Давид хорошо помнил нелепую и постыдную историю с суперклеем. Миллионы маленьких красных тюбиков заполнили полки магазинов. Умельцы потирали руки: наконец-то появился по-настоящему сильный клей, способный выдержать любые нагрузки и соединить самые разнородные материалы. Симпатичные красные тюбики быстро раскупались, поскольку этот клей заменил все существовавшие виды герметиков. Эйфория продлилась недолго, и вскоре во всех концах страны курсировали спасатели, спеша вызволить неосторожных мастеров из плена стены, оконной рамы или канализационной трубы. Сила этого клея была так чудовищна, что медикам приходилось ампутировать пальцы и производить глубокие иссечения кожи. За инцидентами последовали бесчисленные судебные иски… Давид с тех времен хранил в ящике стола алый тюбик — не для того, чтобы когда-нибудь воспользоваться им, но потому, что видел в нем безымянную могилу умершего произведения искусства.

Санитары открыли инкубатор. Руками в резиновых перчатках Пит схватил распластанный, словно мертвая медуза, сон и кинул его в пластиковый мешок. Эктоплазма упала с глухим шлепком, оставив несколько капель на перчатках утилизатора. Один из его помощников записал номер экземпляра на белой табличке, прикрепленной к кольцу, которым стягивался мешок.

— Все верно? — спросил он, подняв на Давида мрачный взгляд.

— Верно, — подтвердил молодой человек.

То же самое санитары проделали с прочими снами, погибшими за время карантина. У Давида сжалось горло. Он представил себе, через какие муки прошло это маленькое существо за несколько дней своей жизни. Что его заставили вытерпеть, какие идиотские псевдонаучные опыты? Рассказывали, что некоторые лаборанты развлекались тем, что вводили юным снам инъекции очень концентрированного черного кофе, что они помещали еще слабую эктоплазму в специальную камеру, где без перерыва невыносимо сигналил электронный будильник. И все это якобы для того, чтобы проверить физическую устойчивость объекта перед реалиями внешнего мира… Была ли в этих экспериментах хоть доля научности, или в лабораториях медицинской службы царило откровенное безумие?

— Отлично. Уходим, — сказал Пит Ван Ларсен, и добавил, обращаясь к Давиду: — Ты хочешь присутствовать до конца, или с тебя хватит?

— До конца, — тихо ответил Давид.

Пит сплюнул на пол.

— Мазохист, — пробормотал он.

Санитары выстроились в строгом порядке. Пит встал во главе колонны. Каждый из утилизаторов держал в руках мешок с телом погибшего сна. Их резиновые комбинезоны производили странный чмокающий звук, и Давид подумал, что они, должно быть, здорово вспотели внутри своих скафандров.

— До скорого, — сказал Давиду толстый охранник, когда тот поравнялся с ним.

В его словах не было злорадства, лишь опытность искушенного человека, который в итоге понял истину: как ни бейся, все всегда идет наперекосяк.

Грузовик для вывоза снов ожидал у подножия здания. Это был большой черный фургон с помятым кузовом. Мешки аккуратно уложили в герметичные контейнеры, чтобы они ни в коем случае не разорвались при транспортировке. Давид сел рядом с Питом, а остальные разместились сзади и принялись перекусывать.

— Ну что, — обратился к Давиду бывший ныряльщик, заводя машину, — ты все еще в игре? Тебе хоть удается заработать на жизнь? Тот головастик, которого я только что упаковал, был не слишком крупным, вряд ли ты много получил бы за него. Но мои в самом конце были еще меньше. Я про себя называл их ошметками.

— Ты больше не видишь снов? — спросил Давид, ругая себя за этот вопрос.

— Нет, — ответил Пит нарочито беспечным тоном. — Мне сделали укол, и с тех пор я больше не погружаюсь. Мне снятся сны, как всем остальным, ничего не значащая ерунда, которую забываешь, как только открываешь глаза.

Он ненадолго замолчал, выполняя поворот на дороге, затем продолжил:

— Тебе следует сделать, как я, пока не стало слишком поздно. Ты видел статистику министерства? Видел, какова продолжительность жизни медиумов? Не слишком обнадеживает, правда? С возрастом твоя эктоплазма становится плотнее; она оседает в легких и душит тебя.

— Я знаю, — сухо сказал Давид. — Не нужно читать мне лекций.

Он поколебался, кусая губы, затем спросил:

— Каково это: не видеться больше с теми, кто внизу?

Пит пожал плечами, но его большие руки в резиновых перчатках со скрипом впились в руль.

— Я стараюсь не думать о них, — вздохнул он. — В любом случае, инъекция наверняка их убила. Я говорю себе, что это как с больной собакой, которую усыпляют ради ее же блага. Все равно в этих встречах было что-то неправильное. Мне все казалось, будто я изменяю жене с одной девушкой оттуда, а это скверно.

Больше они не обменялись ни словом до самого въезда в зону холодильных установок. Именно сюда, за неимением лучшего решения, складировали мертвые сны. Чтобы они не разносились по ветру и не разорвали контейнеры в ходе происходящих в них химических реакций, их замораживали. Только заморозка удерживала эктоплазму в стабильном состоянии без вреда для окружающей среды. В воздухе кружились кристаллики льда, как нескончаемая метель, и это зрелище неизменно завораживало Давида всякий раз, когда он оказывался в огромном лабиринте холодильных установок. Те, кто работал здесь, носили черные шапки-балаклавы, защищавшие уши и скулы от обморожения, что придавало им вид участников полярной экспедиции.

Санитары вылезли из грузовика и поспешили в отапливаемое помещение, чтобы надеть термокостюмы. Как всегда, им пришлось приложить усилия, чтобы стянуть с себя резиновые скафандры, мокрые изнутри от пота, после чего они второпях обтерлись и теперь готовы были отправиться навстречу подземной стуже. Давид вышел первым, низко надвинув капюшон, чтобы льдинки не кололи лицо. Парка оказалась ему слишком велика, и он изо всех сил затянул шнур на поясе. От дыхания изо рта у него вырывалось густое облако, мешавшее разглядеть лабиринт тускло освещенных туннелей. Вышедший следом Пит обогнал его; он и его люди явно спешили поскорее покончить с делом и убраться отсюда. Все шли, согнувшись; тяжелые сапоги с нескользящей подошвой стучали по полу, придавая этим похоронам странно военный вид. Давид двинулся следом. Его губы уже заледенели. Холод как бормашина чувствительно буравил металлические пломбы на его зубах. Наконец команда достигла двери нужной морозильной камеры. На ручке наросла ледяная корка, и Питу пришлось приложить усилия, чтобы ее открыть. Внутри бесформенной грудой лежали сны, как окаменевшие в арктическом холоде медузы. «Будто мрамор», — невольно подумал Давид. Но это был не мрамор, ведь мрамор не способен сверкать, как лед. Казалось, застывшие сны припудрены бриллиантовой пылью. Они громоздились один на другом, их очертания невозможно было разглядеть под густым слоем инея. Кладбище парализованных призраков, обреченных на вечное заточение. Но только так можно было замедлить их агонию и предотвратить загрязнение окружающей среды — заморозив их и не позволяя их телам далее разлагаться. Камера была почти полной.

— Придет день, когда их некуда будет класть, — проворчал Пит. — Придется грузить их в ракеты и отправлять к звездам. На этой камере скоро тоже появится табличка «Заполнено», как на остальных.

Быстрым движением он сдернул с мешка стягивающее его кольцо и швырнул мертвую эктоплазму на ледяной наст. Когда сон коснулся поверхности, раздался едва различимый треск, и цвет эктоплазмы тут же изменился. Другие санитары уже спешили прочь от камеры, спасаясь от невыносимого холода, идущего из глубины. Пит схватил Давида за руку и оттащил назад.

— Чего ты ждешь? — рявкнул он. — Хочешь сжечь себе легкие? Здесь нельзя находиться без маски.

Давид позволил себя увести. Он знал, что недалеко от города пришлось построить атомную электростанцию с единственной целью — поддерживать в рабочем состоянии подземные морозильные камеры. Ледяные могилы для снов требовали много энергии, и страшно было представить, что произойдет, если все гробы-холодильники вдруг однажды сломаются. «Будет взрыв, — ответил как-то Пит на вопрос Давида. — Распад снов спровоцирует мощный газовый выброс. На какое-то время газ будет автоматически заперт под давлением. Но никто не знает, сколько времени продержатся камеры. Возникнет риск нехватки кислорода, взрывоопасная ситуация…». Это и впрямь была чертовски сложная проблема, с которой сейчас никто не хотел разбираться, но с которой, несомненно, рано или поздно разобраться придется. Как всегда, когда катастрофа станет неминуемой.

В отапливаемой раздевалке Давид высвободился из своей экипировки и попрощался с Питом. Подземный холод пропитал его одежду; даже выбравшись на поверхность, он все никак не мог согреться. Давид быстро шел по залитому солнцем тротуару. Угрозы Марианны не выходили у него из головы. Отдых в санатории? Дорога к отставке всегда начиналась с отдыха в санатории, полном выдохшихся и бесполезных для компании медиумов. После санатория ныряльщику предоставлялось право на еще одну попытку — но только одну. Если и этот сон не окупался, его создателю предлагали сделать инъекцию, такую же, какую получил Пит Ван Ларсен. Волшебный укол, который освобождал от погружений и превращал ныряльщика в нормального человека. Безнадежно нормального.