Такую языковую практику дал Тимофею Тимофеевичу Сталинград. Неповторимую практику. Каждый день по нескольку часов кряду. Памятную до гробовой доски. Внес в нее свою лепту и Брэндле.

Но сейчас-то Тимофей Тимофеевич как раз хотел бы ошибиться.

- Брэндле, - раскрыл глаза обратившийся в слух переводчик. - Брэндле, подтвердил он фамилию немецкого летчика, ничего не видя перед собой. "Курт с нами! - расшифровывал он обмен, шедший в эфире на подступах к Ростову. - Курт здесь, понял? - переводил стажер. - Курт с нами!.. И Киршнеер! Последнюю группу принял Иоахим Киршнеер!.. Вчера из отпуска, здоров как бык!"

- Я же слышу, Брэндле, - сказал Хрюкин, не радуясь собственному открытию. - Где командир? - спросил он, зная, что командир и лучшие летчики гвардейского полка отбыли в тыл за самолетами. Потому и оговорился, что спросить не с кого. Немцы на подходе, а с боепитанием провал. - Где полковой канонир, инженер по вооружению? - взялся генерал за прямого виновника задержки. - Если "ЯКи" не взлетят, пусть не является... Где инженер?

- Укатил на тракторах.

- Каких тракторах? Куда?

- Погнал вытягивать увязшие грузовики с боеприпасами.

Весь гравий и шлак, какой нашелся в городе, вбухали во взлетную полосу, создавая летчикам-гвардейцам условия для боевой работы. Но подъездных путей к аэродрому нет, трясина.

- Где раньше был? Полковой юбилей праздновал?.. Отправить посыльного, вернуть на место!.. Если "ЯКи" запоздают, пойдет под суд!.. Весь мой резерв, весь - в воздух!..

Вслушиваясь в эфир сквозь атмосферные разряды, Хрюкин оглядывал небо. На востоке, откуда он ждал своих, горизонт был холоден и чист, по западной окраине свода шли облака... чем немцы, конечно, воспользуются... Капитан, кодируя распоряжения прямо в микрофон, зажатый в кулаке до побеления костяшек, поднимал по тревоге армейские полки ростовского узла базирования. Взлетят истребители? Покрытие аэродромов в окрестностях Ростова таково, что за один день армия получает по три "капота", три тяжелые аварии.

- Капитан, где "Река"? Капитан - рохля безголосая.

Голова после ранения зябнет, вот он и спасается шлемофоном...

Авиационные штабные офицеры, инженеры, связисты - отличные операторы, одного им не дано: читать небо, воздушную обстановку и подсказывать с земли так, как может это сделать летчик, сам бывавший в шкуре ведущего. Есть нюансы, доступные только опыту. Но голос наводчика должен звучать в эфире подобно флейте, чтобы по первому звуку, какой раздастся на командной волне, все ведущие знали: "Он!" - и повиновались ему беспрекословно!

- Запросите у "Реки" условия, - наставлял капитана Хрюкин, теряя терпение. - Потребуйте время прихода!

С таким наводчиком резерва не вытянуть, но гвардия-то, гвардия!..

Хрюкин вскинул бинокль в ту сторону, где готовились на перехват дежурные звенья. Основные силы полка асов на перегонке; едва наметился в обстановке спад, повеяло передышкой, он сам спровадил свою гвардию в тыл, за самолетами, - гвардия отдых заслужила.

Дежурят молодые ребята, зелень. Немцы при первом налете застали их врасплох. Нет, не проспали, не засиделись истребители на старте, поднялись вовремя... внешне все как будто в порядке, а должной собранности, внутренней готовности к бою не проявили. Пассивность действий, отсутствие смелых, разрушительных атак. Уступили "лаптежникам" дорогу, пропустили на Батайск...

Причина непредвиденная, хотя и простая: противник, укрывшись за миусским рубежом, в последние недели в небе как-то затих, практически, можно сказать, бездействовал. Впервые за два года войны смогли наши летчики вкусить радость свободных, ничем не стесненных действий, которых естественно было ждать сразу после Сталинграда. Тридцать - сорок минут полета, сопряженного с возможным риском, действительной опасности почти не представляли: драться в воздухе было не с кем. Можно было подумать, что эскадра "Удет", квартировавшая по донецким поселкам, испустила дух. На что рубака Амет-хан Султан, а за месяц не провел ни одного боя. "Прикрыть... район учений!" - вот такие задачи получал Амет-хан: пехота отрабатывала в армейском тылу прорыв укрепполосы, на всякий случай ей создавали крышу... Вылеты шли в зачет боевых, вознаграждались стопкой, освещались прессой. И день, и два, и десять - такая жизнь... Ореол Сталинграда сиял над ними, не требуя новых усилий и риска. Что же, Амет-хан навострил лыжи на армейский дом отдыха, взялся шить футбольный мяч. Лоскутья кожи монтировал внутренним швом, а как пускать дратву, забыл... Швец-любитель, что с него взять. Набивал в Алуште каблучки отдыхающим дамочкам, а Тимофей Хрюкин-старший, отец, сапожным делом кормился, брал на зиму подряды; и дратву ему сучил и вел по шву противоходом подмастерье-сын... "Из шорников многие в люди вышли, - сказал Хрюкин, вращая надетую на кулак покрышку и оценивая работу со всех сторон. - Маршал Жуков, например..." Слово за слово... он отметил: переменился Амет-хан. Помягчел. Расслабился. Сам же в том прямодушно, с улыбкой разминая покрышку, признался: "А хорошо бы, товарищ генерал, вообще их больше не встречать!" Летчика понять нетрудно: желание покоя, тишины теплится в душе солдата. Вот только возгорелось оно некстати.

Вместе с лексикой люфтваффе постигал Хрюкин и нравы эскадры "Удет". "Немецкий летчик силен там и тогда, где и когда он имеет на своей стороне численное превосходство" - вывод, сделанный прошлой осенью за Волгой, сохраняет свою значимость и нынешней весной на Дону. Вот что следует, однако, добавить. Сталинградская катастрофа необыкновенно изощрила нюх, чутье асов люфтваффе. Умение распознать уязвимое место и нанести по нему незамедлительный удар в натуре таких акул, как Брэндле, как Киршнеер. Неспроста их имена разносятся в эфире. Будто разгневанный бог Вотан воскрешает над устьем весеннего Дона сталинградский август, отошедший в прошлое: полнеба занимает фаланга "юнкерсов", нацеленных на город. Говорливость, немцам несвойственная, выдает радость вновь обретенного - да, это так - численного превосходства, предвкушение успеха, жажду боевого торжества.