Меррилл присел на поваленное дерево и попытался собраться с силами. Приступ лихорадки тряс его, а больное сердце причиняло еще больше беспокойства, чем обычно. Даже трубка не приносила удовольствия. Для Меррилла это был плохой знак.

— Провести разведку, — решил он. — Нам может потребоваться день отдыха. Возможно, крестьяне просто попрятались. Через два часа патруль привел молодую женщину с младенцем, которую они нашли в кустах. Женщина-качинка, маленькая, с тонкими чертами лица, очень длинными густыми волосами, в которых торчала серебряная булавка, и совсем мокрая.

В части Меррилла было довольно много качинов, молодых парней, еще до войны подружившихся с американскими миссионерами или посещавшими миссионерские школы. В горах в северной части Бирмы таких школ было несколько. И некоторые американские врачи, попрощавшись с цивилизацией, переселялись туда, охотно принятые гостеприимными качинами. Америка пользовалась доброй славой у горцев-качинов. Теперь эти молодые люди служили переводчиками у Меррилла и у Стилуэлла.

Каувуанг был одним из них. Он утверждал, что ему двадцатьлет, но Меррилл считал, что нет и шестнадцати. В его лице подразделение располагало не только переводчиком, нои прекрасным разведчиком.

Каувуанг прибыл намеренно неторопливо, когда его позвал Меррилл. Качинов не нужно торопить, они горды и самостоятельны, а он служит, потому что так хочет, не потому, что ему приказали. Меррилл терпеливо ждал. Он уже довольно много времени провел в этих краях, чтобы понимать местные обычаи. Женщина, прижав ребенка к груди, сидела под натянутым тентом палатки и недоверчиво глядела на переводчика.

Меррилл попросил Каувуанга спросить женщину о других крестьянах и о том, есть ли поблизости японцы.

Каувуанг долго говорил с женщиной. Еще во время разговора качин полез в карман, вытащил ролик жевательного табака, отрезал большой кусок и дал его женщине. Она сразу же взяла табак в рот и начала жевать.

— Это японцы? — спросила она тихо, показав на людей Меррилла.

Переводчик со смехом объяснил ей, что это американцы. Муссон и грязь так испортили форму американцев, что их действительно можно было спутать с воинами бусидо. Чтобы различить, нужно было посмотреть в глаза. Постепенно женщина утратила свою недоверчивость. Не только потому, что он сам был качином, говорил на ее языке и, увидев, что она голодна, принес ей банку консервированного мяса, которую она сразу же съела на половину. Вторую половину она хотела отнести своему мужу.

— А где он?

Женщина сразу же замкнулась. Она говорила что-то о лесе и утверждала, что не знает туда дороги.

Каувуанг посоветовал Мерриллу:

— Лучше всего, мы позволим ей уйти, не задавая дальнейших вопросов. Она приведет людей назад в деревню, если будет нам доверять.

— Главное, чтобы она не была японской шпионкой, — заметил Меррилл.

Переводчик только улыбнулся. Он знал своих земляков куда лучше. Они разрешили женщине уйти, объяснив ей, что теперь сюда пришли американцы, и японцы больше никого не смогут мучить.

Меррилл послал солдат в деревню. В ней было несколько дюжин домов на сваях. Ничего не было разрушено. Саперы не нашли никаких мин. Но никому не было разрешено входить в дома. Солдаты устроили лагерь на деревенской площади. Даже кур, бегавших вокруг, и хрюкающую свинью они, по приказу, оставили в покое. Дол вечера ничего не произошло. Караулы, выставленные Мерриллом, лишь около полуночи сообщили о человеке, который хотел поговорить с командиром чужеземных войск.

Меррилл сидел на подушке, набитой сухой травой, которую солдаты надергали под одним из свайных домиков, накрытой тентом от палатки, потому что его снова трясла лихорадка. От озноба у генерала стучали зубы. Малярия, думали санитары, но врач, сопровождавший войска, придерживался иного мнения. Он сам следил за тем, чтобы командир регулярно принимал таблетки атебрина.

Меррилл попросил позвать к себе человека, пожелавшего говорить только с «шефом». Это был наголо выбритый монах в потрепанной и мокрой одежде, которая раньше была оранжевого цвета, красиво складывающий руки в знак приветствия. Он поднял их довольно высоко, что означало наивысший почет. Каувуанг переводил. Монах прибыл из монастыря в Мьичине в гости к родителям, проживающим в деревне, когда местность прочесывала небольшая группа японцев. Потому все крестьяне сбежали в лес. Но сейчас опасность миновала. Может американский шеф разрешить им вернуться в деревню?

Меррилл, стуча зубами, сказал:

— Конечно, они могут вернуться. Мы уже сказали об этом женщине. Мы идем дальше и не тронем ничего из имущества жителей деревни.

Монах выслушал ответ Меррилла с облегчением. Он еще не был старым.

— А что с шефом?

— Лихорадка, — лаконично ответил переводчик. Он должен немного отдохнуть, ему предстоит еще долгая дорога.

Монах задумчиво посмотрел на Меррилла и спросил, нет ли лекарств для шефа. Когда он узнал, что жельтые пилюли чужеземцев никак ему не помогли, он снова поклонился, сомкнув руки перед лицом, и пропал в темноте.

Через час появились первые жители. В основном мужчины, молодые женщины, старухи, дети, удивленно оглядывающие солдат. Сержант, охранявший провиант, раздавал шоколад. Вскоре в деревне засветились первые окна. К Мерриллу пришел один старик, уважительно поклонился и попросил переводчика спросить, когда генерал мочился в последний раз.

— Давно, — ответил Меррилл. Старик подал ему глиняную миску и попросил помочиться туда. Он смотрел на мочу, наморщив лоб, нюхал ее, затем вылил и ушел. Вскоре он вернулся со ступкой, в которой стал толочь сухие травы. Довольный результатом, старик высыпал содержимое в кипящую воду и дал настояться. Наконец ему удалось убедить Меррилла выпить настой. Она вылечит его наследующий день, вымыв болезнь полностью из организма, изменив "кругооборот соков". Меррилл послушался. Он уже знал, что эти знахари обладают удивительными знаниями. Пока аборигены с опаской подходили к солдатам, предлагали им фрукты, а также страшно вонючий деревенский табак и куриные яйца, их командир принимал «лекарство».

Следующим утром он с все более короткими перерывами вылил из себя почти черную жидкость, и жар прошел. На лице старика, все еще хлопотавшего вокруг него, появилась довольная улыбка.

С восходом солнца посты на восточной стороне деревни заметили молодого качина, пришедшего из джунглей. За спиной у него висела японская винтовка. Он тоже хотел говорить с «шефом».

Меррилл к этому времени чувствовал себя почти здоровым. Потому он не понимал, зачем старик заставляет его пить так много горячей воды. Караульные привели качина. Он встал по стойке «смирно» и сообщил Мерриллу, что он член вооруженной группы самообороны из соседней деревни. Японцы опустошили их поселок, потому мужчины решились на борьбу.

— Мужчины? — спросил Меррилл переводчика. — Ему на вид лет четырнадцать!

Кауваунг спросил и затем пояснил:

— Пятнадцать. В таком возрасте наши мужчины уже воины. Или женаты. Или и то, и другое.

— А что он хочет?

— Винтовки, — сказал Кауваунг. — У них очень мало оружия, отобранного у убитых японцев, но они хотят дальше сражаться с японцами. Отомстить им.

В первой половине дня Меррилл приказал радисту установить связь с базой и сообщил об этом случае. Это не было единичным явлением. Во многих местах аборигены предлагали помощь в борьбе с японцами. В конце концов, было принято решение послать к заходу солнца несколько самолетов с провиантом и оружием. С парашютом будет сброшен человек, знающий язык качинов и умеющий сними обращаться.

"Мародеры" отдыхали целый день. Они стирали форму, чистили оружие и отсыпались. Под сваями домов готовилась горячая пища. За это время крестьяне привыкли к чужакам, дети играли с солдатами. Когда солнце село, над деревней появились три «Дакоты» и сбросили контейнеры. Специалистом по качинским делам оказался один мастер-сержант, который долгое время служил в районе Форт-Хертца.