Сердце Йоры.

Оно повторялось повсюду: на полях и в отметках Кинока. Иногда эти два слова сочетались с другими: Сердце Йоры… ПРОТОТИП?; Сердце Й… топливо, вечное, больше никакого св.; Сердце Йоры… т.р.? с.? Что-то в груди Крайер замерло, когда она уставилась на слова. Что это означает? Кто такая Йора?

Где-то за окнами уже брезжил рассвет. Раздался крик совы.

Вздрогнув, Крайер положила книгу обратно на стол. Оттуда вылетела единственная страница с заметками, и она импульсивно свернула её и поспешно засунула в рукав, а потом бесшумно выскользнула из комнаты. Задув фонарь в холле, который окутал её слабым масляным дымком, она поспешила прочь, на ощупь возвращаясь в свои покои в темноте, снова и снова прокручивая в голове загадочные, наспех нацарапанные слова: сердце Йоры.

* * *

Эра 900, года 4-5: Т. Рен назначен королевским учёным; он всё так же молод и неизвестен; все доступные оценки (см.: служанка Примроуз, мастер Уна) того времени отмечают его “жажду славы", он отчаянно ищет в признания и одержим к. Тея лично назначен к. Тея –почему? романтическая/сексуальная одержимость?

Эра 900, год 10: Рен получает письмо от неизвестной женщины “Х...". (Имя на письме скрыто, никаких записей о ней в документах Академии или каких-либо других за этот период не найдено – намеренно? Даже в собственных дневниках Рен называет её “Х.". Возможно, чтобы защитить её от будущих историков. Возможно, чтобы защитить себя.) “Х..." будучи любовницей Рена со времён учёбы в Академии Мастеров, в письме сообщает ему, что Х... родила от него ребёнка.

Выдержка из личного дневника Рена (I): “[…] письмо пришло […] потрёпанным. Половина слов растеклась от воды. Прочесть что-то почти нереально. Только одно слово выделялось из остальных. Её имя. Девочка. Моё дитя. Сиена."

Рен немедленно едет к Х…. По его собственному признанию, он хотел проводить время с девочкой Сиеной (родилась где-то в год 9; сейчас ей почти 2 года) и растить её как свою собственную.

Выдержки из личного дневника Рена (II): “[...] У Сиены мои глаза. Мой нос. Без сомнения, она моя; я произвёл её на свет. Я тоже буду растить её. Х упрямится. Сожалеет, что отправила письмо, сожалеет, что снова увидела меня. Иногда отказывается впустить меня в дом, позволить мне увидеть собственную дочь. […] Открытие. Это оно. Это всё. Подумать только. Она это скрывала. Вот почему она не хотела, чтобы я приходил домой. Ей все равно, увижу я ребёнка или нет. Она не хотела, чтобы я это видел. И её можно понять. Кажется, золота мне теперь хватит на всю жизнь. Хватит и всем моим потомкам. Это ребёнок. Малыш; они влезают во всё. Она всё приносила мне какие-то мелкие предметы со всего дома: ручка, туфля, маленькая деревянная игрушка. Бумаги из кабинета Х. Эскизы. Проекты. Хвала богам, я просмотрел их, а не вернул вслепую. Сиена. Не знаю, увижу ли тебя снова. Но я всем обязан тебе…"

Эра 900, год 11: Т. Рен создаёт первый прототип того, что позже станет называться "автом". Он называет своё творение “Кира". – заметки о Томасе Рене из досье скира Кинока, бывшего Хранителя Железного Сердца

Поздняя осень, год 47 э.а.

12

Безумная Королева прибыла в брызгах красок и золота.

Прошло две недели после заседания Совета, две недели после Луны Жнеца, и погода на северо-западном побережье Рабу стала угрюмой и холодной. Свита королевы, сверкающая и броская, странно выделялась на фоне серого утра.

Эйла была на ногах вместе с Крайер задолго до рассвета, на этот раз в сопровождении нескольких других служанок, которые порхали вокруг Крайер, как пчёлы, заплетая ей волосы, подкрашивая лицо и уговаривая облачиться в платье, которое, по-видимому, надевают при встрече с королевой, – шёлковое, цвета тёмно-золотистого мёда, с лифом, отделанным сотнями жемчужин.

К возмущению Эйлы, Крайер казалась почти... легкомысленной. Но как можно? Несмотря на молодость, у королевы была репутация жестокой и темпераментной. Даже автомы называли её Джунн, Пожирательница Костей.

На мгновение при сборах Крайер заметила в зеркале, как Эйла разглядывает её красные, накрашенные губы. Это было неловко, глупая оплошность, но вид губ Крайер напомнил Эйле другой момент: праздник Луны Жнеца, когда Крайер соскользнула в заводь, а Эйла, как мотылёк на огонёк, последовала за ней. При лунном свете Эйла могла бы поклясться... Они стояли так близко друг к другу в тёмной воде с прилипшей к телу одежде, и взгляд Крайер задержался на губах Эйлы.

"Этим нужно пользоваться, – думала Эйла. – Потому что чем ближе я подберусь к Крайер, тем ближе я к мести".

Объяснение тому было только одно.

И оно не имело никакого отношения к красоте Крайер. С тем, как работал её мозг, с какой осторожностью она подбирала слова, с тем, насколько запоминающуюся сказку она рассказала Эйле той ночью.

Это не имело никакого отношения ни к ключу от музыкального салона, ни к тому, что Крайер, казалось, так легко ей доверяла. Её голос становился тонким и нежным в присутствии Эйлы, а взгляд внимательным и глубоким.

Нет. Эйла не позволит снова поймать себя на том, что пялится на миледи. До конца утра она ни разу не посмотрела на Крайер, игнорируя её пытливые взгляды. Затем она и Крайер присоединились к Эзоду, Киноку и целой веренице других слуг-людей во внутреннем дворе, дожидающихся королеву Джунн.

На втором часу ожидания небо разверзлось проливным дождём. После минутного замешательства слуг отправили за навесом, а затем началась самая ужасная часть утра: стояние промокшими до нитки под протекающим навесом, когда за стеной ледяного дождя в любом направлении не было видно дальше, чем на расстояние вытянутой руки. Пиявкам было всё равно – казалось, они не чувствовали холода, – а вот Эйлу била дрожь, совсем как ночью на Луну Жнеца, когда она искупалась в запруде вместе с Крайер.

Эйла снова вспомнила, как та рассказывала сказку о принцессе и смотрела на Эйлу в лунном свете...

Нет. Об этом нельзя думать.

Возможно, Крайер права: Эйла похожа на сороку, привлечённую блеском безделушек. Возможно, Крайер именно такая – блестящая, красивая безделушка, помеха с загадочной полуулыбкой.

Но в тот момент, когда Эйла пыталась выкинуть Крайер из головы, на её месте всплывала смерть Нессы. Или нарисованное тушью лицо Бенджи. Она чувствовала себя растерянной и разорванной. Она собиралась отомстить и помочь Революции, но пока что несёт другим только боль, страдания и замешательство.

Двойной поток мыслей и проливной дождь начали понемногу стихать только тогда, когда, наконец, сквозь туман показалась процессия Безумной Королевы.

Эйла не в первый раз видела одежду и цвета Варна. Даже при закрытых границах множество торговцев приезжали и продавали свои товары в Калла-дене и других людских деревнях. Но она впервые видела жителей Варна, которые не были бедные и голодные. Процессия несла тёмно-зеленые флаги с эмблемой королевы – фениксом, сжимающим меч в одной когтистой лапе и кирку в другой. Колесница впереди была усыпана серебром и золотом. Слуги, следовавшие за королевой: длинная вереница лошадей, повозок, несколько отставших пеших – все были одеты в красивые цвета: зелёный, синий и фиолетовый. Их лица выглядели... странно. Неестественно бледные, будто фарфоровые. Затем они подошли ближе, и Эйла увидела, что дело не в том, что у них кожа белая, как кость, а в том, что все они были в белых масках, закрывавших им носы и рты. Маски выглядели, словно сделанные из глины или фарфора, идеально подогнанные к носу и губам владельца. Некоторые из них были украшены винно-тёмными румянами, накрашенными губами, серебристыми и зелёными завитками. По отдельности маски были симпатичными, но все вместе… от вида множества невыразительных белых лиц Эйле стало немного не по себе.

Протрубили в рог.

– Открыть ворота! – сказал Эзод.

Потребовалось почти полчаса, чтобы вся процессия вошла во внутренний двор. "Смешно", – подумала Эйла, пока все ждали появления самой королевы. С расстояния половины ярда она могла разглядеть детали колесницы королевы, размеры огромных боевых коней, на которых ехали её солдаты и слуги. Она также видела, что люди промокли насквозь и дрожат под своими богатыми одеждами.

Значит пиявки по ту сторону границы ничем не отличаются от здешних.

Ещё один сигнал рога, и, наконец, тяжёлые ворота закрылись за последним из слуг, и вся процессия собралась во внутреннем дворе. Дождь сменился холодным туманом, небо затянулось тусклыми облаками без солнца. Перед Эйлой стояла Крайер, выпрямив спину, с царственно поднятым подбородком и прилизанными дождём волосами, прилипшими к шее. Даже когда её поливало дождём, она не пошевелила ни единым мускулом.

Дверца королевской кареты открылась, и Безумная Королева Джунн выбралась наружу. Её ноги даже по грязной земле ступали легко и беззвучно. Как и у слуг, на ней была белая маска, закрывавшая нижнюю половину лица, а рот был нарисован красным. Кожа у неё была такая же смуглая, как у Эйлы, но, как у большинства варнцев, волосы светлые, медово-золотистые.

Она не была похожа на пожирательницу душ.

– Рад встрече, ваше высочество, – выступил вперёд Эзод и жестом приказал слугам собрать вещи королевы.

Та приветствовала его кивком, и Крайер, стоявшая перед Эйлой, почтительно склонила голову. Все остальные тоже кланялись; большинство людей стояло на коленях, едва не падая ниц в грязь. Королева что-то говорила, и Эйла должна была кланяться, но не могла пошевелиться. Ноги не слушались. Уши тоже.

Потому что кто-то ещё вышел из колесницы позади королевы.

В отличие от королевы и большинства других слуг, его волосы были тёмными. Он был одет в цвета Варна, и его лицо было в основном закрыто белой маской, и он был высоким (почти на метр выше) с тех пор, как она видела его в последний раз, но, звёзды и небеса, о боги, над его левым глазом был шрам в форме вспышки звёзды, побледневший от времени, но по-прежнему знакомый – с расстояния в пол-ярда особенно. Она видела его тысячу раз. Он получил его в 3 года после того, как ударился лицом об угол каменного очага. Глупая детская рана – шрам так и не исчез.