Каким бы ни был окончательный эмпирический анализ DID, очевидно, что современная философская теория разума должна будет предложить объяснение этому феномену. Концептуально это помогает нам увидеть, что возможно и что может быть необходимо. Как и во всех других представленных здесь исследованиях, мы не обнаруживаем умножения феноменальной перспективы первого лица как таковой. Однако ДИД демонстрирует, что субъектный компонент прозрачной ПМИР может обладать гораздо большей степенью дисперсии в плане репрезентативного содержания, чем обычно предполагается. В частности, на его месте может находиться множество наборов взаимоисключающих и функционально несовместимых форм интегрированного саморепрезентативного содержания. Из-за высокой степени внутренней согласованности, характеризующей эти наборы репрезентативного содержания, и из-за появления отдельных, функционально инкапсулированных автобиографических воспоминаний я предлагаю анализировать их как отдельные сущности, а именно как различные ПСМ, чередующиеся внутри одного и того же физического лица.

Можно предположить, что в специфических стрессовых ситуациях такая естественно развившаяся репрезентативная система, как человеческий мозг, вынуждена прибегать к определенному типу "эмоционального разделения труда", о котором упоминают Деннетт и Хамфри в процитированном ранее отрывке. Это может быть единственной возможностью предотвратить полный распад феноменального "я". Эмоциональная Я-модель обладает функцией делать информацию об общих интересах и биологических потребностях системы глобально доступной для обработки внимания, автобиографической памяти, моторного контроля и так далее. Если на ранней стадии развития, когда ПСМ ребенка только начинает расцветать и консолидироваться, родитель вдруг превращается в агрессора и даже предлагает вторую идентичность, давая ребенку новое имя (как это часто бывает), возникает причудливый и крайне угрожающий социальный контекст. Теперь существует более чем одна логика выживания. Поскольку физический выход из ситуации, как правило, невозможен, ребенок может быть вынужден распределить процесс внутреннего моделирования своих интересов и потребностей по разным функциональным модулям, которые затем по отдельности играют соответствующие роли в его общей репрезентативной экологии. Можно представить себе, как такие патологические Я-модели могут стабилизироваться в системе и внезапно активизироваться на более позднем этапе ее истории под влиянием иных, но структурно связанных социальных ситуаций (например, попытка изнасилования во взрослом возрасте). Это приведет к недоступности определенных видов информации о себе в определенные периоды времени (потеря памяти), а также к несовместимости общих функциональных профилей в эти периоды (несовместимые поведенческие модели).

С точки зрения третьего лица наблюдаемые психологические свойства пациента, страдающего DID, не могут быть последовательно описаны как свойства одного человека. Именно такая проблема возникла у маленькой Мэри в примере Деннетта и Хамфри: как по-прежнему создавать ментальную модель своего отчима как отдельного человека. Феномен DID дополняет наше предыдущее обсуждение социальных коррелятов PSM в разделе 6.3.3, добавляя перспективу развития: различные социальные корреляты могут определять различные феноменальные онтогении. Это также показывает, как психологические свойства, стандартно приписываемые системе в целом на личностном уровне описания, определяются субличностными процессами, которые генерируют содержание и функциональные свойства активной в данный момент Я-модели. Расстройства идентичности, хотя и диагностируются на личностном уровне описания, являются результатом субличностной дезинтеграции (см. Gerrans 1999; см. также Dennett 1998). Особенно при работе с генетической перспективой, при исследовании каузальной истории таких драматических "сдвигов личности", необходимо принимать во внимание субличностные уровни объяснения. Концепция ПСМ образует логическую связь между субличностным и личностным уровнями описания. Как нейробиологическая, функциональная и репрезентативная сущность она является субличностной, но, удовлетворяя ограничению прозрачности (см. раздел 6.2.6), она порождает свойства личностного уровня, такие как феноменальная самость для системы в целом, позволяя "сильные" феномены первого лица, социальное познание и интерсубъективность. Классические, эгологические теории разума, сталкиваясь с феноменологическим материалом, подобным тому, что представлен в ДИД или других случаях, описанных в этой главе, вынуждены либо игнорировать эмпирический материал, либо прибегать к оккультистским предположениям, например, что ДИД на самом деле является одержимостью духами и тому подобное.

Как только появятся более строгие эмпирические исследования ДИД, одной из важных задач станет изучение того, как различные степени дисперсии и инвариантности распределяются по разным уровням ПСМ. Например, максимальная дисперсия может наблюдаться в автобиографической памяти и аффективном профиле, в то время как определенные стили аттенциональной и когнитивной обработки могут оказаться более или менее инвариантным источником информации, даже между чередующимися Я-моделями. В частности, если верно, что, как я утверждал, человеческая Я-модель всегда функционально привязана к более или менее инвариантному источнику внутренне генерируемых входных данных, то должно существовать ядро инвариантности в определенной части бессознательной Я-модели - например, обеспечиваемое абстрактными вычислительными характеристиками пространственной модели тела или, как предположил Дамасио, в тех структурах ствола мозга, которые постоянно регулируют гомеодинамическую стабильность фундаментальных аспектов внутренней химической среды.

7.2.5 Люцидные сны

Как отметил Антти Ревонсуо, непрерывный процесс осознанного опыта может рассматриваться как особый, а именно феноменологический, уровень организации в мозге (см. Revonsuo 2000). Чтобы перейти к более систематическому описанию этого уровня с точки зрения репрезентативного содержания и функциональных ролей отдельных вовлеченных состояний, для первоначального направления исследований и разработки более конкретных гипотез может быть полезна соответствующая метафора. Концепция "виртуальной реальности" может быть использована в качестве эвристически плодотворной метафоры сознания, поскольку она отражает многие из его существенных черт (см. Revonsuo 1995; 1997; 2000a, p. 65; Metzinger 1993; см. также раздел 8.1). С точки зрения эпистемологии третьего лица, сознание - это глобальное симулятивное состояние. Однако этот факт недоступен с точки зрения первого лица во время обычных, непрозрачных сновидений. В обычных снах, как и в состоянии бодрствования, феноменологический уровень организации характеризуется субъективным чувством самоприсутствия (см. разделы 6.5.2 и 6.5.3), в смысле полного погружения внимающего, мыслящего "я" в мультимодальную эмпирическую реальность (см. разделы 6.2.2 и 6.2.3). Я также согласен с Ревонсуо в том, что предыдущие метафоры (например, множественные черновики, глобальное рабочее пространство, модели театра и т. п.) отражают некоторые, но не достаточные существенные характеристики соответствующего уровня. Чего же не хватает?

Вполне правдоподобным философским предположением является то, что феноменальное содержание зависит от внутренних и актуальных функциональных свойств человеческого мозга. Однако этот принцип внутренности не отражается на уровне самого сознательного опыта, поскольку на уровне содержания он систематически "экстернализируется": Мозг постоянно создает впечатление, что я* непосредственно присутствую в мире за пределами моего мозга, хотя, как говорит Ревонсуо, сам этот опыт создается нейронными системами, погребенными глубоко внутри мозга. Если в одном из предыдущих разделов я сделал первые попытки предложить репрезентационистский анализ внетелесного опыта, то Ревонсуо ввел понятие "внемозговой опыт" (Revonsuo 2000, p. 65). Второе понятие более фундаментально: Существенным феноменологическим ограничением для всех известных нам сегодня классов феноменальных состояний, по-видимому, является полное погружение в кажущийся реальным мир, изображаемый как находящийся вне мозга. Люцидные сновидения у нейрофилософски информированных людей могут представлять собой исключение из этого правила. Но даже обычные сны интересны тем, что они активируют внутренне моделируемое поведенческое пространство, в ситуации, когда сама физическая система функционально отделена от окружающей среды, но при этом постоянно "пытается" самоорганизовать свою нейронную активность, постоянно возмущаемую внутренним источником входного сигнала (см. раздел 4.2.5), в когерентное глобальное состояние (эмпирические подробности, касающиеся объяснительных моделей, см. в Kahn, Pace-Schott, and Hobson 1997; Kahn and Hobson 1993; Hobson, Pace-Schott, and Stickgold 2000).

Второй важной особенностью феноменальных сновидений является их прозрачность: тот факт, что содержание сновидения является симулятивным содержанием, что оно не является реальностью, а представляет собой внутреннюю репрезентацию возможности, недоступен для сознательного опыта в целом или познания в частности. Как я покажу в этом разделе, существует хорошо документированный и, возможно, отдельный класс феноменальных состояний, в которых содержание и функциональный профиль Я-модели человека обогащаются таким образом, что нейтрализуют ограничение прозрачности, которое было введено в главе 3 и которое действует почти для всех других феноменальных состояний, кроме осознанного познания и псевдогаллюцинаций. Люцидные сны теоретически важны, поскольку они могут быть самым распространенным и неоспоримым примером глобальной непрозрачности. Прежде чем перейти к указанию различий между обычными и люцидными снами, имеющих отношение к нашему первому рабочему определению термина, давайте рассмотрим один первый и типичный пример: