– Пора, – сказал Бенджи, его глаза расширились в темноте. – Ты готова, Эйла?

Готова ли она?

Ей лишь нужно открыть рот и сказать "да".

Почему она не может этого сделать?

Почему она не может пошевелиться?

– Ладно, – сказал Бенджи. – Давай снова всё повторим: я беру сейф, а ты...

– Я иду прямо в комнату леди Крайер, – прохрипела Эйла. – Без пяти полночь...

– Ты вонзаешь ей нож в сердце.

Лицо Бенджи было так близко. Его глаза казались такими странными в лунном свете, как глаза призрака. Рукой он держал ей подбородок.

– Увидимся уже потом, Эйла, – сказал он и поцеловал её.

Это длилось всего мгновение, его шершавые губы прижались к её губам – мгновение жара и давления, он крепко держал её большими руками. Затем он отстранился, посмотрел на неё и снова ощупал взглядом. Как всегда.

У Эйлы не нашлось для него ответов. Слишком много времени тому назад она была в чём-либо уверена.

– Будь осторожна, – сказал Бенджи.

А потом он ушёл, и дверь музыкального салона за ним закрылась. Эйла не дышала с тех пор, как он поцеловал её. (Её поцеловали дважды. Один поцелуй так отличался от другого. Один разбудил её, после другого у неё осталось ощущение… будто пришёл конец.) Она взглянула на старые карманные часы, которые ей дал один из слуг. До полуночи оставалось 15 минут.

За поясом формы у неё был спрятан нож. Он холодил бедро.

11:46.

В какой-то момент она, должно быть, начала идти, потому что моргнула и поняла, что больше не находится в музыкальном салоне. Она кралась по беломраморным коридорам, её мягкие кожаные ботинки бесшумно ступали по каменным плитам. Никто не пытался её остановить. Она прошла мимо всего одной пары гвардейцев, и они не обратили внимания на человеческую девушку в форме служанки даже в этот час. Эйла превратилась в невидимку. Она проскользнула через тёмный дворец совершенно незамеченной.

11:49.

Она коснулась груди, где должно было висеть ожерелье, и снова ощутила потерю. Физическая боль откуда-то из глубины лёгких. Теперь не просто потеря семейной реликвии; потеря жизней, историй. Сколько ещё воспоминаний хранилось в том странном красном камне? Она никогда этого не узнает. Её собственная история, история её семьи – всё пропало.

11:50.

Нож, прижатый к бедру, был холодным.

Она свернула за угол и увидела дверь в покои Крайер. Эйла, которая открывала эту дверь бесчисленное количество раз за последние 2 месяца, открыла её и сегодня, прошла за порог, раздула огонь и наполнила комнату теплом и светом.

Петли не скрипнули от её рук.

(В тот день. В тот первый день на утёсе, когда ожерелье Эйлы выпало из-под рубашки и Крайер заметила его. На долю секунды Крайер отвлеклась настолько, что сбросила маску. Её плотно сжатые губы обмякли, плоские глаза широко раскрылись от страха. Из пиявки она превратилась в девушку, просто девушку. И тогда Эйла поняла, что не может позволить этой девушке умереть.)

Но она ненавидит Крайер.

Она до сих пор её ненавидит. Это не ложь. Ей приходилось напоминать себе обо всех причинах: Крайер наивна и высокомерна, достаточно глупа, чтобы думать, что может помочь им с Эйлой. Она невежественная, твердолобая и упрямая дочь правителя и дала обещание Киноку. И она пиявка, грёбаная пиявка. Она олицетворяет все несчастья этого жалкого мира: смерть и боль, белое платье, свисающее со столба, туфли, раскачивающиеся под солнечной яблоней, сестру-предательницу, не находящую себе места и воющую от горя. Крайер олицетворяет горящие деревни, разрушенные семьи, потерянных родных. Эйла ненавидит её. Она дико ненавидит её. Это не ложь.

Это просто не вся правда.

11:52.

Она стояла над кроватью Крайер, потрясённая тем, что Крайер не слышала, как она вошла, хотя иногда она могла слышать даже чьё-то дыхание, доносящееся из дальнего конца коридора. Должно быть, она находится в состоянии глубокого сна.

Эйла стояла, уставившись в недоумении.

Она держала нож в руке.

Ручка, вырезанная из тёмного дерева, была прохладной на ощупь.

За 5 минут до полуночи она вонзит Крайер нож в сердце. Осталось 3 минуты. Крайер спала с левой стороны кровати, ближе всего к Эйле; она всегда спала на этой стороне. Видимо, она предпочитала лежать лицом к двери. Она подложила руку под голову, а подушка небрежно лежала на полу. Она спала поверх одеял, как всегда – Эйле это прекрасно известно, и она об этом уже никогда не забудет. Волосы Крайер рассыпались по матрасу, как морские водоросли. Было странно, что она спит. Эйла почти ожидала обнаружить её бодрствующей на скамейке у окна, уткнувшейся в книгу.

11:54.

Крайер пошевелилась во сне. Дыхание Эйлы замерло в легких, она крепче сжала нож, однако Крайер только вздрогнула и слегка нахмурила брови, но не проснулась. Она свернулась на одеялах открытой скобкой, началом предложения. Она дрожала; ей было холодно. Чтобы пиявка замёрзла, нужно очень постараться. Огонь в камине погас; в комнате было темно, холодно и тихо, как в могиле – ни потрескивания огня в очаге, ни тепла. Крайер было холодно. Позади неё за спиной на кровати оставалось свободное место, где бы мог лежать кто-то ещё – изогнуться, прижаться к ней, прижаться лицом к изгибам позвоночника Крайер.

В груди, в самой глубине души, Эйла почувствовала, как сердце растягивается, набухает и пускает корни.

11:55.

Сделать это быстро – скорее одолжение.

Но Крайер не убивала семью Эйлы.

Эта ужасная, правдивая мысль захлестнула её, как волна.

11:55.

Эйла подняла нож.

11:55.

Одно-единственное движение вниз. Проколоть плоть, точно так же, как Крайер прокалывала большой палец кончиком ручки. Почти одно и то же. Это чистое милосердие. Может быть, Крайер даже не почувствует боли.

(Крайер смотрит на неё в карете. Мысли Эйлы витают где-то в другом месте, погружённые в глупые, наполовину воображаемые представления о южной жаре, белом берегу, голубой воде, брюхе, полном рыбы, которой никогда не бывает холодно, страшно или тяжело, и о том, что Крайер не сводит с неё глаз. Взгляд Крайер не холодный, а тёплый, как солнечный блик на коже Эйлы.)

11:55.

(Этот поцелуй. Всё тело вспыхнуло, всё внутри проснулось.)

Костяшки пальцев Эйлы побелели, как необработанная кость. Нож дрожал, отражая лунный свет. Нужно решиться; сигнал тревоги Крайер должен сработать. Второй отвлекающий манёвр. Где-то ещё в недрах дворца в этот момент Бенджи, должно быть, обыскивает кабинет Кинока в поисках сейфа.

11:55.

(В ту ночь на утёсах Крайер задушевно рассказывала сказку о зайце и принцессе. Она знала, что конец у сказки ужасный, но всё поменяла и пообещала Эйле, что всё закончится хорошо и спокойно – красивая ложь, добрая ложь, потому что сказки редко заканчиваются хорошо. Потому что некоторые вещи просто невозможны. Всё время, пока Крайер говорила, её слова были подобны мёду в темноте, Эйле хотелось слушать её голос вечно.)

Вспышка золота. На какой-то ужасный миг Эйле показалось, что Крайер проснулась. Но нет, то не её глаза, это сверкнуло что-то у неё в руке, засунутое во впадинку у горла. Золото.

Ожерелье.

Крайер держала в руках ожерелье Эйлы. Она намотала цепочку на пальцы, а кулон зажала в ладони. Точно так же держала его Эйла. Крайер со всем обращалась бережно: с книгами, картами и чайными чашками. Это приводило в бешенство. Эйле хотелось видеть, как она всё ломает, хотела видеть её сломленной и смотреть, как она распадается на части, хотелось быть причиной этого, хотелось, чтобы она снова задрожала, стала учащённо дышать.

А она спит с ожерельем Эйлы в руках.

11:56.

Нож выскользнул из пальцев Эйлы и со звоном упал на пол.

Глаза Крайер резко открылись.

Нет. Эйла чертыхнулась и потянулась за ножом. Она снова подняла его, дрожа всем телом, готовая нанести удар, полоснуть ножом по горлу Крайер, вонзить его в грудь, живот, куда угодно, но её трясло, она не могла – Крайер просто смотрела на неё, губы приоткрылись от шока, и хуже всего было то, что она казалась даже не испуганной, а просто растерянной.

– Эйла? – прошептала Крайер.

И Эйла убежала.

23

Крайер мгновенно вскочила на ноги, адреналин бурлил в венах.

– Эйла! – почти крикнула она, имя вырвалось сдавленным голосом, но Эйла уже скрылась.

Крайер была одна, но это было недолго – дюжина гвардейцев ворвалась в её покои, половина из них немедленно бросилась обыскивать комнату, другая половина образовала защитный круг вокруг Крайер.

– Что происходит? – потребовала она ответа, задыхаясь, когда один из гвардейцев положил руку ей на плечо, заставляя опуститься на кровать. – Не прикасайся ко мне! Что происходит?

– Нам нужно, чтобы вы оставались на месте, – сказал гвардеец, схвативший её. – Во дворце небезопасно.

Крайер сбросила его руку с плеча. У окна раздался громкий шум. Она снова вскочила на ноги и увидела, как двое гвардейцев сметают книги с полок и стола. Карты и бумаги летали по воздуху, перевёрнутая банка с перьями, банка с чернилами падают на пол и разбиваются, чернила разливаются повсюду.

– Прекратите! – почти истерично приказала она. Её книги, карты, некоторые из них древние, бесценные. Она несколько лет жизни искала и выторговывала их. – Остановитесь, пожалуйста, остановитесь! Что вы делаете?

Но гвардейцы игнорировали её. Один из них сорвал со стены гобелен с изображением Киры, будто думал, что за ним может скрываться мятежник-человек.

– Неизвестно, долго ли они планировали это нападение, миледи, – сказал один из гвардейцев. – Они могли подбросить оружие, зажигательные бомбы.

– На мою книжную полку?

Ответа не последовало. Крайер опустилась на кровать и зажала рот обеими руками, пытаясь успокоиться, но это было невозможно. Эйла. Эйла, стоящая над ней с этим ужасным выражением на лице, нож.

Она собиралась убить тебя. Крайер скрючилась на коленях, крепко сжав веки. Нет, только не Эйла! Но какое ещё могло быть объяснение? Она бесшумной тенью проскользнула в комнату Крайер посреди ночи с ножом руке. Эйла собиралась убить тебя.