Белые платья и белые вуали привозили из городов. Первыми появились вуали (например, в горах Арьежа около 1890 г.), поскольку они были относительно дешевы и их можно было удобно носить с любым платьем. Белые свадебные платья, которые невозможно было изготовить из местных материалов и которые были более явным признаком демонстративного потребления, чем другая церемониальная одежда, появились не сразу, как показывает тщательное исследование, проведенное в северо-западной части Луары, в районе Роанна. Впервые белые платья упоминаются в 1890 г. в Сен-Жермен-л'Эспинассе, важном перекрестке на главной дороге из Роанны в Мулен. Но в Сен-Форжо-л'Эспинассе, расположенном немного дальше, первое белое платье появилось лишь пять лет спустя, а мода на него распространилась только после Первой мировой войны. В Виллересте, расположенном на берегу Луары, недалеко от Роанны, многие девушки носили белое с 1900 года. Но в Сейл-ле-Бен, изо-ляционной деревне на крайнем северо-западе, белый цвет был "очень редким в 1899 году". То же самое можно сказать о Сент-Оне и Сент-Альбане, расположенных на окраине лесов Аллье, где белый цвет, по мнению специалистов, появился "в основном после войны", а до войны, когда был очень популярен "бисмарковский коричневый", он был малоизвестен. Темные, пригодные для использования цвета - синий или черный, как в Мабли, расположенном недалеко от Роанна, но довольно изолированном, где семьи иногда раскошеливались на белый цвет. Фата для дочерей, но никогда - на платье, вплоть до 1914 года, и особенно после 1922 года, когда белые платья, которые теперь можно было купить в готовом виде, стали нормой; или в Villerest, где до 1890-1900 годов платья были из черного кашемира или атласа, а затем их можно было надевать по всем подходящим случаям - на свадьбы, причастия, процессии и в собственную могилу".

Предположительно, первым шагом на этом пути были готовые деньги, вторым - готовая одежда. Однако даже в далеком Авейроне, по одним данным, в 1880-х годах в сельскую местность пришла готовая одежда (вполне уместная задержка, хотя и недолгая после Мазьера), и мы слышим, что к 1909 году в скромной деревне можно было неплохо зарабатывать на жизнь, а молодая деревенская девушка, по крайней мере по воскресеньям, одевалась как ее городские сестры: шляпка с перьями, корсет, платье ярких цветов, панталоны, черные шорты, желтые сапоги и зонтик. Крестьяне стали выглядеть как все.

;

Мы знаем, что долгое время они выглядели по-разному - даже друг от друга. Они носили свои грубые, грубо скроенные наряды, окрашенные традиционными красками, отличавшимися в разных районах, с традиционными фасонами, отражавшими окаменевшую фантазию местного портного, образ пестрого общества, иллюстрируемый одеждой и головными уборами, подчеркивающими восприятие крестьянином географических различий". У паев была своя униформа - разные платья для торжественных случаев, разные шляпы и чепцы. Так же как и ремесла: мельники были одеты во все белое, вплоть до шляпы. Даже дорожных и строительных рабочих можно было узнать по вельветовым или молескиновым брюкам, цветным фланелевым поясам, сюртукам и фетровым шляпам. Затем, примерно в 1850-1860-х годах, появился один из первых предметов одежды, который мужчины стали покупать на рынке, - блуза, которую поначалу носили только в дни отдыха. А вместе с ней появились и первые ропоты по поводу растущего единообразия в одежде. Но под плащом домотканое сукно, ворсистое и жесткое, как картон, продолжало жить".

В конце 1880-х годов, когда Дьедонне Дерньи опубликовал свою "Книгу любопытных вещей", он открыл ее замечанием о том, что современная мода, проникшая в сельскую местность с середины века, вытеснила местные костюмы и головные уборы. Но Дергни жил в Эвре, а в долину нижней Сены городская мода проникает легче, чем в другие регионы Франции. В Лораге, Маконне и Бурбонне старый местный костюм сохранялся до Второй империи, традиционные головные уборы - до 1880-х гг. В Оверни одежда местного производства сохранялась до конца века, костюм служил 20-30 лет. 30 лет. Отец часто вырезал семейные сабо, женщины вязали пеньковые чулки, которые никогда не изнашивались, но не согревали. В городе покупалась только кофта. Такая ситуация сохранялась вплоть до войны, когда готовая обувь и одежда полностью вытеснили домашние изделия. Однако в путеводителе 1886 года утверждалось, что овернцев можно встретить повсюду, и что овернские нравы и манеры "теперь такие же, как во всей нашей прекрасной Франции". Что бы ни говорили, овернцы "воспитаны, говорят и ведут себя как все французы". Очевидно, возникла необходимость успокоить или предупредить потенциального посетителя.

Мы не должны сильно оплакивать уход этих буколических укладов. Мартин Надо без особой любви вспоминал свою домашнюю одежду, грубую, жесткую ткань, которая делала ее обладателя "неловким и тяжелым, неуклюжим, с трудом поворачивающимся". Лучшим свидетельством точности его воспоминаний является то, что от этой одежды он отказался при первой же возможности. И фелибуржец Фре-дерик Мистраль, и бретонский поэт Теодор Ботрель настаивали на том, чтобы их жены носили местную одежду. Как только мужчины умерли, соответственно в 1914 и 1925 годах, вдовы отказались от того, что, по всей видимости, считали навязанным". К тому времени местный костюм стал костюмом для всех. Но если это и произошло, то только потому, что повсеместно молодежь перешла на современную городскую одежду.

Во всех местах, где к концу века сохранялась местная одежда - в Лимузене, Оверни, Велайе, Бретани, - молодежь пыталась от нее уйти. Парни носили, по крайней мере, плавки, пиджаки из широкой ткани, костюмы из твида или саржи; девушки надевали купленные в магазине платья и носили "броские солнцезащитные тени, которые делали их вид совершенно испуганным". Даже шляпы с цветами и перьями делали успехи. Новинкой стали и городские украшения. Традиционно женщины носили свое богатство на себе - в цепочках, брелоках, серьгах; чем более отсталым был регион (например, Велай), тем дольше сохранялась эта практика. После 1885 или 1890 года, после 1900 и 1914 годов тяжелые золотые цепи ушли в прошлое. С другой стороны, появились обручальные кольца, как у представителей среднего класса, особенно после войны, когда стало легче добираться до города на машине или автобусе, чтобы их купить. Как сказал в 1936 году информатор из Понсина (Луара): "Раньше у людей были часы и цепочка [для обозначения помолвки]. Сегодня люди делают то же самое, что и в городе, - покупают обручальное кольцо".

Поступать так, как поступали в городе, особенно одеваться так же, означало явно продвигаться по служебной лестнице. Крестьянский костюм часто презирали как признак неполноценности, не в последнюю очередь потому, что многие буржуа заставляли носить его своих слуг. Выглядеть как Бекассин не способствовало самоуважению. Но и традиционный костюм был плохо приспособлен к современной жизни: высокие прически, длинные, тяжелые, объемные юбки, грубые материалы, менее интересные, чем те, что можно было купить, и, наконец, слишком долгий срок носки, когда даже дешевые готовые модели стали выходить из моды довольно быстро. В любом случае, крестьянский костюм, как и одежда горожан, всегда развивался и продолжал развиваться на протяжении большей части XIX века. По мере того как местная промышленность приходила в упадок, а национальная мода проникала в последние бастионы изоляции и бедности, костюм терял связь с жизнью людей. В нем больше не было смысла. А конкуренция была слишком сильной. В докладе, прочитанном на провансальском конгрессе в 1906 г., автор указывал, что арлезианский костюм насчитывает менее ста лет, а его современная форма существует всего ро или 15 лет. Истинный костюм для церемоний и танцев, он все больше укладывался в узкие рамки, был жестким, сильно орнаментированным и неуклюжим. К несчастью, все большее распространение получало "французское платье", столь удобное по контрасту, столь легко надеваемое. "В некоторых деревнях, даже по воскресеньям, надевают это [французское] платье на танцы или прогулку. Лиф так удобно надевать! Только шляпки не хватает, чтобы костюм был дамским: шаг легкий". Все это было связано, по словам докладчика, с "более активным образом жизни, более непринужденными отношениями, со всем протоколом старой жизни Арля, который исчезает"?

Окончательно исчезли фалды и костюмы, поскольку они были слишком дороги. Пришли в упадок обслуживавшие их местные чепчики и кружева, один за другим закрывались портные, вышивальщицы, исчезли местные штрихи на блузках, поскольку образцом для всех провинциальных покупателей стал уникальный парижский образец, исчезли сабо, особенно роскошные, а вслед за ними и кожаная обувь местного производства, ненужная теперь, когда можно было приобрести парижскую одежду, изготовленную вручную. Справедливый наблюдатель заметил, что изменения сделали одежду "более банальной, несомненно, но и более приятной, легкой, часто стильной". Об этом стоит помнить, выражая сожаление по поводу исчезновения традиционных костюмов".

Инновации, накопление разрозненных новинок, постепенный процесс, более или менее ощутимый: готовое заменяет самодельное; свернутые сигареты заменяют табак, с изменением жестов и терминологии; кольца заменяют цепи; шкаф и зеркало, которые нужно было покупать в магазине, заменяют деревянный шкаф, который мог сделать местный житель. Все это напрягало колыбель общинных отношений и связей, напрягало и изменяло ее. Ведь старая структура, по сути, не ломалась, она растягивалась, вкручивала новые витки в старые формы, вписывала новомодное и современное в привычные узоры. Так было с велосипедами, которые позволили фермерам, обычно питавшимся в поле, возвращаться домой на велосипеде и тем самым увеличили сходство между жизнью на ферме и жизнью в городе - правда, в основном после Первой мировой войны. Так было и с фотографией, которая очень скоро была привлечена для сопровождения великих церемоний и праздников жизни, чтобы зафиксировать их навечно и придать торжественность событию. Сначала для свадьбы, главного семейного праздника, в конце концов (хотя много позже) на крестины и первое причастие, фотография, формальная и величественная, вошла в контур ритуальных даров и жестов: новый обряд, как новый костюм или речевой оборот, примыкающий к старым или заменяющий их.