Только я один знал, сколько крови я пролил и сколько раз крестился в поту, чтобы дойти до этого момента. Было слишком много всенощных и предрассветных пробуждений, чтобы их можно было сосчитать. Меня сотни раз сбивали с ног. Я довел свой разум, тело и душу до предела. Как Энди Дюфрейн в "Искуплении из Шоушенка", я провел более двадцати лет, скребя тупым молотком по тюремной стене своего разума, и мне нужно было сказать последнее слово, когда речь шла о правке и о том, кто заработает на моей истории. После многих дней и ночей, проведенных в раздумьях, я понял, что единственный способ добиться этого - самому издать эту чертову книгу.

Как только я сорвал сделку, мой агент обругал меня. Он сказал, что я исключен из списка его клиентов и что мне повезет, если я продам десять тысяч экземпляров. В общем, он сказал: "Счастливого, блядь, Рождества, Гоггинс" и отпустил меня. Он был не одинок. Почти все, к кому я обращался за советом - люди, знающие, как работает индустрия и что нужно для успеха, - говорили, что я дурак.

Да будет так.

Нельзя бояться разочаровать людей. Вы должны жить той жизнью, которой хотите жить. Иногда это означает быть тем ублюдком, который может поднять средний палец вверх всем в комнате и быть абсолютно спокойным за это.

Значит ли это, что вы не будете нервничать или что все пройдет гладко? Ни хрена подобного. Когда вы стоите на трапе самолета C-130 на высоте двадцать тысяч футов, ничего страшного, если ваши колени начнут подгибаться, потому что вы знаете, что времени мало и свободное падение неизбежно, но в ту секунду, когда вы выпрыгиваете из самолета, вы должны решиться на прыжок. Если вы этого не сделаете, то будете кувыркаться, опасно теряя контроль, и падать слишком быстро. Вам необходимо принять решение, чтобы сосредоточиться на сохранении стабильного положения тела. И никогда не смотрите вниз. Ориентируйтесь на горизонт. Это ваша перспектива. Это ваше будущее.

Вместо того чтобы получить большой аванс, я потратил 90 процентов своих сбережений - больше, чем тот аванс, который я бы получил, - чтобы выпустить книгу, не уступающую по качеству всем крупным издательствам, и выпустил собственную аудиокнигу с совершенно новым уклоном. Это было рискованно, но первопроходцы никогда не идут по ровным дорогам, которые уже прошли тысячи других. Они идут по пересеченной местности и прокладывают свой собственный путь. Всю свою жизнь я был нестандартен. Я разбивал формочки для печенья на протяжении почти двух десятилетий, и это была самая большая ставка, которую я когда-либо делал на себя.

"Вы попали в список бестселлеров "Нью-Йорк Таймс", - сказал Киш. Она подняла глаза от ноутбука и улыбнулась. Она была горда, и я тоже. Не потому, что мне было наплевать на список бестселлеров "Нью-Йорк Таймс", и даже не потому, что книга вообще продавалась, а потому, что я знал, что она честно отражает мою жизнь и все, что я в нее вложил. И, признаться, после того как мне сказали, что попасть в список бестселлеров "абсолютно невозможно" и "невозможно" для самоизданной книги начинающего автора, было приятно еще раз бросить вызов обстоятельствам.

В пятом классе я был практически неграмотным. В тот вечер я представил, как сажусь за стол с тем одиннадцатилетним ребенком, который так боролся на уроках и так жаждал признания. Если бы я сказал ему, что однажды он станет автором бестселлеров, он бы рассмеялся мне в лицо.

Я покачал головой, усмехнулся про себя и проглотил горсть витаминов. Без предупреждения мое сердце начало учащенно биться. Я приложил два пальца к сонной артерии и сверился с часами. Мой пульс скакал от стабильных пятидесяти ударов в минуту до 150 и обратно без какого-либо определенного ритма.

Как врач скорой помощи и человек, восстановившийся после нескольких операций на сердце, я сразу понял, что у меня фибрилляция предсердий, или АФИБ, когда верхние камеры сердца, предсердия, не совпадают по ритму с нижними камерами, желудочками. Я пережил подобный эпизод девятью годами ранее после первой операции на сердце, когда один из пластырей не сработал. Другой пластырь не сработал, или это что-то новое?

Я не сразу рассказал Киш. Она работала несколько месяцев без перерыва, чтобы помочь сделать "Can't Hurt Me" хитом, и ей не терпелось вернуться домой и побыть с семьей. Вместо этого я пытался контролировать сердцебиение с помощью вагальных маневров, например выравнивал давление в пазухах с помощью техники Вальсальвы, поджимал колени к груди, заставлял себя рвать или кашлять, массировал сонные пазухи. Было доказано, что эти методы помогают сбросить давление в организме и вернуть сердце в ритм. Глубокое дыхание тоже может помочь, но ничего не помогало, и чем дольше это продолжалось, тем сильнее кружилась голова и тем серьезнее становилась опасность.

При ВСД тромбы могут превратиться в эмболы, которые закупоривают кровеносные сосуды в мозге или сердце, вызывая инсульт и сердечную недостаточность. Люди с серповидно-клеточным признаком, как я, подвержены повышенному риску образования тромбов. Прошло несколько часов. Я притворялся, что все в порядке, пока мой пульс рисовал в моем сознании страшную электрокардиограмму, но когда Киш застегнула чемодан и повернулась ко мне, готовая ехать во Флориду, она поняла, что что-то очень не так. Мы ехали не в аэропорт. Мы ехали в отделение неотложной помощи.

На следующий день после Рождества в большинстве общественных мест становится тихо, но праздничный сезон в отделении скорой помощи всегда проходит шумно. Может быть, это алкоголь, семейные раздоры, одиночество или сочетание всех трех факторов. Когда мне было четырнадцать лет, жених моей матери, Уилмот, был застрелен на следующий день после Рождества, поэтому всякий раз, когда календарь склоняется к концу декабря, я больше думаю о травме, чем о Санте.

Когда мы вошли в раздвижные стеклянные двери, отделение скорой помощи было переполнено. Я опустился на одно из немногих свободных мест в приемном покое, голова кружилась как черт. Медики, врачи и медсестры суетились между процедурными зонами, катая пациентов по скрипучему кафельному полу на каталках и в старых шатких креслах-каталках. Система громкой связи трещала. Люминесцентные лампы жужжали над головой. Киш сидел рядом со мной и заполнял бумаги, пока я закрывала глаза и делала очередной глубокий вдох.

Спустя несколько минут, а может, и часов, я проделал то же самое в присутствии молодого врача в отгороженной занавеской процедурной зоне. Он не был кардиологом, и когда я объяснил, что перенес две операции на сердце, он воспринял эту новость слишком небрежно. Он послушал мое сердцебиение, установил на меня датчики и посмотрел, как мой пульс вычерчивает ритм на мониторе ЭКГ. Затем он рассказал мне то, что я только что рассказал ему.

"У вас ВСД".

"Вас понял". Я бросил на него косой взгляд. Киш поймал его.

"Что вы можете сделать для него, доктор?" - спросила она.

"Мы поставим вам капельницу и посмотрим, как вы отреагируете".

Пришла медсестра, пощупала мою вену, и лекарство, похоже, подействовало. Через несколько минут мой пульс успокоился, а головокружение ослабло, но когда через час снова вошел доктор, он выглядел растерянным, читая показания мониторов.

"Ну, пульс успокоился, но у вас все еще ВСД", - сказал он. "Я позвоню кардиологу наверх и посмотрю, что можно сделать здесь".

Мне не нужно было слушать, что скажет кардиолог, чтобы узнать свою судьбу. Я изучал случаи AFib, и если дыхательные техники, выравнивание и лекарства не синхронизируют работу камер, то следующим шагом будет шок сердца, чтобы перезапустить его, как вы перезагрузили бы замороженный компьютер. Я видел видеоролики об этом и был в ужасе.

Забавно, что две операции на сердце никогда не пугали меня. Я знал, что обе операции сопряжены со смертельным риском, но тогда я не задумывался о своей смертности и встречал их, лишь пожав плечами. В тот вечер в Нэшвилле я по-другому относился к жизни и смерти.

Can't Hurt Me" изменила меня, и моя последняя метаморфоза была гораздо глубже, чем коммерческий успех и энтузиазм публики по отношению к моей истории. Написание этой книги позволило мне в последний раз пережить тот ад, через который я прошла, а публикация книги позволила мне начать все с чистого листа. Люди всегда многое обо мне предполагали. Can't Hurt Me" наконец позволила мне сказать свою правду, и я почувствовала себя оправданной. Наконец-то я могла быть спокойна за свою жизнь и за все, что я в нее вложила и чего добилась. А потом, как по команде, мое сердце заколотилось, как заезженная пластинка, и я снова оказалась под прицелом жизни.

С Рождеством, мать вашу!

Пока Киш звонила родителям и утирала слезы, я столкнулся с горькой возможностью. Я верил, что моя роль на этой земле - страдать и преодолевать трудности, чтобы научить других делать то же самое, но теперь, когда этот период моей жизни, похоже, закончился, я должен был задаться вопросом: неужели я вдруг стал ненужным? Мои мысли метались между жалостью к себе и яростью. Моя тревога зашкаливала. Я уже не смеялся над смертью, как раньше. Я боялся. Я отчаянно хотел жить дальше.

Пришел техник и побрил мне грудь. Она приложила один электрод к моей груди, а другой - к спине. Затем вошел доктор и попросил Киша занять место в комнате ожидания у входа. Он посмотрел на мониторы, взглянул на меня и нажал на выключатель. Через меня прошло двести джоулей, и все вокруг померкло. На долю секунды я завис между ударами сердца. Он снова ударил меня, и я закричал, приходя в себя. Киш слышал, как я всю дорогу в приемной произносил имя Господа всуе, чего никогда не делал. Вот как больно было. Но это сработало. Я была синхронизирована.