У нее может быть красивое лицо, но оно не скрывает прилипшую к ней ауру «пойди и узнай».

Мне это нравится.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает моя мать, когда ее вытаскивают из-под рук. Ее узкие запястья теперь украшены застежками-молниями, а ее прежняя идеально завитая прическа представляет собой дикий беспорядок рыжих прядей. Не думаю, что за свои двадцать четыре года жизни я когда-либо видела ее такой… неопрятной. — Ты знаешь, чей это чертов дом?

— Конечно знаю. Мы не врываемся вот так в чей-то дом, миссис Моран, — отвечает женщина, лицо и тон которой передают, насколько она не впечатлена. — Отведите ее в машину. Мы идем по графику.

Мужчина, держащий мою маму, без колебаний следует этим инструкциям. Он достает из жилета черную матерчатую сумку и натягивает ее ей на голову, прежде чем вывести за дверь.

Я наблюдаю, не делая никаких шагов, чтобы помочь или помешать им разлучить нас. Когда моя мама выходит из парадной двери и скрывается из виду, я смотрю на женщину, которая явно отвечает за это дерьмовое шоу.

— Куда ты нас ведешь?

— В церковь, — вот вся информация, которую она предлагает. — Теперь ты выйдешь из этого чертовски безвкусного дома на своих ногах, или нам нужно ввести тебе успокоительное? Босс предпочел бы, чтобы нам не приходилось этого делать, но он сказал, чтобы мы доставили вас туда любыми необходимыми способами…

Она замолкает, оставляя все остальное до меня.

— Я могу идти.

— Умница, – она дарит мне улыбку, которая не достигает ее глаз. — А теперь давай двигаться.

Я не знаю, что задумал Эмерик Бэйнс, но что-то внутри подсказывает мне, что мне не понравится то, что произойдет дальше.