Плохие новости с площади Благодати
Давид шел через эспланаду музея, слушая, как звук его шагов раздается под арками. Эхо всегда рождало у него иллюзию, будто его преследует толпа невидимок, прячущихся за высокими колоннами. Но как бы быстро он ни оборачивался, ему никогда не удавалось застать эти фантомы врасплох. Да и как бы он мог, если они были невидимками? Ощущение преследования становилось невыносимым; ему начинало казаться, что его гонят прямиком к ловушке, которая вот-вот захлопнется, а он даже не может понять, в чем она состоит.
Этим утром Давиду вдруг захотелось снова увидеть главное творение Солера Магуса, выставленное под открытым небом на площади Благодати. На обратном пути он собирался заглянуть к Марианне в медицинский сектор.
Давид спустился по широким мраморным ступеням. Огромный сон, развернув свои изгибы и извивы, возвышался на месте старого фонтана. Он походил на странную аэродинамическую машину, готовую ко взлету. Живая машина, небесная ракушка, или… облако? Облако, прибившееся к земле после долгого странствия по воздушным потокам. Плененное облако… Кит, потерявший ориентацию и выбросившийся на песок, чтобы умереть…
Скульптура занимала собой добрую сотню квадратных метров. Глядя на нее, каждый невольно задавался вопросом: как мог один человек породить сгусток эктоплазмы таких размеров и не расстаться при этом с жизнью? Но оттого-то Солер и состарился так преждевременно, превратившись мало-помалу в живую мумию, не способную шевельнуть пальцем. Гигантские сны высосали его костный мозг, иссушили тело, сделали его плоть тверже вяленого мяса. Жизненная сила покинула его, поглощенная снами. Давид знал, что эктоплазма истощает организм. Каждый раз, когда ему удавалось вынести что-то из глубин сна, он терял в весе, словно в том, что выходило из его рта, содержалась частица его настоящего тела. Когда он становился на весы после очередного погружения, у него возникало чувство, будто он подвергся таинственной ампутации. Что именно у него отняли, он и сам не знал — ничего не болело, но его анатомия больше не являлась полной. Каждый сон что-то откусывал от него. Эта идея иногда принимала у Давида навязчивые формы. Ведь эктоплазма состояла не из дыма, как он думал вначале; лабораторные исследования показали, что в действительности ее текстура представляет собой живые клетки, взвешенные в очень инертной протоплазменной материи. Некоторые научно-популярные журналы даже сравнили эктоплазму с доброкачественной опухолью, развившейся вне тела человека. Эта малоаппетитная теория, фактически низводившая материализованные сны до уровня простых бородавок, не охладила, однако, энтузиазма публики. Давид часто думал об иссохшем Солере Магусе, похожем на египетскую мумию, с которой только что сняли пелены. Эктоплазма съела его. На материал для его творений пошла его собственная плоть, а ему остались лишь кожа, кости и те органы, которые были необходимы, чтобы вести жизнь растения, сведенную к нескольким элементарным функциям. Это его тело высилось там, на площади Благодати, его внутренности — облагороженные, очищенные, освобожденные от их неприглядной материальности, но все же его внутренности… Давид не питал иллюзий. Нынешняя галерея искусств была не чем иным, кроме как чудовищной анатомической выставкой. Под каждым экспонатом можно было бы выгравировать надпись: «Создано из внутренних органов скульптора», но публика наверняка не приняла бы такую грубую правду.
Давид замер у подножия ступеней. Размеры скульптуры наводили на него страх. Ему достаточно было закрыть глаза, чтобы увидеть Солера, тающего, как свеча в шипении горячего воска, чтобы произвести на свет этот колосс — столь прекрасный, столь цепляющий за душу.
Грандиозный сон, по сути, являлся государственным заказом. При упоминании о нем обычно говорили: «Монумент, который остановил войну». И это было правдой. Журналисты тысячу раз писали, как накануне решающего сражения к линии, разделявшей армии двух враждующих стран, на вертолете доставили Солера. И в одну ночь он создал этот сон, чьи благодатные лучи положили конец самоубийственной вражде двух народов и вернули порядок. Были подписаны соглашения, заключены договоры, и воцарился мир. Люди потрясенно оглядывались вокруг, словно очнувшись от кошмара, и с тоской недоумевали, как случилось, что они едва не ввергли себя в кровавую бойню…
Величественный сон, остановивший войну, вот уже пять лет возвышался на площади Благодати, и если и являл признаки увядания, то самые незначительные. Благодаря ему взметнулись цены на квартиры в окрестных домах: каждый хотел жить вблизи монумента, чтобы купаться в его животворных лучах. Статистические исследования, выполненные Министерством здравоохранения, показали, что жители площади Благодати не знают психосоматических нарушений и имеют отменное здоровье. Более того: в радиусе трехсот метров от материализованного сна полностью исчезли неизлечимые заболевания. Избранные счастливцы держали окна распахнутыми и большую часть времени ходили обнаженными, чтобы максимально открыть свое тело чудесным лучам. Достаточно было пройтись по окрестным улицам, чтобы заметить, что люди здесь намного красивее, чем в других кварталах города. Они отличались здоровым телом, гибкими и подвижными членами; ни у одного не было морщин, а седина являлась исключительным случаем. Иностранцы с изумлением глядели на детей, среди зимы играющих раздетыми в снегу на балконах: здесь не боялись ни переохлаждения, ни ангины, ни плеврита. Тело более не знало тирании прежних болезней. Нудисты обоих полов, постоянно живущие при настежь открытых окнах своих роскошных апартаментов, отделанных лучшими дизайнерами, являли собой довольно странное зрелище. Но они отказывались прикрыть хоть какой-нибудь участок своего тела, ведь это означало бы, что этот участок получит меньше благотворных лучей, а значит, постареет быстрее — чего они ни в коем случае не желали. Те, кто не имел средств снять жилье вблизи площади Благодати, посещали статую по мере возможности. По воскресеньям эспланада музея заполнялась немой толпой обнаженных людей. Они раскидывались на ступенях и газонах, подставляя себя под благословение статуи, как когда-то они же оккупировали пляжи, спеша покрыться бронзой в свой «законный отпуск». Это молчаливое скопище улыбающихся людей немного пугало Давида, который, как все профессиональные сновидцы, был невосприимчив к воздействию эктоплазменных объектов. Кутаясь в старый измятый плащ, он пролагал себе путь среди щедро выставленных напоказ грудей и половых органов. Неужели этим людям не холодно? «По крайней мере, теперь мы знаем, для чего нужно искусство, — сказала ему как-то одна старая женщина. — Нам всегда говорили: «Это красиво». Но что означает — «красиво»? Красота ведь не вылечит от геморроя. А теперь все по-другому. Ничего не надо понимать; теперь красота — как витамины; пусть это ни на что не похоже, но от этого чувствуешь себя лучше!»
Давид медленно обошел монумент. Рекордные габариты скульптуры не могли не восхищать его, но эйфории или прилива сил он нисколько не ощущал. Это свойство статуй-снов оставалось для него недоступно. Он был словно глухой рабочий, собирающий стереосистемы — досконально знал механику, но не мог насладиться ее работой из-за непонятного дефекта, которому врачи не находили объяснения.
Уже направляясь к входу в музей, Давид внезапно заметил Марианну. Она шла к нему с папкой в руках. На девушке была ее всегдашняя серая униформа: мешковатые свитер и юбка и стоптанные туфли на плоской подошве. Копна волос подчеркивала худобу ее лица.
— Я увидела вас из окна моего кабинета, — сказала она. — Нам лучше поговорить здесь.
Давид нахмурился. На что она рассчитывает? Что скульптура накроет их обоих своей эйфорирующей волной, и ему будет легче проглотить горькую пилюлю? Или она сама нуждается в анестезии, чтобы сообщить то, что, как уже предчувствовал Давид, станет для него плохой новостью?
— Вашему последнему сну присвоена категория «ПО», — выпалила она. — Он с трудом переносит противоаллергические инъекции. Тесты на биологическую опасность также не слишком обнадеживающие. Похоже, во время последнего погружения вы пережили кошмар. Вы чего-то испугались, и объект получил большую дозу адреналина. В лаборатории полагают, что он может оказать негативное воздействие на возможного покупателя.
Давид поморщился. «ПО» на жаргоне ветеринаров означало «потенциально опасен».
— Вы знаете меры предосторожности, которых придерживается организация, — тихо проговорила Марианна. — Избытка адреналина достаточно, чтобы признать ваш сон ядовитым. Непригодным к использованию. Нормы безопасности очень строги; мы не хотим получить жалобу клиента, травмированного стрессовым излучением. Вы устали, Давид. Слишком частые погружения исчерпали ваши силы. Вам необходимо взять передышку.
Молодой человек повернулся к ней и впился в нее глазами. Марианна не моргнула. Близость статуи избавила ее от обычной скованности. Ее губы не были поджаты, а лицо выглядело расслабленным и спокойным. Еще немного — и она показалась бы… красивой? Голос был мягким; сейчас она не стремилась подавить собеседника. «Это она и в то же время кто-то другой, — подумал Давид. — Будто вместо Марианны вдруг явилась ее сестра-близнец…»
— Давид, — продолжила Марианна, — мне очень жаль, но Музей собирается отказаться от ваших услуг на какое-то время. Ваши последние сны погибли в инкубаторе. Кроме того, вы создаете все более мелкие объекты, чья цена едва покрывает затраты на их предпродажную подготовку. Мы больше не можем выставлять их на аукционах; в лучшем случае ими заинтересуются только сувенирные лавки. Если вы не возьметесь за себя, то скоро дойдете до гипермаркетов, и ваши творения будут стоять на полках рядом с освежителями воздуха. Вы ведь не хотите, чтобы это произошло?