— Это эпически плохая идея, Черная птичка.

— Тогда отвези его в больницу и уезжай. Если он попадет в новости, то свяжись с ними, предложи встретиться. Просто скажи, что тебя тронула его история или что-нибудь в этом роде.

— Меня не трогает его история, — смотрю на Дэвида, который наблюдает за мной без тени интереса или осознания. — Без обид, приятель.

Он не отвечает.

Я провожу рукой по лицу и пронзаю ее умоляющим взглядом.

— Послушай, Черная птичка, мило, что ты стараешься ради него. Правда. Но это огромная просьба, и, возможно, ему будет лучше здесь. Я уверен, что у него где-то есть семья, люди, которые хотят знать, где он находится, они позаботятся о нем. Мы даже не знаем, что он умеет, благодаря этому ублюдку Торстену.

— Спорим, он умеет мыть посуду, — ничуть не смутившись, Слоан отворачивается от меня и подходит к Дэвиду. Обхватывает его запястье, и он опускает взгляд на ее прикосновение. — Пойдем со мной, хорошо?

Легким толчком Дэвид соскальзывает со стола и следует за Слоан. Я освобождаю им место, чтобы они остановились рядом со мной у промышленной посудомойки. Она берет несколько тарелок и вручает их Дэвиду, отводит его к стойке, с ободряющей улыбкой, и ее чертова ямочка наполняет меня в равной степени теплом и тревогой.

— Поможешь мне помыть посуду, Дэвид? Просто складывай в стеллаж, а затем открывай вот так, — она демонстрирует, как открывать и закрывать отдельно стоящую машину, потом показывает как заполнять стеллаж, что он делает немного быстрее, чем я ожидал. При ее поддержке он успешно выполняет все последующие действия, а когда цикл завершается, вынимает чистую посуду и оставляет ее сушиться на кухонном столе. — Это было потрясающе. Видишь, Роуэн? Он справился на ура.

Я борюсь с желанием застонать, когда сияющая улыбка Слоан озаряет меня.

— Ради всего святого. Ты как ребенок, выпрашивающий конфету.

— Пожалуйста? Очень прошу. Сильно пресильно, — говорит она, останавливаясь передо мной. Ее изящные руки обхватывают мои бицепсы нехарактерным для нее жестом, кроваво-красные ногти, словно когти, впиваются в мою кожу. — Я отдам тебе право на победу за прошлый год. Все, что захочешь.

Я сглатываю и сопротивляюсь желанию либо растерзать ее, либо убежать. Мои ноги остаются на месте, а глаза сужаются от скептицизма.

— Все, что я захочу?

Она кивает, но ее лоб хмурится, как будто она начинает осознавать, во что ввязалась.

Моя медленная улыбка порочна.

— Ты уверена в этом на сто процентов.

Ее лицо морщится. Моя улыбка растягивается.

Дэвид делает отрыжку.

И вот так просто моя улыбка исчезает.

— Черт возьми. Я еще пожалею об этом, да?

Слоан подпрыгивает на месте.

— Тогда мне тоже одно очко, — предупреждаю я.

— Хорошо.

— И ты поможешь мне убраться.

— Думала, это очевидно, учитывая, что я вымыла миску с твоей блевотиной.

Я испускаю тяжелый, продолжительный вздох.

— Прекрасно, — говорю я со стоном, и Слоан сияет. Она подпрыгивает на месте. Возможно, даже пищит. Я никогда не видел, как она подпрыгивает или пищит, и не уверен, что это связано лишь с Дэвидом, скорее из-за того, что он уговорила меня сделать так, как она хочет.

— Спасибо тебе, — выдыхает она.

Одним прыжком она целует меня в щеку.

А потом отпрыгивает, и эхо ее прикосновения затихает, как будто этого никогда не было на самом деле, только в воображении. Но мне кажется, я замечаю легкий румянец на ее щеке, когда она отворачивается. Она стесняется, когда собирает принадлежности, чтобы начать уборку. А я-то все вижу. По застенчивой улыбке, которую она бросает в мою сторону, прежде чем опустить голову и уйти в столовую.

Требуется несколько часов уборки, чтобы стереть наше присутствие из дома Торстена. Когда мы заканчиваем, я учу Дэвида на кухне, снова и снова загружая одни и те же три стойки с посудой, а затем провожаю Слоан на улицу.

Мы стоим в тишине, оба смотрим вверх на несколько звезд, чей свет проникает сквозь загрязненный дым от города, раскинувшегося за темными холмами. Всего несколько часов назад казалось, что на нас обрушилась вселенная. Вся мощь была отточена в одном лезвии. А теперь мы — мимолетное дыхание времени под звездным светом.

Голос Слоан разрывает ночь.

— Кажется, теперь мы официально лучшие друзьяшки, — говорит она.

— О, да? Хочешь пойти позаниматься карате в гараже?

Слоан улыбается, глядя себе под ноги. Ее ямочка — тень в свете фонаря на крыльце. Мое сердце переворачивается, когда ее улыбка исчезает.

— Кстати, я солгала, — говорит она.

Я бы хотел, чтобы она ответила на мой пристальный взгляд, но молчит. Она не может заставить себя. Поэтому я трачу секунду на то, чтобы запомнить детали ее профиля, потому что знаю, что впереди самое сложное, точно так же, как и в прошлом году, точно так же, как и в ресторане.

— О чем? — спрашиваю я.

Тонкая линия ее горла изгибается, когда она сглатывает.

А потом она поворачивает голову, ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза, и меланхоличная улыбка приподнимает один уголок ее губ, так что становится виден слабый след ямочки на щеке.

— Бостон. Я была там не ради встречи.

Ее слова эхом отдаются в моей голове, и прежде чем я успеваю осмыслить их или спросить, что она имеет в виду, она закидывает сумку повыше на плечо и уходит.

Я не просто ненавижу этот момент. Я чертовски его презираю.

— Увидимся в следующем году, Палач, — говорит она, а затем садится в свою машину и исчезает в ночи.

Я тоже солгал, — хочу сказать. Но не подворачивается шанса.