Его спина врезается в белую дверь, предназначенную только для сотрудников, и он вталкивает нас внутрь тускло освещенного помещения. С трудом и истерическими рыданиями я смутно различаю комнату, в которую меня привели. Здесь стоят ряды металлических стеллажей с аккуратно расставленными коробками и предметами. Мы находимся в одной из архивных комнат музея.

Мужчина усмехается, когда я тщетно пытаюсь схватить один из предметов, расставленных на полках, когда он тащит меня мимо них. Из-за беспорядка, царящего в голове, и панической дымки, застилающей сознание, я не могу с уверенностью сказать, за чем именно я потянулась. Все можно превратить в оружие, если ударить им кого-нибудь достаточно сильно, верно?

Комната глубже, чем я думала, и он ведет нас все дальше между стеллажами. Только когда мы доходим до последней стопки вещей, его хватка ослабевает. Восстановив равновесие, мои теперь уже босые ноги — видимо, я в какой-то момент потеряла шпильки — встают на холодный кафельный пол в тот самый момент, когда рука отпускает мое лицо.

Я только успела сделать вдох, чтобы потребовать объяснить, что это за чертовщина, как из-за полки вышла еще одна фигура. Мои слова превращаются в опилки на языке, и я едва не задыхаюсь, когда фигура выходит из тени.

Прошло уже более полугода после нашего танца осенью, а повреждения на левой стороне его лица все так же ужасают, как и в первый раз, когда я их увидела. Кожа, которую, похоже, содрали с черепа и шеи, а затем пришили обратно, состоит из уродливых розовых и серебряных линий. Его веко, которое, судя по всему, тоже было пришито, не двигается, когда он моргает. Я до сих пор не знаю, видит ли он что-нибудь с помощью частично скрытого молочного глаза, который находится под ним.

— Мы сожалеем, что отрываем тебя от праздника, — ровный тембр его голоса можно было бы назвать приятным, если бы я не знала, что это ложь. Или инструмент, которым он пользуется, чтобы заманивать женщин и доводить их до ужасного и кровавого конца. — Как ты можешь себе представить, мне было трудно найти время, чтобы поговорить с тобой наедине. Бейнс не облегчил нам задачу, заперев тебя в своей небесной твердыне.

Страх, и не самый веселый, обхватывает мою диафрагму и сжимает ее до боли. В голове крутятся образы зарезанных женщин, от которых сводит живот.

Словно Богдан Козлов читает мои мысли, злобная ухмылка расползается по его исхудавшему лицу.

Проходит мгновение, прежде чем его слова запечатлеваются в моем мозгу. Мы. Мы.

— Что…

Я так сосредоточилась на стоящем передо мной мяснике, что на мгновение забыла о человеке, который привел меня сюда, пока он не заговорил.

— Привет, сестренка.

По моему позвоночнику пробегают мурашки, словно сотня пауков пробирается по коже. Я кручусь вокруг себя с такой фиолетовой скоростью, что чуть не падаю.

— Тирнан, — его имя застревает у меня в горле, когда я его выдыхаю.

Он мой брат, я знаю это, но, оглядывая его сейчас, я едва узнаю его. Тирнан всегда гордился своей внешностью. Он фанатично следил за тем, чтобы его темные светлые волосы были аккуратно подстрижены и уложены, и я никогда не видела его с более чем однодневной щетиной на лице. Мне кажется, что он не стригся и не брился со времен церкви. Тауповый блейзер, который он носит, помят и слишком велик из-за того, что он похудел.

Его ненормальная сторона, которую я всегда видела, но все остальные игнорировали, проявилась в полной мере.

— Что ты делаешь? Почему ты… — и снова у меня украли слова. Не стоит шокироваться, увидев его без правой руки. Я имею в виду, что, черт возьми, я видела, как она валялась на пыльном полу в церкви, но есть что-то шокирующее в том, чтобы впервые увидеть рукав его пиджака пустым.

Тирнан проследил за моим взглядом, и на его губах появилась горькая ухмылка.

— Ценишь работу Бейнса? — он засучивает рукав пиджака в предплечье и протягивает мне завернутый обрубок. — Он прислал ее нам обратно. Мою руку, я имею в виду. Ты знала об этом? Ее оставили на нашем крыльце, и мама открыла коробку. Она подумала, что это что-то, что она заказала по Интернету. Ведь коробка была большая. Но нет, это была просто моя рука с привязанным к ней шариком "Скорейшего выздоровления". Она просто кричала и кричала, а этот чертов шарик плавал у нее перед лицом. После этого папе пришлось несколько дней давать ей успокоительное. Она до сих пор не пришла в себя.

Судя по тому, как он смотрит на меня… он ждет, что я буду возмущена действиями Эмерика. Он будет очень долго ждать такой реакции с моей стороны. После того, как моя семья вела себя в церкви, я думаю, что Эмерик имеет полное право насмехаться над ними и дальше, вернув отрубленную руку. И сделать это в столь красочной манере — совершенно в духе человека, с которым я теперь живу одной жизнью.

— Что, черт возьми, ты думал, произойдет? Думал, тебе все сойдет с рук? — я зарычала, сжав руки в кулаки, чтобы скрыть, как они дрожат. Не знаю, от чего это происходит — от страха или от ярости, которая сейчас бурлит во мне. — Ты. Украл. У него.

— А потом он украл тебя у нас! — Тирнан показывает на свою грудь и грудь Богдана.

Странный разговор, который мы вели в то утро, когда он пришел в мою комнату в нашем родовом поместье, снова всплыл в моей голове. Женитьба не по наследству — вот что ослабило наш род. Его заметно разозлила перспектива выдать меня замуж, а теперь он объединился с Богданом, за которого я должна была выйти замуж?

Он что-то замышляет, и, судя по тому, как удачно прошла его последняя затея, я не предвижу, что все это закончится для него хорошо.

Глупый, глупый человек. Хочешь ли ты потерять еще одну часть тела? Может, на этот раз голову?

— Он украл тебя у нас и разрушил все, что мы планировали между нашими семьями, — его лицо краснеет, и он делает шаг ко мне.

Я поднимаю ногу, чтобы отступить на шаг, но останавливаюсь, вспомнив, что это только приблизит меня к Богдану. Мне не нравится, что я уже стою спиной к русскому, я отодвигаюсь и располагаюсь так, чтобы они оба были немного впереди меня. Я хочу видеть их обоих все время, пока не придумаю, как убраться отсюда подальше.

Меня слишком долго не было, это лишь вопрос времени, когда Эмерик заметит и отправится на поиски. Нужно только убедиться, что эти два придурка не попытаются увести меня в другое место. Пока я остаюсь в музее, все будет хорошо. Со мной все будет в порядке.

У Эмерика повсюду люди. Кто-нибудь найдет меня.

— Где человек, который меня охранял? — спрашиваю я, не обращая внимания на его ответ. Споры с ним ни к чему не приведут. Это только еще больше разозлит его, а я знаю, каким бывает Тирнан, когда злится.

— Какое тебе дело? — огрызается Тирнан. — Он всего лишь один из лакеев Бейнса.

— Я бы предпочла, чтобы на моих руках не было крови невинного человека, потому что ты решил закатить истерику в разгар политического сбора средств.

Упс, мой план не злить его провалился.

Богдан хихикает. Это мрачный, зловещий звук, от которого у меня в голове раздаются тревожные звонки, словно приближается торнадо пятой категории.

Он приближается ко мне. Я пытаюсь устоять на ногах, но когда он приближается ко мне, я оказываюсь прижатым спиной к стеллажу.

Идиотка, — мысленно ругаю я себя.

Он протягивает руку, и его мозолистые пальцы проводят по моему лицу. Желчь начинает подниматься в горле. Кровь, покрывающая руки Богдана, может быть, сейчас и не видна, но она все еще капает с них. Руки Эмерика тоже в крови. Это никогда не было для меня секретом, но я никогда не вздрагивала при мысли о его прикосновении. Я никогда не уклонялась, потому что в глубине души знала, что в его руках я в безопасности.

Грубые кончики пальцев проводят по моей челюсти.

— М-м-м, какая мягкая кожа, — бормочет он в основном про себя, а затем приковывает к себе мой взгляд. — Я ценю твой дух, Риона, — от его похвалы и прикосновений все мое тело вздрагивает от отвращения. — Я предпочитаю, чтобы в моих женщинах было побольше борьбы. Это делает отношения захватывающими. Живым.

— Я не твоя женщина, — мгновенно огрызаюсь я, не позволяя ему увидеть страх, который сковывает меня изнутри.

Его светлые брови сошлись вместе — или то, что осталось от левой брови, попыталось это сделать.

—Потому что ты его? — он насмешливо хмыкает. — Нет. Сначала ты была обещана мне. Я выбрал тебя. Ты не принадлежишь Бейнсу, ты принадлежишь мне. У меня есть контракт, подписанный твоим отцом, в котором говорится именно об этом.

Густой чернильный ужас скручивает мои внутренности, но все же я поднимаю подбородок, чтобы встретиться с его глазами.

— У меня есть подписанное разрешение на брак, в котором говорится, что я принадлежу ему.

Брачное свидетельство, на котором моя подпись была подделана, но неважно. Семантика и все такое. Это информация, которую ему знать не нужно.

Тирнан громко рассмеялся.

— Контракт или нет. Это фиктивный брак.

Может, вначале так и было, но теперь это не так. Мой брак с Эмериком более реален, чем я когда-либо думала. Это превратилось в то, чего я не ожидала… в то, в чем я не знала, что нуждаюсь.

— Эмерик не согласится с этим мнением, — предупреждаю я брата через плечо Богдана.

— Мы не беспокоимся о Бейнсе, — огрызается Богдан. — Его дни на вершине сочтены. Мы придем за ним, — от поглаживания моего лица он переходит к длинной косе, свисающей по спине. Он наматывает сплетенные пряди на ладонь и тянет. Моя голова с силой откидывается назад, и мое горло оказывается открыто для него. Я борюсь с покорной позой, которую он мне навязывает, но все, что мне удается сделать, — это заставить его сильнее дергать меня за волосы. Кости в моей шее достигли предела. Моя шея физически не может отходить дальше, но он все равно тянет. — Вот почему мы здесь. В любом случае ты будешь принадлежать мне по праву, но я даю тебе возможность облегчить себе жизнь. Если ты добровольно уйдешь отсюда с нами сегодня вечером, я не стану наказывать тебя слишком строго за то, что ты добровольно раздвигала ноги для Бейнса все эти недели. Но если ты решишь остаться на его стороне, как послушная шлюха, я позабочусь о том, чтобы ты пожалела об этом, когда мы уничтожим его, а ты останешься без защиты, — когда он изучает мое открытое горло, кажется, что он представляет, каково это — провести по нему лезвием. — Тогда ты будешь всего лишь сладким фруктом, созревшим для сбора.