— А вы могли бы сейчас заплакать? — Я не издевалась, мне на самом деле было интересно.

— Мог бы.

— Заплачьте, чтобы слезы капали.

— Нет, — сказал он, — мне надо менять настроение, а я не хочу Мне нравится мое настроение, то, в котором я сейчас.

— И какое у вас сейчас настроение7 Я сама удивилась, я не хотела говорить игриво, так само получалось. Дино ничего не ответил, он просто протянул руку, не загорелую, я только сейчас смогла определить это, а золотистую, и неожиданно сильно обхватил мою, почти у локтя, там, где обрывался рукав платья.

Господи, я сразу поняла, зачем он сделал это. Сдирающая, знобящая изморозь разлилась по мне, и, испугавшись себя, я отпрянула, но он не пускал Я не знаю, почему так произошло, что именно я почувствовала: только ли горячую сухость его руки, или это был неизведанный мной прежде гипнотический импульс, но я больше не пыталась освободиться. Мне нравилась эта сильная, но не тяжелая, а, наоборот, снимающая напряжение рука, и я смогла улыбнуться и оторвать взгляд от выпукло проступающих сухожилий.

— Да, — сказала я, — я чувствую.

— Да, я знаю.

Он оторвал пальцы, и по коже расплылись сначала белые, а потом сразу, без промедления, багровые следы. Я снова подумала, что мне нравится его рука, мужская, жилистая, с надутыми венами, но не грубая, а легкая, с детской, мягкой кожей. И уже по руке я представила, как выглядит его тело, я уже догадалась, тоже сильное, я даже задержала взгляд на легко заметной выпуклости под джинсами. Я успела подумать, что по руке можно верно определить все другие части тела, более того, представить, как они отзовутся. Я видела, что он заметил и проследил за моим взглядом, прямо провел по нему своим. Наверняка он все понял, но мне, я сама удивилась, не стало стыдно, наоборот, спокойно, что, вот, не надо никаких слов, намеков, что теперь все и так очевидно.

— Здесь душно, Джеки, — естественно, он нашел хоть какой-то повод, — может быть, выйдем на улицу.

— Да, конечно, — согласилась я. Мы уже почти вышли из комнаты, когда я спохватилась:

— Подождите, Джонатан хотел поговорить с вами.

— Да ничего, — это было сказано на ходу Он, казалось, не держал меня, но по-прежнему увлекал меня за собой. — Я ему завтра позвоню.

Дино сжал меня сразу же в коридоре, вдавливая в стену, вдавливаясь в меня. Я лишь приоткрыла рот, и тут же его губы захватили меня, они были горячими и сухими, как недавно его рука. Они тут же проникли в меня и так же, как только что от прикосновения, по моему телу пронеслась скользящая неведомая струя, и, хотя я почувствовала облегчение, все вдруг подернулось мраком, и я повисла на нем. Я услышала, что кто-то прошел рядом и сказал со смехом:

— Дино, ты чего в коридоре? Узко ведь.

Конечно, все было глупо, по-детски, и я оттолкнула его, но он поддался лишь немного, ровно настолько, чтобы я смогла положить ему голову на плечо и обхватить руками, потому что это была единственная возможная опора.

— Подожди секунду, — сказала я, — у меня что-то с головой. Я, кажется, разучилась ходить.

Я вновь почувствовала его губы и скорее разобрала по их движению, чем по звуку:

— Тебе не надо ходить. — Это была правда, одной рукой он подхватил меня, и я оказалась сидящей на ней, высоко оторванная от земли.

Теперь я находилась значительно выше его, и сверху, чтобы не упасть, обняла его за голову двумя руками; его кудри были так воздушны и невесомы на ощупь, но так при этом плотно густы, что я зарылась в них сначала руками, а потом и лицом, щекоча себе нос, лоб, щеки, вдыхая их, задыхаясь от их густоты.

Он так легко, совсем без усилия нес меня, как будто едва касаясь, всего одной рукой, так что я сама не чувствовала своего веса, а другой раскрывал какие-то двери, пробивая замурованный ими проход к воздуху. Я чувствовала себя ребенком, маленьким и беззащитным, я вдруг ощутила в Дино что-то безумно родное, что-то из детства, а может быть, из другой, предыдущей жизни, что-то, что обережет, защитит и пожалеет, но в то же время что так животно хочет меня, и что я тоже так раздирающе хочу. Наверное, я слишком долго оставалась одна и одинока, но теперь я была вознаграждена за все свое терпение, я знала, я не обманулась, он существовал для меня, и он был мой, безо всякого сомнения мой.

Лишь на улице я соскользнула с его руки, и мы продолжали целоваться без остановки, сначала ожидая такси, потом внутри него. Шофер поглядывал на нас через заднее стекло, но и мне, и Дино было все равно. Мое длинное платье, хоть и задралось до колен, все же стесняло его движения, он дотягивался лишь кончиками пальцев, и я пожалела, что не надела что-нибудь покороче.

— Куда мы едем? — спросила я наконец, когда мои начинающие опухать губы на секунду получили свободу.

— Ко мне, — ответил он. Я кивнула, я хотела сказать «конечно», но уже не могла.

Я не заметила, куда мы ехали, как поднимались на лифте, как Дино открыл дверь, не помню его квартиры, ничего, кроме него самого, кроме его рук, сочных, мягких губ. Потом я, видимо, была в обмороке, потому что единственное, что осталось в памяти, это коридор, и еще, что платье мое сразу превратилось в обрывчатое подобие тряпки, полурасстегнутое, полусдернутое, полузадранное оно не было больше цельным, да и не могло быть. Туфли были сброшены, видимо, он пытался снять с меня белье, но не успел, слишком это оказалось сложно и долго, я и так уже была вся раскрыта, раздвинута, распорота — делай что хочешь. Трусики так и болтались где-то внизу, в ногах, я помню, что боялась оступиться, связанная их обручем.

Мы не сумели преодолеть коридор, я осталась стоять, прижатая к стенке, а Дино ходил по мне руками, телом, губами. Я не могла разобрать, что именно он делал, я так долго ждала его, только его, что, когда он, наконец, пришел, я так ничего и не смогла запомнить. У меня больше не существовало эрогенных зон, все тело стало единой похотливой, жаждущей тканью, которая уже не просила любви, а требовала ее. По-моему, Дино даже не успел раздеться, это я выволокла наружу его рубашку и руками обсасывала его тело, меня трясло, било, как в шоке, как, наверное, бьет от приступа падучей, я ходила, извиваясь грудью и бедрами, и, казалось, мои движения нагоняют и опережают друг друга.

Я так сильно чувствовала его, что от каждого прикосновения немел мозг, и я, чтобы выжить, вбирала ртом воздух и тут же отдавала его назад, выдохом и стоном. Я знала, что истекаю, я ощущала влагу, сочившуюся из меня, но и он знал об этом тоже. Его рука захватывала мои ноги у самого основания и скользила, раздвигая, ненадолго погружаясь и лишь задержанная липкой вязкостью продолжала двигаться вдоль, пока не упиралась, надавливая на живот.

А потом мне стало мало его тела, и я вытянула руку из под рубашки и скользнула вниз, пытаясь протиснуть ладонь между плотным животом и сдавливающими джинсами, но отвоевала лишь сантиметры. Я вытащила бесполезную руку и через брюки надавила на выпирающую упругость, обжигающую так горячо, что даже материя нагрелась; я и не догадывалась, что так может быть. Тепло сразу проникло в руку, всасывалось в меня и растекалось; я уже ничего не могла поделать, я скользила вниз подгибающимися коленями, будто в замедленной съемке, сползая по нему, и моей выпихнутой наружу беззащитной груди, наверное, было больно, но я не заметила.

Дино не пытался удержать меня, лишь слегка придержи вал, как бы направляя, и мне нужна была эта забота, я подняла голову и так и смотрела на него, опускаясь снизу вверх. Мои руки обручем сдавливали его тело, они тоже, как и вся я, скользили по нему, провожая каждую линию, каждый сантиметр, колени искали опору в этом затянувшемся падении и все же наконец нашли.

Меня била дрожь, и руки не в силах были в одиночку справиться с ремнем и пуговицами, я судорожно пыталась оторвать их, раз не расстегиваются, но они не поддавались. Я постаралась сосредоточиться, и, наконец, пуговицы одна за другой сдались и с отпускающим напором раскрылись, и, когда я двумя руками спустила брюки к коленям, он сразу выстрелил в меня всей своей заждавшейся мощью. Я даже испугалась, настолько неожиданно он оказался в миллиметрах от моего лица, обдав мгновенно загустевшим в воздухе теплом.