— Прекрати это.

— Я пытаюсь, — сказала она, в ее глазах стояли слезы. — Я пытаюсь. Клянусь. Я просто... — Она искоса взглянула на Дженни. — Я не могу.

— Теперь, когда я попробовала, думаю, что мне нравятся большие шары, — сказала Дженни. — Их можно кусать!

Я поймал взгляд Шей, и мы вместе разразились смехом.

Позже в тот же вечер я прислонился к двери в комнату Шей.

— Привет.

Она с улыбкой подняла взгляд от своей работы за столом.

— Привет.

Девушка переоделась в маленькие шорты и свитер, который всегда оголял по крайней мере одно плечо. Без лифчика. Мне нравилось, когда она отказывалась от лифчика. И серьги тоже. Домашняя версия Шей была одной из моих любимых.

— Можно войти?

Мы все еще разбирались с правилами совместного проживания в фиктивном браке. Мы без проблем тайком занимались сексом в каждом полуприватном помещении, которое только могли найти — кладовке, сарае, ванной, — но не спали вместе с той ночи после праздника урожая. Хотя никто не говорил об этом вслух, совместное использование кровати для сна было слишком далеким шагом. Это было слишком для Шей, потому что она рассчитывала на чистый выезд из этого города и из нашего брака в конце своего года здесь. И слишком для меня, потому что я уже знал, что не смогу оправиться, когда она уедет. Мне не нужно было добавлять воспоминания о том, как я держал ее в объятиях каждую ночь, к этому шоу ужасов.

Поэтому мы жили в разных комнатах и соблюдали определенную вежливую дистанцию. Она проверяла меня каждое утро, чтобы уточнить, поедет ли Дженни домой с ней или на автобусе, чтобы потусоваться с Гейл. Я заходил к ней каждый день после обеда, чтобы спросить, не хочет ли она поужинать со мной и Дженни. Мы были чертовски вежливы.

Я стучал в ее дверь каждый вечер, чтобы сказать, что Дженни спит. Она стучала в мою дверь утром, чтобы сообщить, когда идет в душ. Я знал, что она делает это, чтобы мы не конкурировали друг с другом за горячую воду, но мне нравилось мучить себя и притворяться, что она это делает, чтобы я точно знал, когда она будет голой.

Бывали моменты, когда я думал, что эта информация служит приглашением присоединиться к ней там. Частично мне нравилась идея ворваться в ванную, откинуть занавеску, забраться туда вместе с ней и накрутить ее мокрые волосы на ладонь, пока трахаю ее у кафельной стены. Никаких вопросов, никаких разговоров. Другая часть меня знала, что я никогда не проверну такой трюк. Я бы отговорил себя от этого, прежде чем открыть дверь.

Если только Шей не даст понять, что ей нужна моя компания в душе.

— Конечно, ты можешь войти, — сказала Шей, махнув мне рукой.

Слава богу, она не знала, что я был наполовину тверд и полностью одержим ею.

— Спасибо. — Я закрыл за собой дверь и плюхнулся на ее кровать, зарывшись лицом в одеяло. Оно пахло ею, и теперь я был более чем наполовину тверд. — У Джен было миллион тем для разговора сегодня вечером. Вопрос за вопросом. Так много всего. У нее голова как пчелиный улей.

— О чем вопросы?

Я провел большим пальцем по шее, чтобы ослабить напряжение.

— Ни о чем. И обо всем сразу.

— Что такое? — Шей поднялась на ноги и двинулась к кровати. — Ты постоянно хватаешься за шею. Что происходит?

— Все в порядке.

— Очевидно, что нет. — Она убрала мою руку и провела тыльной стороной пальцев по моим плечам и шее. — Ты так напряжен, Ной.

— Все не так уж плохо, — проворчал я.

— Ха. — Она открыла несколько ящиков, прежде чем сказать: — Снимай рубашку.

Меня не нужно было просить дважды.

— Ладно, крутой парень, — сказала она, бросая телефон на кровать рядом со мной. — Я собираюсь поработать над твоими узлами. Ты не против?

— Нет конечно.

Она поднялась и устроилась на моей спине, ее икры плотно прижались к моим бокам.

— Я собираюсь использовать немного лосьона. Он пахнет немного медом и миндалем, но это не слишком сильный аромат. Никто не подумает, что ты упал в ведро с духами. Нормально? Уверена, что смогу найти что-то более нейтральное, если тебе не нравится.

Мед и миндаль. Наконец-то, блядь. Я свел себя с ума, пытаясь понять эти ароматы.

— Я не против, — сказал я. — Это смоется в душе завтра утром.

Бормоча в знак согласия, Шей нанесла лосьон на мою верхнюю часть спины, плечи и шею. Ощущения были потусторонними. Ее руки были сильными и неустанными, и мне нравилось, как она прикасается ко мне. Что еще лучше, напряжение казалось немного ослабевало.

Я решил все испортить, спросив:

— Ты хочешь иметь детей? Когда-нибудь? Ну, знаешь, раз уж Дженни заговорила об этом сегодня.

Ее руки замерли на моих плечах. На секунду я подумал, что между нами все кончено, массажная прелюдия окончена, и мне придется ковылять отсюда со своим ноющим членом. Но потом она сказала:

— Было время, когда я думала, что хочу детей. Я думала, что хочу идеальную семью и все, что к этому прилагается.

— Что изменилось?

Шей провела руками по моим плечам, сжимая их.

— Отношения закончились, и мне пришлось переоценить их.

— И дети шли в разрез?

Она криво усмехнулась.

— Я не знаю. Я все еще выясняю, чего хочу на самом деле и в чем убедила себя. — Она налила еще лосьона на ладонь. — А ты?

— Если ты не заметила, одной племянницы мне более чем достаточно.

— Ты никогда не думал о том, чтобы жениться на ком-то по хорошим причинам, не связанным с расширением своей империи или притворством ради поместья?

Я хихикнул в одеяло.

— Не совсем, нет.

Потому что я думал только о том, чтобы жениться на тебе..

— Ты не представляешь, что подаришь Дженни кузину или двух?

Я часто слышал тот или иной вариант этого вопроса. Все хотели знать, хочу ли я иметь собственных детей. Как будто сперма, внесенная в качестве вклада, была лучше, и я должен предпочесть это простому кровному родству с Дженни. Но я знал, что Шей спрашивала не об этом. Она хотела знать, куда приведет меня будущее и вижу ли я там больше маленьких людей, которые будут требовать бэби-морковку.

— Я так не думаю, нет. Не буду говорить тебе, что у меня есть железный план на будущее, потому что, видит Бог, все мои планы рушатся, но когда я смотрю на пять лет вперед, то не вижу там больше детей. Мне и так тяжело заботиться о Дженни. Ей нужно все мое внимание.

— И она бы устроила ад, если бы ты попытался искупать ребенка в кухонной раковине.

— Это точно.

Она провела костяшкой пальца по склону моего плеча, и это было чертовски больно, но это была приятная боль.

— Не уверена, что поверю тебе, если ты попытаешься сказать, что не искал жену на Манхэттене. Или в Бруклине. Готова поспорить, ты не мог пройти по улице, не столкнувшись с какой-нибудь цыпочкой в штанах для йоги.

— Я не искал никого в жены, — сказал я. — И не могу сказать, что обращал большое внимание на цыпочек в штанах для йоги.

— Ной. Не лги мне и не притворяйся, что ты монах. Я видела тебя в костюме и знаю кое-что о нью-йоркских девушках. Ты должно быть отбивался от них свинцовой трубой.

Если и было что-то, что я не хотел обсуждать со своей женой, так это секс, который у меня был до женитьбы на ней. Не потому, что он был умопомрачительным или большим по объему, а потому, что не хотел думать о том, что у нее был секс до нашего брака. Я знал, что он у нее был, и знал это еще тогда, когда мы были подростками, но на данный момент Шей была моей, и я не хотел вспоминать моменты, когда она принадлежала кому-то другому.

— Я слишком много работал, — сказал я. — Все остальное было... случайным.

— За исключением всех тех так называемых деловых встреч в Хэмптоне, где ты определенно не развлекался, потому что был хорошим младшим юристом.

— Не забывай о яхтах, — сказал я. — На яхтах я тоже был очень хорошим юристом.

— Ты бесконечно долго собирался жить жизнью холостяка?

— Скажем так, я не ненавидел холостяцкую жизнь, — осторожно сказал я. — У нее были свои преимущества. Ни одного обсуждения размеров шариков тапиоки, например.

— Когда она вырастет, мы должны будем смущать ее этой историей при каждом удобном случае. Например, когда она в первый раз приведёт домой парня, с которым встречается, или когда будем произносить тост на репетиционном ужине перед ее свадьбой.

От меня не ускользнуло, что Шей говорила о нашем совместном будущем, в котором моя племянница будет приводить к нам домой парней, а мы будем произносить тосты на ее свадьбе. Чтобы все не испортить, я просто сказал:

— Ты чертовски права.

— Скажи мне, если это слишком личное, — сказала она, проводя большими пальцами по моей пояснице. — Я хотела спросить, можно ли приходить в гости к Еве? Видится ли она вообще с Дженни?

— Не слишком личное. Еве разрешены посетители. Мы с Дженни пару раз навещали ее. Это были... — Я покачал головой. — Это были трудные визиты.

— Что случилось? — пробормотала Шей.

— Помимо очевидных проблем, нам пришлось путешествовать. Суд над Евой проходил в Мичигане, и она оставалась там в ожидании приговора. Мне не приходило в голову, пока не пришло время садиться на рейс, что у Дженни могут быть проблемы с перелетом. Она запаниковала. Полный и абсолютный крах. Кричала целый час подряд, прежде чем заснула на полу под своим сиденьем.

— О, черт.

— Да. Все это время я сидел там и думал про себя, что нам придется делать это снова, чтобы попасть домой. Я начал искать поезда и арендованные автомобили. Даже частные самолеты. Была секунда, когда я подумал, что мы просто будем жить в Мичигане вечно. — Я рассмеялся. — Затем позвонил педиатру, когда мы приземлились, и она сказала мне накачать ее антигистаминными препаратами перед обратным рейсом. Все получилось, и она словно была под кайфом. Серьезно, она надела солнцезащитные очки, которые, возможно, украла в магазине, сидела у меня на коленях, поедая M&Ms, и пересказывала мне каждое слово из «Пиратов Карибского моря» с точным акцентом. И это были только перелеты, Шей. Добавь сюда стресс от поездки в центр содержания под стражей, прохождение всех протоколов безопасности, а затем многочасовое ожидание встречи с Евой — это был хаос. Она провела четыре полных дня, готовясь к истерике, переживая ее или восстанавливаясь после нее. А потом мы повторили этот цикл еще два раза.