- Идем по следам Щеголя, - заметил Антуан, сосредоточенно пощипывая ухо. - Адрес синего "феррари" тоже указывает на Кнокке.

- Где находится вилла нашего барона на побережье? - спросил я.

- Вендюне, сто сорок. Месяц назад он подарил мне список всех своих владений.

- А ван Сервас, говоришь, живет в Брюгге?

- Каренмаркт, шесть, это рядом с гостиницей "Храбрый Тиль".

- Кто поверенный Мариенвальда? - спросил Антуан.

- Метр Фернан Ассо.

- У вас слишком много вопросов, - капризно воскликнула Николь.

- Вопросов больше нет, - ответил я.

- Но по-прежнему ничего и не ясно, - с улыбкой подхватил Антуан. Наибольшее число совпадений приходится на отель "Святая Мария": карточка Пьера Дамере, принадлежность ее Мариенвальду, упоминание о ней в синей тетради. Это не может быть случайным. Дай-ка мне тетрадь, я еще раз посмотрю, что пишет Альфред.

- Увы, Антуан, у нас уже нет синей тетради! Президент Поль Батист забрал ее, чтобы показать в архиве и расшифровать клички.

- Ну что ж, - Антуан с выражением посмотрел на меня и пожал плечами. Нет тетради, но есть "Святая Мария". Кажется, она еще стоит на месте.

- Одно осталось нам, Антуан, уповать на "Святую Марию".

- Она уже перестала быть "Святой Марией", - мрачно изрек Шульга.

- Святая Мария поможет нам в скрытом виде, о русский Жан, - я засмеялся. - Так что же мы решаем, Антуан?

- Нам пора, - ответил тот, поднимаясь. - Начнем с Шервиля, с Агнессы Меланже...

- В Ромушан тоже надо заехать, - сказал я.

- И к президенту в горы, - сказал Антуан.

- А потом прямым ходом в Кнокке, - сказал я.

- Зачем в Кнокке? - спросил Иван. - Это будет конец вашей дороги?

- Это будет началом, Иван.

- Итак, я звоню в Кнокке, - сказал Антуан, берясь за телефон.

- Но ты же не можешь заказать номер от своего имени, - сказал я.

- Ты забыл о моем кузене Оскаре, - бросил Антуан, не оборачиваясь.

- Виктор, ты вернешься? Ты обещаешь мне? - спросила Тереза.

Кукушка на стене прокуковала десять раз.

ГЛАВА 24

Я сразу увидел его, едва мы вошли в холл, он стоял за стойкой и считал деньги. Антуан куда-то пропал, наверное, машину ставит. Мы были одни. Я плохо различал его лицо в сумраке настольной лампы, но все равно тотчас узнал: это был не носастый, а кто-то другой, которого я знал еще лучше. Он продолжал считать свои сокровища и так увлекся, что не заметил меня. Пальцы его двигались удивительно быстро, как лопасти вентилятора, - денежки так и сыпались. Тут же на конторке лежала кучка алмазов, острые лучики, исходившие от них, кололи глаза. "При чем тут лопасти вентилятора? - с досадой подумал я. - Надо же действовать, ведь он удирать собирается", - и тут же забыл про эти лопасти и алмазы, решительно подошел к нему, саркастически улыбнулся: "Вот мы и встретились, Щеголь, похоже, ты не ждал меня". Эта фраза у меня давно заготовлена, наконец-то я выложил ее. Он вскинул голову, раздирая слипшиеся веки, и вмиг узнал меня. "Борис?" закричал он не своим голосом, и подбородок его задрожал мелкой дрожью. Я подскочил к нему, выхватил нож из папки и занес руку. "Я не Борис, но сейчас я буду Борисом. Узнаешь этот нож, Иуда?" Он грохнулся на колени, и нож мой бессильно пронзил пустоту. "Не надо, не надо, - умолял он, протягивая ко мне свои нежные женские руки, - я отдам тебе все, возьми мои алмазы, тебе будет легко провезти их через таможню, но только не трогай меня, силь ву пле". Я посмотрел на алмазы, вспомнив о них, и острые лучики опять стали колоть глаза.

Подбородок дернулся, я открыл глаза и ослеп от встречных фар, еще одна ночная пташечка проскочила навстречу. Я посмотрел на спидометр, включил транзистор.

- Десять километров проспал, - засмеялся я. - Приснится же такая чепуха! Да еще по-французски...

Сильные огни фар прокалывали плотную темноту ночи. Столб света узким конусом ложился на дорогу, упирался в густую темь и растворялся где-то на границе мрака. Мы неслись в этом световом столбе, вонзаясь в него, как в тоннель, а он все время ускользал он нас, предел его оставался по-прежнему недосягаем.

Дорога стлалась широко и прямо. Время от времени столб света цеплялся за попутные предметы: деревья, рекламные щиты, стены домов, наклонные плоскости скал, цеплялся и не мог зацепиться, а равнодушно проскальзывал, тут же возвращая их во власть ночи. Луны не было, и звезды указывали мне направление. Мы мчались на юго-восток по пятнадцатой дороге.

Огни щитка сумрачно освещали сосредоточенное лицо Антуана. Он ничего не ответил на мою реплику, даже глаз не оторвал. Но карта лежала у меня на коленях, и я легко мог подсчитать по спидометру, где мы.

Вот и поворот, один раз мы уже сворачивали в эту сторону. Столб света уперся в церковную ограду, из-за которой однажды выезжал темно-синий "феррари" - тот или не тот, кто знает? Я устал вопрошать...

Дом Меланже мрачно вздымался в темноте. Антуан долго стучал в дверь. Лениво залаяла собака. На втором этаже засветилось окно. Агнесса откинула занавеску и смотрела на нас сверху. Она была в ночной сорочке.

- Я Виктор, сын Бориса! - выкрикнул я свой пароль, освещая себя фонариком. - Вы должны нам сказать, кто стрелял в Альфреда?

- Мишель Реклю, - отрешенно ответила она, ничуть не удивившись.

- Мишель Ронсо? - переспросил я, не расслышав.

- Мишель Реклю! - повторила она чуть громче. - Убейте его.

- Но ведь Мишель Реклю мертв? - крикнул Антуан на всякий случай.

Она не ответила. Свет в окне погас, занавеска задернулась.

Антуан посмотрел на меня. Я посмотрел на Антуана. Словом, мы недоуменно и в то же время с пониманием переглянулись.

- Выходит, он не такой мертвый, каким хочет казаться, - сказал мне Антуан.

- Мишель Реклю погиб в день освобождения Льежа, - заметил я с улыбкой.

- А спустя два года он ненадолго воскрес, чтобы убить Альфреда Меланже, - подхватил Антуан.

- Как говорит в таких случаях один мой хороший друг, это называется о ля-ля!

- Скорей! - сказал Антуан. - Мы должны спешить, чтобы застать его в живых.

- А то он снова умрет на время...

Мы понеслись. Антуан пересек автостраду, свернул на горную дорогу, и мы пошли петлять по холмам. Указатели редко проскальзывали в зыбком свете, но я следил за направлением и спидометром: держим курс на "Остеллу". Приемник наигрывал что-то пружинистое, звук немного плавал, то уходил в ничто, то снова возвращался, далеко до него было. "Уойс оф Америка", сказал хорошо поставленный бас, и надтреснуто-хриплый голос потянулся за печальной трубой, напомнив мне о воскресной церемонии и том имени, которое назвала Агнесса.