носок?!
– Я не знала! Вы мне не объяснили!
– Вам было сказано достаточно! – рявкнул Портнов. – У вас достаточно информации, чтобы делать выводы!
– Не кричите на меня, – тихо сказала Сашка.
Портнов сузил злые глаза. Стерх на минуту остановился, взял со стола стакан воды, поболтал, разглядывая муху, безжизненно плавающую на поверхности:
– Александра, вчера вы совершили очередной скачок в развитии. Невозможный с точки зрения всего моего опыта... нашего опыта с Олегом Борисовичем. То, что вы не погибли – счастливейшая случайность. Но теперь, когда вы уцелели, возникает другой вопрос...
Стерх остановился. Его всегда бледные щеки порозовели. Глаза с крохотными зрачками уперлись Сашке в лицо:
– Какого черта вы это сделали?! Что теперь делать с вами? Что с вами делать, вы неуправляемы! Вы обезьяна с гранатой! Невозможно, чтобы биологический человек получил доступ к изъявлению – еще до перерождения, до экзамена! А вы человек, и ведете себя как человек! Как девчонка! Как глупая, инфантильная, безответственная...
Он с видимым усилием оборвал сам себя. Заложил руки за спину и снова заходил взад-вперед по кабинету. В тишине слышались только его шаги, да где-то далеко-далеко, в здании института, прозвенел звонок.
– Почему это я неуправляема? – заговорила Сашка, изо всех сил пытаясь удержать дрожь в голосе. – Объясните, я пойму... Вот вы меня оскорбляете, но даже не пытаетесь объяснить! Вы с нами обращаетесь, как с животными, как с недееспособными идиотами...
– Потому что вы такие и есть, – вставил Портнов.
Коженников молчал и глядел на Сашку, кажется, с интересом.
– Хорошо, – начал Стерх тихим голосом, ничего хорошего не предвещающим. – Теперь – по поводу объяснений. Я говорил вам, Александра, что бесконтрольные опыты – запрещены и опасны?