Предчувствуя миг и бездну сближения, Павел знал, что "худой", схваченный им, обречен. "За наш десятый "А"!"

Никогда прежде не вспоминал он в бою свой десятый "А".

- Снизу, на скорости, "свечой"! - наконец-то провозгласил капитан своим полным, звучным, оказывается, голосом. - Как Баранов, товарищ генерал, знаток воздавал должное мастеру. - Его хватка, Баранова, "свечой"!

- Четко, - сказал Хрюкин, с горечью вспомнив накладку, случившуюся в тот печальный день: в гости к сыну приехала мать не Михаила Баранова, а другого Баранова, тоже летчика... И он с героем не простился... Да, его школа, Михаила Баранова, снизу, на скорости, "свечой". - Молодец, "Река-семь"!

- Главное, знать, кого из резерва свистнуть, - не забыл себя наводчик. Куда? По щелям! - гаркнул он на выскочивших из укрытий и возбужденно голосивших людей. - Дурачье, жить надоело?

Теперь-то его подавно никто не слушал.

- Пух-перо! - кричала аэродромная обслуга. - Потроха сыплются!..

- Отличный удар, "Река-семь", отличный! - сдерживаясь, чтобы тоже не перейти на крик, передавал наводчик "ЯКу". Микрофон в его руке приплясывал, в дикции слышался баритональный рокот.

- Снаряды доставлены, товарищ генерал, - доложили Хрюкину, - пушки заряжают!

- Амба, флагман! - пел наводчик. - "Река-семь", "Первый" вас благодарит!.. Слева, под одной примерно четвертью... меньше четверти...

- Вижу!

"На месте капитан, - понял Хрюкин. - Потянет..." В тон наводчику, сам от себя того не ожидая, подстегнул "Реку-семь" по-немецки:

- Hoi ihn runter!! - вложив в напутствие всю боль только что пережитого смятения.

- ...За наш десятый "А"!..

- И "мессер"... товарищ генерал?! - не веря собственным глазам, капитан приподымался на носки, вытягивал красную, испеченную ларингами шею, сопровождая падение "Ме-109". Так, вытянувшись и замерев, дождался он эха близкого взрыва. Коротко кивнул головой: - И "мессер" испекся. С одного захода двоих. - Он возбужденно смотрел на генерала. - Мне, например, такого наблюдать не приходилось.

- Ответственный товарищ "Река-семь", - повторил Хрюкин. "К ордену Красного Знамени", - решил он.

- Вот вам и бугай Брэндле! - ликовал капитан, путая Брэндле и Киршнеера. Наелся кислых щей ваш Брэндле!.. Бобик сдох!.. Товарищ генерал, "Река-семь" парит!.. Передает, будет садиться у нас...

- Всех с посадочной!.. Санитарку!.. Летчика, живым и здоровым, ко мне!.. Живым и здоровым!..

Впервые представ перед командармом, Павел, как подобает Солдату, хотел бы козырнуть и "репетнуть", но гвоздь, загнанный в плечо, не позволил руке описать молодцеватое строевое движение, он невольно склонил к отяжелевшей, непослушной кисти голову, отчего принял вид усердливый и неуклюжий.

- Что самолет? - спрашивал генерал, переводя быстрый взгляд с летчика вновь на стоянку, где несколько минут назад решалась судьба вылета и где теперь "ЯК", прохваченный ливнем железа, получал первую помощь.

Озабоченность, с какой задавался вопрос, была повышенной и для самого Хрюкина, пожалуй, неожиданной: дело, разумеется, не в "ЯКе". Генералу тоже надо было прийти в себя.

- Плотный удар, близкий взрыв, - качал головой Тимофей Тимофеевич, удивляясь порознь и редкостной силе атаки, и неказистой фигурке стоявшего перед ним лейтенанта. В одно целое они как-то не связывались. - Кучность рассеивания очень высокая.

- Много пробоин, хвост издырявлен, - удрученно признавал Павел факт, для летчика весьма прискорбный.

- Дистанция огня?

Техническая служба ставила диагноз "ЯКу", генерал зондировал летчика.

- Предельная. - Лицо лейтенанта горело румянцем; разговор с командармом складывался не так, как об этом ему мечталось: в нем не было общего для них обоих прошлого. Одно настоящее, данный момент. Все заслонял собою поврежденный "ЯК".

Генерал терпеливо ждал точного, цифрового ответа.

- Кто ее мерил, дистанцию, - к таким объяснениям Павел не был готов и говорил коротко. - Все на глаз. Метров... шестьдесят, я думаю.

- Ой ли, - усомнился Хрюкин. - А если сорок?

- Зато наверняка. - Довод летчика был продуман и тверд.

- Чур, смерти не искать! Смерть сама нас ищет.

- Риск, конечно, есть. Согласен. Такая блямба, - Павел показал кулак, звезданула в радиатор. Все соты порвала. Механик сказал: "Прощальный поцелуй от флагмана..." А куда денешься? Пришлось садиться.

- Хорошо сели, между прочим. Из пекла, с поврежденным мотором, а хорошо. Приятно было смотреть. Профиль, касание, все - как надо. - Именно этот штрих дорисовал ему летчика, уверил в неслучайном исходе схватки. - Сильный бой! Такой состав, такое прикрытие, на одном зевке в дамки не проскочишь, верно? Тимофей Тимофеевич вслух выкладывал свои соображения. - Нужна мысль, нужен характер... Если коротко: яростно дрались, товарищ лейтенант. Яростно. Из себя не сказать чтобы удалой, щупленький, а поди-ка, двоих... Год рождения?..

- Двадцать второй.

- Начали сержантом?

- Да. Под Харьковом.

- Двадцать один стукнуло?

- Нет еще... Стухнет. Как раз через четыре дня.

- Домашние... - в таких случаях Хрюкин темы дома касался осторожно, но что-то ему подсказывало: лейтенант вспомнит о матери. И хорошо вспомнит. Домашние... поздравят, наверное?

- Прошлый год, на двадцатилетие, мама сама приехала. Я и не ждал. С Урала... Да с шаньгами!

- С шаньгами!.. Видите, какая у вас мама, - сказал Тимофей Тимофеевич, как будто летчик усомнился в своей маме. - Кто командир БАО?

- Майор Пушкин.

- Несем потери, жаль, очень жаль, сплошь молодые товарищи, ваши ровесники... Двадцать один год - дата. "Очко"!.. А почему потери? Немец в небе притих, а мы, надо признать, самоуспокоились. Частично. Такие факты налицо. Свободный поиск, прошел по фронту, туда-сюда и - дома. Как будто дело сделал. А враг еще силен.

- Показал сталинградский клык, - сказал Павел.

- Сталинградский, - с чувством подтвердил генерал; точное слово, дышавшее боем, пришло к нему вместе с безвестным лейтенантом из глубин, из самых недр его армии, и было дорого и так же нужно, как только что в небе необходимо было Гранищеву своевременное появление Амет-хана. "Там они вызрели", - подумал Тимофей Тимофеевич, вспомнив почему-то свою "кузню", закуток сталинградского КП, куда сходились нити управления всеми полками. Там подспудно, независимо от него формировались такие летчики, как этот светлоглазый, с рябеньким носом лейтенант, нешаблонным ударом переменивший ход событий. Такие его единомышленники.