Крайер зажала рот рукой, пытаясь успокоиться. Может быть, Эзод вообще не отдавал такого приказа? Может быть, гвардейцы перестарались? Она знала, что это невозможно, но от такой альтернативы её затошнило. Знать, что отец способен на нечто подобное…

Мысли бурлили, как море, а Крайер всё ждала и ждала стука Эйлы.

Но Эйла так и не появилась.

Взошло солнце, а Эйлы всё не было.

Больше всего на свете Крайер хотелось найти Эйлу, разыскать её в комнатах для прислуги и убедиться, что с ней всё в порядке. Но Крайер нельзя опаздывать на первое заседание Совета. В конце концов, она поймала служанку и приказала ей доставить полный завтрак: хлеб, фрукты, сыр, миску мёда – служанке Эйле, где бы та ни находилась, и сообщить ей, что она освобождена от всех обязанностей на следующие два дня. Служанка, должно быть, очень удивилась, но её научили не показывать этого. Она просто кивнула и пробормотала:

– Слушаюсь, леди Крайер, – и поспешила прочь в направлении кухни.

Но этим Крайер не удовлетворилась. Если она не видит Эйлу, то, во всяком случае, должна убедиться, что живот Эйлы не пуст. Однако ей надо явиться на заседание Совета. Нужно бороться – предлагать и разрабатывать новые законы для защиты людей, запрещающие убивать слуг или детей. Она может сделать всё, что в её силах, чтобы такое никогда больше не повторилось.

На данный момент этого должно быть достаточно.

* * *

Проведя в карете более трёх часов, Крайер не могла не думать о том, что произошло во дворце и что произойдёт, когда она прибудет на заседание. Когда Крайер впервые мельком увидела Зал Совета, она была едва созданной. Она потом несколько недель умоляла отца, прежде чем ей разрешили сопровождать его в столицу, и даже тогда ей было категорически запрещено входить в Зал Совета, а разрешалось только сидеть рядом с отцом в карете, наблюдая, как за окнами проплывают скалистые холмы, сменяясь широкими торговыми дорогами, крупными деревнями, а затем городами и, наконец, самой столицей, Янной, жемчужиной Рабу, кишащей людьми и сверкающей на весеннем солнце. Тогда она впервые увидела город, а также людей, которые не были слугами отца. Она до сих пор помнила, как они шли, согнув спины, не сводя глаз с пыльной улицы. Их одежда была старой и выгоревшей на солнце, кожа покрыта разводами грязи, масла и пыли.

– Мы так много делаем для них, – сказал Эзод. – Под нашей властью они процветают. До нас здесь царил хаос.

Крайер прижала маленькие ручки к окну и уставилась на толпы людей, наблюдая, как они расступаются вокруг отцовской кареты, перемешиваются и кружатся, словно разноцветный ил в воде. Она увидела человеческую девочку примерно своего возраста, с тонкими ручками и светлыми спутанными волосами. Её ноги были босы и грязны. Через две улицы все здания были высоки и роскошны, улицы свободны от мусора и прочих человеческих отбросов – там магазинами управляли автомы. Разница между частями города, где проживали люди и автомы, была разительной, почти шокирующей. Это зацепило её мысли, как рыболовный крючок, не давая думать ни о чём другом. Её Вид жил в роскоши, в то время как люди умирали с голоду у их ног.

Она вздрогнула, глядя в окно кареты. Они проехали по мощёным улицам и въехали в массивные ворота Старого Дворца в самом центре города.

Когда-то он принадлежал королю людей, а теперь здесь разместился Красный Совет. Сам дворец был сделан из камня бледно-кораллового цвета, сияющего в слабых лучах зимнего солнца, почти такого яркого, что на него невозможно было смотреть. Именно здесь спроектировали Крайер, как и остальных дворян. Здесь отец работал с создателями и мастерами над её эскизами, прежде чем их отправили в Акушерню. Когда она была моложе, ей нравилось представлять, как отец прогуливается по городу, дворцовым садам и длинным залам с потолками из цветного стекла, размышляя о том, какую именно дочь хочет создать.

Теперь, думая о своём Проекте, Крайер захотелось содрать с себя искусственную кожу. Она не могла думать о Проекте, не вспоминая, что она Ущербна.

Внутри Зал Совета был отделан в белых тонах. Полы, стены, два длинных стола, разделяющих комнату пополам, даже 50 стульев вокруг столов – всё это было сделано из безупречного белоснежного мрамора, почему-то более светлого и чистого, чем остальная часть дворца. Вдоль стен располагались окна, выходящие на восток; утреннее солнце струилось внутрь, яркими квадратами ложась на столешницу. Пылинки парили в воздухе, как крошечные светящиеся точки. Единственным цветным предметом в комнате, не считая красных мантий пятидесяти Красных Советников, которые стояли у своих стульев, был военный флаг. Он висел на северной стене, во главе стола, порванный и грязный, один край обгорелый и сморщенный.

Крайер видела картины с изображением флага в этой комнате. Это была реликвия, момент истории, застывший, реальный. Этот флаг: чёрная полоса внизу, обозначающая Железное Сердце, тёмно-фиолетовая полоса вверху, цвета крови автома; четыре вертикальные белые линии, обозначающие Четыре Столпа, – был тем самым флагом, который генерал Иден нёс в бой во время Войны Видов. На некоторых картинах флаг был новым и великолепным, развевающимся высоко над полем боя. На других он был пропитан красным цветом человеческой крови.

Когда Крайер и Эзод вошли в Зал Совета, остальные Красные Советники в унисон склонили головы. Крайер оглядела стол, глаза скользнули по знакомым лицам других Советников – пятидесяти лицам от древних до чуть старше, чем она, пятидесяти лицам, представляющим различные города и регионы Рабу и несколько населённых областей Крайнего Севера – на всех было одинаково торжественное выражение. Она посмотрела на них, запоминая... а потом снова. И снова.

Кого-то не хватало. Где Советница Рейка? Она надеялась увидеть её здесь, чтобы спросить, читала ли она её очерк и почему не ответила.

Также за столом было одно новое лицо – Кинок.

Крайер знала, что он будет здесь. Он приехал с запада с отдельным караваном, запряжённым его собственными чудовищными серыми лошадьми. Крайер не знала, почему он всегда путешествует отдельно, но не задавала вопросов. Они союзники и помолвлены, но ей бы не хотелось три часа трястись с ним в тесной, дребезжащей карете.

Теперь, однако, она заметила, что он успел воспользоваться своим ранним появлением – выбрал место за столом, стул по правую руку от Эзода. В Зале Совета те, кто сидит ближе всех к главе (отцу Крайер), были самыми важными и влиятельными. И тут появляется Кинок, новичок, сравнительно молодой человек, стоящий подобно гордой, неподвижной статуе у второго по значимости кресла в комнате.

Другие Советники не возражают?

А где Рейка?

– Крайер, – сказал Эзод, вырывая её из раздумий. – Постой тут.

Сбитая с толку, Крайер осталась у двери, а отец сел на своё место во главе стола. Когда он встал за белым мраморным креслом, военный флаг послужил ему чёрно-фиолетовым обрамлением.

Свободных стульев больше не было. Крайер потребовалось возмутительно много времени, чтобы понять, что ей придётся стоять в дверях в течение всего заседания, как гвардейцу или слуге.

Но я же его дочь. Эта жалкая мысль исходила из тайного, слабого места внутри неё.

Я должна стать одной из вас.

Но это было не так. Она стояла, молчаливая и униженная, пока отец здоровался с остальными. Ему это прекрасно удавалось: он руководил залом, смотрел каждому в глаза, пожимал руки, давая почувствовать, что их видят и знают. Он был опытным политиком. Прирождённый лидер, способный изменить мнение любого за один разговор и убедить его следовать за ним.

По команде Эзода Советники заняли свои места. Только Крайер осталась стоять, как чужая, вся горящая от смущения. Но, казалось, это даже не имело значения. Никто, даже Кинок, не взглянул на неё – ни взгляда, ни на долю секунды осознания того, что она находится в комнате. Как будто Эзод вошёл один. Как будто Крайер вообще не существует. Во всех своих фантазиях, когда она осмеливалась представить себе эту картину, то сидела на том месте, которое занимал Кинок. Иногда она даже представляла себя сидящей во главе стола. В её фантазиях все Советники приветствуют её, почтительно склоняя головы, а на ней тёмно-алые одежды, и когда она говорит, то весь зал слушает.

Не думала, не гадала она, что будет вот так неловко стоять в дверях, полностью оторванная от реальной встречи, как бессмысленный, невидимый наблюдатель.

"Всё в порядке, – пыталась она убедить себя. – Это лишь первое заседание. По крайней мере, ты в Зале. По крайней мере, тебе не запрещено говорить".

Эзод объявил собрание открытым. Сначала советники рассказали о последних повседневных событиях в своих округах. Затем леди Мар, которую Крайер всегда считала очаровательной, вплоть до того, что сознательно отследила подробности прихода Мар к власти в западном Рабу, встала, положив обе руки на стол, и сказала:

– Нет смысла тянуть время. Мы собрались здесь не просто так. Слишком долго Совет пассивно хранил молчание, пока по всему королевству разгоралась новая война.

– Вы говорите о восстаниях людей? – спросил советник Яаник. – Я бы не стал утверждать, что мы были пассивны. Восстания небольшие, дело рук нескольких людей-радикалов, устроивших бунты. С ними всегда расправлялись быстро и безжалостно.

– Я говорю не о людях, – сказала Мар, – а о Движении за Независимость.

Взгляды множества советников обратились к Киноку, однако он никак не отреагировал.

– При всем моем уважении, милорд, – продолжила Мар, склонив голову в сторону Эзода, – почему скир вообще присутствует на этой встрече? Он – лидер Движения, воплощение насилия и противоречий. Его "политические собрания" перерастают в беспорядки по его указке – или, по крайней мере, он неспособен осудить такое поведение?