- Миша, не спи, - теребил Баранова его напарник по засаде Амет-хан Султан, беспокойно бодрствовавший рядом, - Миша, я утром летал на Карповку... Ты тоже туда летал. - Амет ногтем водил по карте к западу от города. - Пять минут лета по прямой...

- Шесть, - уточнил Баранов, привстав.

- Согласен, шесть. Сказали; здесь фланги наших армий, да? Шестьдесят четвертой и шестьдесят второй. Прикройте фланги... Ты на земле что видел? поднял на Михаила темные глаза Амет.

Впечатление замкнутости, скрытости, создаваемое смуглым, по восточному лекалу очерченным лицом Амета с удлиненным разрезом глаз, матовой припухлостью век и строгой линией рта, исчезало, когда на летчика находил стих общения. Случалось это не часто, но когда случалось, то признания бывали до дна. Распахивая свою душу, Амет освобождал ее от сомнений и тревог. Он уже излился Баранову в обидах, нанесенных ему командиром полка ("Думал, таран его успокоит - нет! Почему, его не спросясь, назвали Амет-хана почетным гражданином Ярославля?.."), посвятил в неудачу своей ночной вылазки в Верхне-Погромное, где в батальоне связи находилась сейчас бровастенькая бодистка Дуся, - но главного сказано еще не было.

- Ты людей видел? - продолжал Амет-хан.

- Нет.

- Технику нашу?

Баранов молчал, косясь на карту.

- И я... Ни людей, ни техники... На юг и на север от Карповки, сколько могли видеть летчики, прочесывая степь, фронт был оголен.

- Ни одной арбы, - сказал Амет, не отводя пальца от беззащитного участка и глядя перед собой темными, утратившими обычную живость и быстроту глазами.

Правый берег Волги крутым обрывом темнел впереди, напоминая о близкой, не знающей устали воде, катившей свои валы и подмывавшей породы, спрессованные веками.

- Ни одной арбы, - подтвердил Баранов, невольно вторя акценту Амета.

Среди летчиков Амет-хан - единственный, пожалуй, кому Баранов мог бы довериться после Конной: какое у Амета чутье! "Амет, сзади "мессер"! "Мессер" в хвосте!" - "Смажет", - коротко отвечал Амет - соколиный глаз, все видя и, главное, безошибочно распознавая в немце торопыгу, который не сумеет удержаться в хвосте. И все дальнейшее подтверждало правоту Амета: так и не открыв прицельного огня, немец уходил, отваливал переворотом, сочтя за лучшее не связываться с этим русским... Кому, как не Амету, открыться после необъяснимо-скрытного - на чистом месте, из ничего - возникновения над Конной "МЕ-109"? Впервые, кажется, Баранов упустил тот предшествующий схватке миг, когда противник, изготовляясь, словно бы приоткрывает себя, свою выучку, свой класс... Дорогой секунды упреждения, которой и Амет так мастерски пользовался, Михаил в тот раз не получил. "Видит заклепки!" - ожгла его смертельная близость вдруг возникшего в хвосте немца, и он испытал мгновенный паралич воли, когда летчик, застигнутый врасплох, чувствует себя пойманным в прицел. Отказ на "мессере" оружия, пустые оружейные ленты - только это спасло Михаила. Дальнейшее истолкованию вообще не поддавалось. Что он сделал, как увернулся и сам настиг "худого", Баранов не вполне понимал. Спрашивать кого-то нелепо, однако победный результат не должен закрывать просчетов и ошибок. Победитель обязан первым их знать и помнить, иначе недолго ему ходить в победителях.

Спроваживая Баранова на дежурство, начальник разведки, случайный очевидец быстрого боя над Конной, рассказывал: "Сбитый немец выбросился и сразу раскрыл парашют. Технари, солдаты из БАО вперегонки за ним, в плен брать, а он, стервец, сам из пистолета двоих убрал, хорошо, автоматчики подоспели, врезали очередь по ногам... Матерый тип, двенадцатого года рождения. Такую бузу поднял! Боксер в прошлом..." - "Зубр, зубр, - подтвердил Баранов. - Ко мне подкрался, я и не видел..." - "Буян хороший... И небо проклинал и землю. Переводчица носик морщит, фу, какой майор матерщинник, раненый, а привстал, как я подошел, наши знаки различия знает... "Мой бой, - твердит, - мой бой, пропустил удар! Пропустил удар!" - вроде как с обидой, с протестом. "Хотите видеть летчика, который вас сбил?" - "Нет!" Наотрез, категорически. "Сталинград возьмем, тогда!" Как же, третья эскадра "Удет" клятву фюреру принесла поставить русских летчиков на колени... Был отмечен еще самим Удетом, так говорит. Лично отмечен. Дескать, такие мастера, как он, майор, позволяли инспектору ВВС Удету уверенно думать о будущем Германии, "а слов на ветер Эрнст Удет, безвременно от нас ушедший, не бросал..." Короче говоря, фрукт майор. И не дурак. Англичане для вас, говорит, то же, что для нас итальянцы, польза от них одинакова. Как нам, так и вам придется драться своими силами до конца... Сирота. Темнит, похоже. Пленные из семей, поднявшихся при Гитлере, прикидываются сиротами, а дворяне, те своего происхождения не скрывают. Версия майора: родители рано померли, воспитывался в Саксонии бабкой, владелицей скобяной лавки...

Сомнительный сирота был первым немцем, о котором Баранов мог судить не только по впечатлениям боя, но вот и по таким, скудноватым, конечно, деталям личного свойства. Каждый, с кем пересеклась короткая небесная дорожка, загадка, тайна: сколь бы ни был мал отрезок сближающего их времени, отошедший в небытие, он оседает в памяти, живет, тревожит молниеносностью своего вторжения и нераскрытостью... В дреме, сморившей Баранова, майор предстал затянутым в блестящие ремни участником допроса. "Он?" - спрашивал майора чей-то судный голос, эхом отдаваясь в мрачных сводах. "Это есть он, мстительно свидетельствовал майор, наслаждаясь ужасом в лице маленькой женщины, хоронившейся в темном углу. - Русский ас Параноф, спитой мной над местечко Лошади!.." - "Я тебя сбил, сука!" - вскинулся Баранов на прогретом брезенте...

Долго сидел удрученно, растерянно.

Возвращался к странному видению, всматривался в глубины, не имевшие дна.

Амет, конечно, лучший, единственный советчик на этот случай.

Что-то удерживало Баранова от откровенности.

Пыль, рыжая пыль на самолетных стоянках Конной...

Высоко вздымаясь, издалека видимая, она была сигналом, знаком для "мессеров", пасшихся в ожидании добычи неподалеку: "ИЛы" взлетают... Летчик на старте, пуская машину, ничего, кроме прямой, по которой он набирает скорость, не знает, ничего, кроме выдерживания, сохранения прямой, сделать не в состоянии, Скованный взлетом по рукам и ногам, он - идеальная для "мессера" мишень... Рыжая пыль служила "сто девятым" сигналом к нападению.