Придерживая гвоздь и молоток поверх него, я еще раз спрашиваю:

— Скажи мне правду. Знал ли ты, что воровал у меня, когда принимал это оружие?

Внутренняя борьба, которую он ведет с самим собой, ясно написана на его лице. Я знаю, что он пришел к ответу, когда нервно облизывает пересохшие губы.

— Да. Я знал, что они твои. Я увидел возможность и воспользовался ею.

Никакого чертового дерьма.

— Спасибо за откровенность.

Один резкий удар по шляпке гвоздя, и он полностью вонзается в кости и сухожилия его руки и глубоко в старое дерево креста. Найл кричит от боли, его глаза прикованы к крови, стекающей по его ладони.

Желая, чтобы он обратил на себя внимание, я хватаю его за подбородок и заставляю посмотреть мне в лицо.

— Правильно, кричи. Убедись, что твоя жена слышит тебя там, где она связана и с кляпом во рту. Расскажи ей, как твои ошибки стоят тебе крови и частей тела.

Переключившись на другую сторону, я повторяю процесс с его левой рукой. На этот раз его крики тише, шок и адреналин, проходящие через его организм, защищают его от ощущения полного эффекта боли.

Нова отпускает его и отступает, оставляя меня одного осматривать мой шедевр.

— Вы, ирландцы, действительно увлечены Иисусом, не так ли? Должно быть, тебя просто радует то, что ты можешь подражать своему богу, – кровь стекает по фреске и образует две лужи на грязном паркетном полу. Этот вид, который я хотел бы заключить в рамку и повесить на свою чертову стену. — Иди за женой, — приказываю я.

Это прекращает жалкое хныканье Найла.

— Пожалуйста, не причиняй ей вреда. Она не имеет к этому никакого отношения.

— Но она это сделает, — поправляю я, похлопывая его по груди, как это сделал бы старый приятель. — Женщины Моран сегодня вечером не сидят в стороне.

Звук высоких каблуков, беспорядочно лязгающих по полу, заставил меня повернуть голову. Связанная и завязанная на глазах Имоджин изо всех сил пытается поспевать за длинными ногами Новы, пока он тащит ее в комнату. Остановившись перед едва находящимся в сознании сыном, Нова снимает с головы мешок.

Крик, который раздается при виде ее драгоценного мальчика, настолько громкий и длинный, что я совершенно потрясен, как он не разбил витражные стекла в окнах. Любой прохожий мог бы подумать, что это ее покалечили. Имоджин падает на колени в луже крови Тирнана и прижимает связанные руки к открытой ране, пытаясь остановить кровотечение.

— Хотя я уверен, что для тебя все это очень шокирует и трагично, — начинаю я, в моем тоне нет ни капли сочувствия или заботы. — Я хочу продолжить это, так как у меня есть планы на остаток вечера.

Голубые глаза бросаются в мою сторону, и если бы взгляды действительно могли убивать, я бы истекал кровью, а не ее мальчик.

— Что с тобой, черт возьми, не так? Ты… монстр.

— Хотя лесть поможет тебе повсюду, Имоджин, нам нужно поговорить о том, как ты хочешь, чтобы все это закончилось.

Окровавленные руки, заложенные за спину, я медленно иду к рыдающей женщине.

— Твой муж и твой сын украли у меня. Это стоило мне больших денег, и я хочу знать, как ты собираешься заплатить мне за их преступления.

Ее заплаканное лицо искажается в замешательстве.

— Платить… платить тебе?

— Я дам тебе деньги, — хрипло говорит Найл со своего места на стене. — Мне понадобится несколько дней, чтобы перевести деньги на твои счета, но я могу вернуть тебе каждый цент, который мы заработали на оружии.

— То, что ты возвращаешь мои деньги, само собой разумеется, Найл, – мои глаза закатываются. Дурак. — Теперь я спрашиваю твою жену, сколько она готова заплатить, чтобы ты и твой сын вышли отсюда живыми и практически невредимыми.

— Ты уже взял свой фунт мяса и теперь просишь у меня еще? – высокая октава, на которую подскакивает голос обезумевшей женщины, неприятна и, честно говоря, драматична, на мой взгляд. Ее эмоции понятны, не надо прибавлять к этому театральности.

— Это… — я указываю на двух окровавленных мужчин. — Это был не мой платеж. Это было мое наказание. Есть тонкая грань, но между ними есть решающая разница.

— Что еще у меня есть такого, что тебе может понадобиться? — Имоджин задыхается. Тирнан шевелится и смотрит на маму, сидя на скамейке. Его рот открывается, как будто он собирается что-то сказать, но глаза снова закрываются, прежде чем он успевает это сделать. — Ради бога, ты уже похитил меня, замучил моего мужа и изуродовал моего сына…

— Я еще и твою дочь трахал, – эта злобная ухмылка возвращается на мое лицо при виде такого же выражения ужаса на лицах ее родителей. — Просто подумал, что выложу это здесь, поскольку ты еще ни разу не упомянула ее имя и не проявила к ней никакого подобия беспокойства. Кстати, она в безопасности, если тебе интересно.

Голова Имоджин недоверчиво трясется.

— Я тебе не верю. Когда… когда бы ты был рядом с моей дочерью?

— Ну, я не собираюсь раскрывать тебе все грязные подробности. Мне не хотелось бы показаться грубым или невоспитанным. В конце концов, у меня есть репутация, которую нужно поддерживать, но вот что я тебе скажу. Пока твой сын воровал у меня, я забрал твою дочь, – отправка ее той ночью стала для меня испытанием на выдержку до такой степени, с которой я никогда раньше не сталкивался. Впервые за свою взрослую жизнь я лишал себя того, чего хотел, и у меня не было сомнений, что я хочу большего от Рионы Морана. Чтобы сегодняшний день прошел по плану, мне нужно было держать дистанцию. В конце концов, я знаю, что моя награда будет стоить той боли, которую я испытывал в члене последние семь дней. — Ты уже поняла, чего я хочу?

— Риону? — бормочут и Найл, и Имоджин.

— Динь, динь, динь! У нас есть победитель, – подойдя ближе к тому месту, где сидят Имоджин и Тирнан, я выдергиваю его раненую руку из ее заботливой хватки.

— Прекрати! – она умоляет. — Он истечет кровью.

Виляя рукой, как кукловод, я киваю в знак согласия, когда кровь капает на мои туфли и ее одежду.

— Да, я очень хорошо осведомлен. Вот почему тебе следует быстро ответить на этот вопрос. Я либо получу свою плату, наблюдая, как он истекает кровью прямо здесь, в этой чертовой церкви, либо возьму твою дочь в жены.

— Ты хочешь на ней жениться? Почему? — спрашивает Найл. Я не могу решить, вызвано ли замешательство в его голосе тем, что он не понимает, почему я хочу на ком-то жениться, или тем, что он не может понять, почему я выбрал дочь, которую они ошибочно сочли несущественной.

— Это мне знать. Итак, тик-так, у этого предложения есть ограничение по времени, – потянувшись к неповрежденной руке Тирнана, я смотрю на безвкусные золотые часы на его запястье. — У вас есть пятнадцать секунд, чтобы принять решение.

— Ты не можешь получить ее, — ворчит Найл. — О ней уже говорили. Сделка о ее замужестве была подписана уже несколько недель.

Да, я в курсе, и еще знаю, какой мерзости ты пытался заложить свою дочь, хуесос.

— Даже если бы я захотел, я не смогу выбраться из…

Имоджин перебивает его, не заботясь о том, что еще скажет ее муж, потому что для нее это не предмет для обсуждения.

— Ты можешь забрать ее, – ее выжидающий взгляд обращается к мужу, который, к моему шоку, все еще не решается ответить. — Найл. Скажи ему, что он может забрать ее. Он уже еще больше ее запачкал. Чего она им стоит теперь?

Возможно, мне не следует позволять им всем уйти отсюда живыми.

За две секунды до конца Найл кивает головой.

— Отлично.

Я бесцеремонно отпускаю руки мальчика и ухожу от пары.

— Я даже не могу притвориться, что удивлен твоим ответом, – кивая головой мужчинам, ожидающим моего сигнала в задней части церкви, они выходят вперед, чтобы забрать Тирнана и Имоджин. — Пришло время вам двоим уйти. Хотите верьте, хотите нет, эти люди — бывшие военные медики. Я считаю, что хорошо иметь их в штате, потому что, как вы знаете, жить в этом очень опасном мире. Они позаботятся о том, чтобы с вашим сыном-правонарушителем все было в порядке и он был в порядке, – в моем весёлом тоне в глазах матери пылает убийственная ярость.

Подхватив Тирнана под руки, они несут его обмякшее тело к задней двери.

Имоджин поворачивается, чтобы последовать за ними, но замирает при виде оторванной руки сына.

Она лежит на грязном и пыльном бетонном полу в луже крови. Я почти громко смеюсь, когда она начинает приседать, как будто собирается взять её с собой.

— Оставь это, — рявкаю я, наслаждаясь тем, как она подпрыгивает при звуке моего громкого голоса. — Теперь это принадлежит мне.

На мгновение самообладание сильной ирландки начинает теряться, и ее нижняя губа дрожит.

— Но хирург мог бы…

— Ты действительно думаешь, что мне пришлось бы пройти через все трудности, отрубая ему руку — кстати, испортив при этом пару совершенно хороших брюк, — если бы я планировал позволить тебе снова пришить эту чертову штуку? Нет, потому что это было бы пустой тратой моего времени, что и ты сейчас делаешь, слоняясь без дела.

В конце концов я верну им руку, но это будет не так, как надеется Имоджин.

Выпрямив спину и подняв подбородок в фальшивой браваде, она выплевывает:

— Надеюсь, ты будешь гнить в аду, Эмерик Бэйнс.

— Я уверен, что да, – махнув рукой в знак увольнения, я добавляю: — Я все равно обязательно пришлю тебе рождественскую открытку.

— А как насчет моего мужа? Сними его с этого чертового креста.

Я смотрю на супружескую пару с поднятыми бровями.

— Он будет более чем рад спуститься в любое время, когда пожелает, как только сыграет остальную часть своей роли. Я не держу его там.

Ее рот разинут от ужаса.

— Ты… ты ожидаешь, что он вырвется на свободу?

— Верно, но только после того, как он проведет свадьбу. Хорошо, что прошлым летом его рукоположили к свадьбе племянницы, иначе этот план действительно пошел бы прахом. И кроме того, какая маленькая девочка не хочет, чтобы ее папа был рядом в ее важный день? – подняв подбородок в сторону Новы, он понял мой молчаливый приказ и подошел ко мне. — Вам пора идти, миссис Моран. Боюсь, это мероприятие только по приглашению.