Пара акушерок появилась в тот момент, когда карета Крайер въехала в железные ворота. Как и все акушерки, они были людьми и одеты во всё белое: белые форменные рубашки и брюки, белая вуаль поверх зачёсанных назад волос. У одной из них рот закрывала белая маска, вроде тех, что носили королева Джунн и её свита. Они выглядели полной противоположностью гвардейцам.

– Добро пожаловать, леди Крайер, – сказала акушерка без маски, хотя Крайер не представилась и не предупредила заранее, что приедет. – Для нас это большая честь.

Акушерки помогли Крайер выйти из кареты, а затем та, что в маске, отвела экипаж к небольшому замку, чтобы лошади могли отдохнуть и набраться сил перед обратной дорогой. Оставшаяся акушерка бесстрастно взглянула на немногочисленную стражу Крайер.

– В Акушерню запрещено проносить оружие, – сказала она.

– Не волнуйся, – сказала Крайер. – Они останутся снаружи.

Акушерка кивнула, бросив на Крайер долгий взгляд из-под белой вуали. Затем она склонила голову:

– Можете называть меня Йезен.

Затем она повернулась на каблуках и направилась к широким деревянным дверям Акушерни.

Крайер последовала за ней через двери в чрево собора.

Если и снаружи Акушерня была прекрасна, то внутри просто захватывало дух. Вдоль стен тянулись полированные каменные колонны, которые соединялись, образуя сводчатый потолок так высоко над головой, что Крайер пришлось запрокинуть шею, чтобы разглядеть его. Лучи солнечного света струились сквозь высокие окна по периметру нефа, крошечные галактики пылинок плавали и вращались по орбитам в лучах света, а стены были расписаны изображениями, похожими на те, что высечены на фасаде. Но рисунки были новее, чем резьба. На них были изображены автомы: золотоволосые фигуры, появляющиеся из клубов красного дыма; образы Киры в кроваво-красном плаще; Киры, бросающейся в бой во время Войны Видов; люди, преклоняющие колени у её ног; люди, благоговейно взирающие на новеньких автомов; люди, плачущие от радости и кланяющиеся до земли, как будто нет ничего приятнее, чем быть под чьей-то властью.

Крайер отвела взгляд от картин. Она увидела достаточно.

Там, где в человеческом соборе когда-то стояли скамьи, в Акушерне располагались столы – что-то вроде рабочего места в задней части аптеки. Некоторые столы были занавешены, прикрывая недавно созданных автомов. Другие были покрыты растениями, некоторые – камнями или кусками металла. На некоторых столах стояли явно Рукотворные предметы: всё от инструментов до безделушек, украшений и, вопреки словам Йезен, даже оружия. Именно здесь спроектировали и создали Крайер. Когда-то на одном из таких столов за занавеской лежала и она. Существующая, но ещё не живая.

– Зачем вы приехали, леди Крайер? – спросила Йезен, остановившись в центральном проходе нефа между двумя рядами столов.

– Через несколько дней я выхожу замуж, – Крайер запнулась. – Я приехала сделать подарок мужу.

Йезен мгновенно оглядела её:

– Это неправда.

Крайер хотела указать на грудь: тут очень болит, тут всё истекает кровью, вылечи меня.

Она посмотрела в большие зелёные глаза Йезен, сделала глубокий вдох, потом ещё, а потом поняла, что переняла подобную манеру, должно быть, у Эйлы. От этого говорить стало легче.

– Ты должна мне помочь.

– Леди Крайер?

– Я Ущербна, – сказала Крайер. – Меня неправильно создали. Ты должна помочь мне это исправить.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – медленно произнесла Йезен. Она оглядела Крайер с ног до головы, словно ища хорошо спрятанную третью руку. – В чём заключается ваша Ущербность?

– У меня пять Столпов, – Крайер увидела, как Йезен широко раскрыла глаза, и продолжила. – Мне этого нельзя было знать. Меня создал отец, но кое-кто испортил его Проект и специально сделал меня с пятью Cтолпами. Акушерка Торрас, – сказала она, вспомнив имя, которое сообщил ей Кинок. – Не знаю, зачем она это сделала. Как мне сказали, разразился грандиозный скандал – не я одна такая. Но я видела разницу между черновиком отца и окончательным Проектом. У меня есть Интеллект, Органика, Расчёт, Разум… и Страсть.

Она ждала, что акушерка ахнет от шока. Возможно, отшатнётся, как люди отшатываются от прокажённых. Но вместо этого Йезен просто посмотрела на неё, слегка нахмурив брови, и выражение её лица было скорее растерянным, чем что-либо другое.

– У меня два Столпа от автомов и три от человека, – повторила Крайер, на случай если Йезен почему-то не поняла. – У меня есть пятый Столп. Уберите его.

– Нет, миледи, – сказал Йезен. – У вас нет пятого Столпа и быть не может.

Крайер помотала головой:

– Пожалуйста, не ври мне. Я знаю – видела собственными глазами.

– Леди Крайер, я не пытаюсь ничего от вас скрыть. Просто... то, что вы видели, это невозможно. Я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Много лет назад я была одной из многих акушерок, которые экспериментировали с созданием автомов с пятью Столпами, надеясь, что мы сможем создать ещё более сильное и совершенное существо. Но у нас ничего не получилось. Такие автомы все до единого гибли в процессе изготовления. Все до единого. Что бы мы ни делали, пятый Столп выводил их внутренние системы из равновесия. Поверьте, миледи, мы перепробовали всё. Иметь пять Столпов невозможно. Вы бы умерли сразу после сотворения.

– Но… я тоже не лгу, – сказала Крайер. – Я… я же видела эскизы…

– Я вам верю. Вы действительно их видели. Вы говорите правду, леди Крайер. Но я тоже права, – Йезен на мгновение замолчала, затем кивнула сама себе. – Я вам это докажу. Подождите здесь, миледи. Я сейчас вернусь.

Крайер не смогла бы пошевелиться, даже если бы попыталась. В течение нескольких минут, пока Йезен отсутствовала, она стояла, пытаясь осознать то, что сказала акушерка.

Йезен вернулась со свитком пергамента в руках.

– Мы, конечно, ведём записи обо всём, – сказала она, подзывая Крайер к ближайшему рабочему столу и развязывая кожаную бечёвку, которой был перевязан пергамент. – Вот... это ваши чертежи, миледи. Ваши настоящие чертежи.

Она развернула пергамент. Как и документы, которые Крайер получила от Кинока, там было несколько Проектов – сначала черновой, затем улучшенный, поскольку отец работал с акушерками и мастерами над окончательной моделью. И, наконец, последний лист пергамента. Окончательный эскиз. В отличие от бумаг, которые нашла Крайер, на нём стояла подпись отца. Тёмно-синие чернила Эзода резко выделялись на фоне более мягких и светлых линий эскиза.

Йезен указала в центр эскиза, на центр Крайер на странице, но в этом не было необходимости. Крайер уже смотрела на Столпы. Четыре крошечных чернильных Столпа: Интеллект, Органика, Расчёт, Разум. Четыре – как и должно быть.

– Не понимаю… – прошептала она. – Откуда тогда...

И уже произнеся эти слова, она всё поняла.

– Чертежи, которые вы видели, были поддельными, – мягко сказала Йезен. Она, вероятно, уже могла видеть понимание на лице Крайер. – Их вполне можно подделать. Как думаете, кому могло понадобиться обмануть вас, леди Крайер?

Конечно, ответ ей известен. Этот "кто-то" хотел не просто обмануть её, но и контролировать, шантажом добиться абсолютного повиновения. Заставить её жить в постоянном страхе.

Она почувствовала тошноту.

Крайер не Ущербна. И никогда такой не была. Она совершенна – настоящий автом. У неё всё в порядке, никакая Страсть не поглощает её изнутри. Никакой любви.

– Не знаю, – сказала она, сама того не желая. – Не знаю, кому это могло понадобиться.

Собственный голос звучал так далеко, как будто она слышала его через всю Акушерню.

Она осторожно взяла собственные чертежи, снова свернула их и туго обвязала кожаным шнурком – без единой мысли в голове, если не считать слабого гула, жужжания роя саранчи. Возможно, она наконец достигла своего предела.

– Леди Крайер, – сказал Йезен.

Крайер вернула ей свиток пергамента.

– Спасибо, что всё мне разъяснила, акушерка Йезен, – сказала она. – Прошу прощения, что отняла твоё время.

– Леди Крайер...

– Кучер уже ждёт. Мне пора возвращаться. Ещё раз спасибо.

– Крайер! – сказал Йезен, хватая Крайер за рукав. Та снова повернулась к ней, настолько удивлённая тем, что человек вот так схватил её, что даже не пыталась сопротивляться. – Прежде чем вы уйдёте, позвольте вам кое-что сказать.

Крайер ждала. Глаза Йезен цвета леса в воспоминаниях Сиены, внимательно смотрели на Крайер.

– Человечность – она в поступках, миледи, – сказала Йезен, – а не в том, как вас создали.

И она отпустила рукав Крайер.

* * *

Вернувшись в карету, Крайер ничего не делала, только снова и снова вертела в руках ожерелье Эйлы. У неё вошло в привычку теребить золотую цепочку пальцами, рассматривать крошечный красный камешек на свет, тереть золотую оправу, как талисман, между пальцев, подносить камень к уху и слушать слабое тиканье его странного неорганического сердцебиения.

Она подумала, что должна избавиться от него немедленно. Он принадлежал Эйле, а она больше никогда её не увидит. До Эйлы он принадлежал Сиене, давно умершей. Крайер закончила рыться в воспоминаниях человека, которого никогда не увидит. Что бы ни побудило Сиену изготовить или заказать это ожерелье, Крайер никогда не узнает. Ей не хотелось снова видеть Сиену с этим диким, красивым, смеющимся юношей. А ещё видеть её с этим не-автомом, Йорой. Эта история могла закончиться только горем и кровью.

Однако она по-прежнему не понимала: при чём тут сердце Йоры? И почему это настолько важно для Кинока?

Закрыв глаза, Крайер держала медальон в ладонях. Она чувствовала кожей бьющееся сердце – легчайшую вибрацию.

"В последний раз," – подумала она, крепко сжимая медальон. Если она не может избавиться от любви, она поступит, как в таких случаях делают люди: расстанется. Прощай, Эйла. Она вытащила из волос костяную шпильку и осторожно уколола кончик пальца. Затем она прижала палец к красному камню и закрыла глаза.