Глава 18

Еще одна глава моей жизни, к счастью, закончилась. Мистер Заплатки пропал. Никто не знал, куда он отправился, выйдя из школы в тот холодный зимний день. Мама загнала его машину в наш отдельно стоящий гараж и накрыла ее брезентом, отряхивая руки и напевая, когда мы уходили. Мелодия была знакомой и навязчивой. «Ду-да! Ду-ду-да! О, ду-да-дей!». Несмотря на сладкий, мелодичный голос мамы, я задрожал.

— Как насчет мороженого на ужин сегодня, Дэнни-малыш? — спросила она. — Я бы сказала, что мы его заслужили, не так ли? С мятной крошкой?

Миссис Заплатки появилась в новостях, ее глаза покраснели, голос дрожал, когда она говорила в микрофон о том, каким добрым и нежным человеком был ее муж, как любил учить детей, какой опорой общества был, и обо всем том, что люди иногда говорят, прежде чем узнают, что их любимый человек на самом деле есть — или был в случае мистера Заплатки — замаскированный монстр. На сцене рядом со своей матерью стояла маленькая девочка с серьезным взглядом, и я подумал, не совершил ли он насилие и над ней, или же предпочитал мальчиков и питал особую симпатию к таким безотцовщинам, как я, у которых мало защиты. Но когда полиция наткнулась на большой запас детской порнографии на его домашнем компьютере, расследование застопорилось. Было ли это из-за отсутствия зацепок или потому, что полиция решила, что миру будет лучше, если он останется пропавшим без вести, я не знал. Все, что меня волновало, это то, что мои «репетиторские» занятия закончились. Кстати, меня до сих пор подташнивает, когда я слышу упоминание о периодической таблице элементов, поскольку именно на этой странице был открыт учебник, который мистер Заплатки принес ко мне домой, когда впервые совершил насилие надо мной. К счастью, разговоры, в которых может упоминаться эта таблица, возникают не так уж часто, и, возможно, вы удивитесь, что они вообще возникают. Но такое случается. О, мне ли не знать. Они говорят:

«О, посмотрите на этот закат. Чистое золото».

«Шпинат так полезен для тебя! В нем полно кальция».

В общем, вы поняли.

Итак, идем дальше. Я и до мистера Заплатки не любил, когда ко мне прикасались, но теперь, несмотря на то, что прошло уже несколько лет, я все еще отшатывался от человеческого прикосновения. Проблема заключалась в том, что я хотел понравиться. Я обращал внимание на девочек в своей школе. У меня пересыхало во рту при виде голых ног и обтягивающих рубашек. Мне нравилось, когда они проходили мимо меня достаточно близко, чтобы я мог почувствовать аромат их волос, но не так близко, чтобы они задевали меня. Поэтому, когда девочка из моего класса английского языка, сидевшая рядом со мной, которую я стал называть Улыбкой не только потому, что она часто это делала, но и потому, что обращала их в мою сторону, начала болтать со мной до и после уроков, я был счастлив и преисполнен надежды, что, возможно, я смогу быть нормальным, по крайней мере, в каком-то смысле.

Может быть, мой отец не испортил меня окончательно. Как и мистер Заплатки.

Никто не должен был знать, что было в моем прошлом. Я скрывал это. У мамы не было больше причин причинять боль или убивать кого-то из-за меня. То, что она сделала, оставалось тайной только между ней и мной. Я безоговорочно доверял маме. К тому же стал больше и сильнее — никто не смог бы снова сделать меня жертвой. Никто не смог бы угрожать мне или обманывать.

Однажды Улыбка спросила, не хочу ли я сходить на фильм, снятый по книге, которую мы читали на уроке английского. Я не знал, приглашает ли она меня на свидание или просто хочет пойти как друзья. И я не был уверен, на что надеялся. Нет, это ложь, а я изо всех сил стараюсь не лгать. Всегда ли мы осознаем свою ложь? Интересно. Разве не все мы постоянно лжем, независимо от того, хотим этого или нет? Признаем мы это или нет? Я вижу себя в определенном свете, и поэтому даже здесь, даже сейчас представляю себя вам таким, каким я себя воспринимаю. Но, возможно, это восприятие неточно. Возможно, ваше восприятие меня было бы иным? Ложное восприятие — это то же самое, что ложь? Думаю, нет. Что, если вы крепко держитесь за это ложное восприятие, потому что правда была бы невыносима? Эти вопросы я бы хотел обсудить с кем-нибудь. Возможно, это имело бы значение. Возможно, это изменило бы ситуацию.

Но я отвлекся.

Я надеялся, что нравлюсь Улыбке больше, чем просто друг. И просто невероятно нервничал. Как я буду знать, что делать? Как узнаю, что сказать? В моей жизни никогда не было мужчины, который мог бы научить меня тому, что нужно знать. И я не мог спросить маму. Мальчики не спрашивали своих матерей о таких вещах.

За год до этого я устроился на работу в местный продуктовый магазин, где расставлял товары, так что у меня были свои деньги, которые я мог потратить. Когда наступил день нашего свидания в кино, я встретил Улыбку у кинотеатра в новых джинсах и чисто выглаженной рубашке. Улыбка сказала мне, что я хорошо выгляжу, и согласилась, когда я предложил попкорн и напиток. Она непринужденно болтала, и мне казалось, что я киваю во всех нужных местах. Когда мы заняли свои места в затемненном зале, почувствовал себя более расслабленным. Обнадеженным. Когда начался фильм, Улыбка придвинулась ко мне ближе, так близко, что наши плечи соприкоснулись, а затем и колени. Мое дыхание участилось, нервы натянулись с новой силой, которая была одновременно и удовольствием, и болью. Она протянула руку и взяла меня за руку, прохладное прикосновение ее пальцев испугало меня так, что я чуть не подскочил на своем месте, а она тихонько хихикнула, сжав мою руку в своей. Мы просидели так много долгих минут, которые казались мне годами. Веками.

Я с ужасом следил за каждым вздохом, каждым движением, каждым мягким бульканьем в животе. И готов был поклясться, что чувствую, как молекулы моего тела перестраиваются, превращаясь в нового человека, которым мог бы стать, зная, что такая девушка хочет взять меня за руку и положить свою сладко пахнущую голову мне на плечо. Я чувствовал, что становлюсь твердым, молния моих новых джинсов больно давила на мой набухший пенис. Это напомнило мне об ужасной боли и непонятном удовольствии, которые я уже испытывал в этой области. Нет, нет, нет, нет. Я отчаянно пытался отогнать свои мысли, но безуспешно. Это напомнило мне о мистере Заплатки, и я вспотел, а в голове поднялся гул. Я не хотел думать о мистере Заплатки. О, боже. Не хотел думать о нем больше никогда, а особенно здесь, когда кудри Улыбки щекочут мою щеку, а ее гладкие пальцы переплетены с моими.

Я не хотел чувствовать себя грязным. Не хотел отстраняться. Но мое тело было то горячим, то холодным, и я чувствовал, как руки становятся все более липкими, а эрекция набухает в штанах, несмотря на то, что я изо всех сил старался ее подавить. Чем больше расстраивался, чем больше возмущался собой, тем сильнее возбуждалось мое тело. Это было страдание. Сердце колотилось в груди, яйца жаждали разрядки, а в голове мелькали образы, быстрые и яростные. Тошнотворные. Деревянная поверхность стола прямо под моим лицом. Разноцветные квадратики периодической таблицы. Никель. Кобальт. Магний. Попкорн перекатывался в моем желудке. И когда Улыбка повернула голову, прижалась своим мягким, горячим ртом к моей шее и поцеловала меня там, а ее рука скользнула к моей промежности, я кончил в буквальном смысле слова от удовольствия и стыда, крик замешательства и отвращения нарушил относительную тишину кинотеатра.

Улыбка быстро подняла голову и также быстро убрала руку, и я почувствовал ее пристальный взгляд на той стороне моего лица, которая уже горела от унижения.

Я слышал шорох поворачивающихся голов, почувствовал на себе их потрясенные взгляды и вскочил, пиная недоеденный попкорн, который стоял в ведерке на полу, и спотыкаясь о ноги людей, протискиваясь по проходу, спеша к выходу. И пробежал весь путь до дома, прежде чем отпер дверь и бросился внутрь. Только тогда я позволил слезам упасть. И мама нашла меня.

Она обняла меня и утешила.

— Вот так, вот так, мой дорогой, — сказала она. — Каждому мальчику иногда нужна мама. Ты никогда не должен быть один.

После этого Улыбка по-прежнему была добра ко мне, но как-то отстраненно. Она радушно здоровалась со мной на уроках и даже немного болтала со мной то тут, то там. Но как только звенел звонок, она хватала свои вещи и бросалась к двери. Однажды, в конце нашего выпускного класса, я увидел ее сидящей на скамейке возле спортзала. Осторожно подошел, набираясь смелости, готовя извинения и объяснения, хотя знал, что они давно запоздали. Но когда встал перед ней, и она посмотрела на меня с терпеливым интересом, слова бессвязно замелькали у меня в голове, и, не произнеся ни слова, я оставил ее там, где она сидела.

«Язык проглотил, Дэнни-малыш?» — подумал я, вспомнив старую мамину шутку, и поспешил прочь. Да, очевидно, он и это у меня забрал. Чего еще мне не хватало, что я узнаю только со временем? Что еще у меня украли, чего я никогда не получу обратно? И с чего все началось на самом деле?

Стул Кэт заскрипел, когда она откинулась на спинку, ожидая, пока Сиенна закончит читать. На мгновение они обе замолчали, прежде чем Кэт сказала:

— Очевидно, что тело и эта записка были оставлены в этом доме специально для тебя. — Она постучала пальцем по ксерокопии, лежащей перед ней на столе. — Так что теперь, — продолжила Кэт, — дело не только в том, что наш парень узнал имя одного из детективов, ведущих дело. На этот раз он либо изучил твое прошлое. Или заглянул в прошлое Декера. Или вы оба каким-то образом вовлечены в его извращенную игру. В любом случае, теперь он делает это гораздо более личным.

Сиенна тихонько вздохнула. Она была согласна с такой оценкой, просто не знала, как он мог узнать, что она или Гэвин снимали этот дом одиннадцать лет назад. Но если он втянул в это Гэвина, то зачем? Не указывает ли это на нее саму? Она повертела шеей из стороны в сторону, разминая затекшие мышцы.