11 НЕСОГЛАСИЕ

РОУЭН

Моя первая осознанная мысль — одно-единственное слово, которое невнятно слетает с губ, словно оно застряло в вязком сиропе.

— Слоан.

Моя вторая мысль — я слышу ровный ритм музыки. Сначала подумал, что это мое сердцебиение, но ошибся. Ангельский голос мужчины плывет над легкими барабанами и мелодией гитары, которая напоминает пустыню на закате.

Слоан напевает в такт музыке, которая кружится вокруг меня. Когда она подпевает слова «приготовь его, размозжи ему голову», я узнаю песню. Knives Out — «Radiohead». Хриплый, сочный голос Слоан наполняет мою грудь облегчением. Я знаю, что с ней все в порядке, и слава богу. Потому что я не в порядке.

Комнату наполняют крики, и я открываю глаза. В поле зрения появляется смутно знакомый канделябр, украшенный яркими кристаллами. Пытаюсь сосредоточиться на них, пока остальная часть стола кружится.

— Просто… не… двигайся… — говорит Слоан, выдавливая каждое слово из-за искаженных криков мужчины. — Я бы сказала, что будет менее больно, если перестанешь сопротивляться, но это вранье.

Мужчина снова кричит, и я поворачиваю голову на звук. Возможно, это самая трудная вещь, которую я когда-либо делал. Ощущение, будто голова весит сто фунтов.

Визг достигает лихорадочной высоты. Слоан стоит ко мне спиной. Она оседлала перепуганного мужчину, сидящего на стуле во главе стола, заслоняя его от посторонних глаз. Не помню конец ужина из-за вина и снотворных, затуманивающих мои мысли. Торстен. Этого человека зовут Торстен. И он меня надул, как малявку.

— Небольшой надрез. Вот так.

Крики резко прекращаются, и плечи Слоан опускаются от разочарования.

— Слабак.

Не оборачиваясь, она протягивает руку за спину, ее кулак в перчатке покрыт кровью, и роняет вырезанное глазное яблоко рядом с другим, уже лежащим на тарелке с хлебом прямо рядом с моей головой.

Меня тошнит.

Слоан резко оборачивается на звук.

— В миску, Роуэн. Господи Иисусе, — она срывает перчатки, слезая с мужчины, и приподнимает мое туловище, чтобы меня вырвало в миску из нержавеющей стали. Ее руки крепко сжимают мои плечи, пока красное вино и еда опустошаются из моего желудка. — Лучше пусть все выйдет. Поверь мне, — ворчит она мрачным тоном.

— Этот ублюдок накачал меня, — удается выдавить мне, когда рвота наконец прекращается, и я вытираю рот салфеткой, моя липкая рука дрожит.

— Еще бы.

— Как долго я был без сознания?

— Пару часов, — отвечает она. Одной рукой протягивает мне неоткрытую бутылку воды, другой забирает миску. Слоан в нерешительности смотрит на дверь в коридор. — Надо бы убрать это, но Дэвид бесит до чертиков.

— Он угрожал тебе? Сука, если он угрожал тебе, я клянусь богом…

— Нет, вовсе нет, — говорит Слоан, усаживая меня обратно на стул, когда я пытаюсь встать. Мое тело заваливается набок. Кажется, она пытается улыбнуться, но это выходит как гримаса. — Он кажется довольно безобидным.

— Тогда в чем проблема?

— Он доедает. На кухне, — говорит она. Я качаю головой, не понимая, о чем она говорит. — Другие блюда. Эту… еду.

— Ну… то, что ест большинство людей. Обычная еда.

Краска отхлынула от ее лица.

— Да… большинство…

— Я не понимаю…

— Ты съел гребаного человека, — резко выпаливает она.

Я моргаю один раз, забираю у нее миску с блевотой обратно.

— О боже, Роуэн, это было отвратительно. Ты сожрал его. Никак не мог насытиться.

Меня тошнит.

— Ты потерял сознание пока жевал. Мне пришлось соскребать мясо с твоего языка, чтобы ты не подавился.

Я смотрю на нее слезящимися глазами, потом меня снова стошнит, хотя, к счастью, уже подступает желчь.

— Ты знал, что это было жаркое из копчика? Я пытала Торстена, пока он не рассказал. Мне пришлось вытаскивать человеческую задницу у тебя изо рта.

— Ты хотя бы доставала, а я ел! Какого хрена ты меня не остановила?

— Я пыталась, но ты внимания не обращал. Не помнишь?

Черт. Я помню.

Я помню гораздо больше.

Слоан слишком пристально наблюдает за мной. Она не такая апатичная, какой пытается казаться. Чем дольше я смотрю, тем больше рушится ее безразличная маска, и слабый румянец проступает под веснушками, покрывающими ее щечки и нос.

Чертова девчонка. Паникует, потому что я немного поделился своими чувствами. Явно нервничает из-за разговора, которого ей отчаянно не хочется заводить. Птичка готова улететь.

И я сделаю все, что угодно, лишь бы она была рядом, даже готов ударить молотком по собственному сердцу.

— Нет, — я качаю головой, когда мой взгляд устремляется куда-то в центр. — Последнее, что я помню, — это как Дэвид пришел с тележкой. После этого — ничего.

Когда я поднимаю взгляд, губы Слоан подергиваются. Это почти улыбка. Ее глаза стали немного мягче.

Проклятье.

Все именно так, как я и подозревал. Она, блять, испытывает облегчение.

Я впитываю в себя яд жгучего жала. Опускаю голову на руки. Она никогда не узнает, что я помню каждую секунду своего позорного, безответного признания. Я никогда не забуду, как ее кожа приобрела приятный розовый оттенок, когда говорил, что она красива. Я бы переполз через стол, чтобы поцеловать ее поджатые пухлые губы, когда поделился секретом.

Мне нужно вбить это в свой гребаный толстый череп. Она не захочет большего. Но я отказываюсь терять ее. Слоан — единственный человек в мире, который может взглянуть на моего монстра и найти в нем друга. И я знаю, что она нуждается в друге так же сильно, как и я. Может быть, и больше.

— Ты в порядке? — спрашивает она, ее голос едва ли громче шепота.

— Да. Все из-за наркоты, — снова вру я. Я даю клятву прямо сейчас, что это будет последняя ложь, которую я скажу Слоан Сазерленд. — Дерьмово себя чувствую.

Это правда.

— Я тоже так думаю. Знаю, как это бывает, — говорит она. Убирает миску, почти удостоверившись, что я закончил. — Ну, не по части поедания людей. Об этом я ничего не знаю.

Я бросаю на нее грустный взгляд, который только усиливает ее улыбку, прежде чем она отворачивается и несет миску, чтобы поставить ее в холле, бормоча себе под нос, что разберется с этим позже. С другого конца стола доносится стон боли, и я немного благодарен за то, что могу сосредоточиться на чем-то другом, помимо жжения в горле.

Я смотрю на Торстена. И впервые по-настоящему сосредотачиваюсь на происходящем вокруг.

— Ткачиха сфер, — шепчу я, и у меня перехватывает дыхание от прекрасного ужаса замысловатой паутины из лески, мерцающей в отблесках свечей. — Слоан… как?

Ее улыбка застенчива, когда она, пожав плечами, отодвигается от стола.

— Убивала время.

Слоан подходит к Торстену. Его голова свисает на грудь, а кровь стекает по лицу из темных пещер, где когда-то были его глаза. Он немного шевелится и стонет, потом снова впадает в беспамятство.

— Почти готово, — говорит она, похлопывая его по плечу, и останавливается, чтобы рассмотреть узор из лески позади него, который тянется от пола до потолка.

Некоторые линии пересекаются, другие накладываются одна на другую. Какие-то толще, чем другие, некоторые тонкие линии завязываются маленькими узелками, удерживая более тяжелую нить под определенными углами и со специальным изгибом. В разных местах и на разной высоте с паутины свисают тонкие кусочки плоти.

Слоан достает пару латексных перчаток из коробки на столе, затем рулетку и два отрезка предварительно нарезанной лески. Она напевает под музыку, звучащую из ее плейлиста через переносную колонку, и завязывает первую из двух нитей на паутине над головой Торстена, используя рулетку, отмеряя один метр от первой нити, и размещая вторую. Когда измерения закончены, она возвращается к столу, встречая мое пристальное внимание коварной улыбкой.

— Возможно, ты захочешь отвернуться, красавчик, — говорит она, двумя пальчиками двигая тарелку с хлебом и глазными яблоками ближе к себе.

— Нихрена подобного. Я не брезгливый.

— Уверен?

Мой желудок не согласен.

— Ну, обычно я не брезглив. Со мной все будет в порядке.

Слоан пожимает плечами и осторожными, изящными пальцами берет один глаз с тарелки.

— Уверен на сто процентов?

— Я лучше посмотрю, как ты делаешь украшения из кожи и безделушки для глаз, чем пойду на кухню и проверю Дэвида после лоботомии. Давай уже.

— Справедливо.

Слоан возвращается к паутине, аккуратно наматывая первую из двух отмеренных нитей вокруг глаза, закрепляя его в прозрачной нити.

— Ты правда сделала все это за пару часов? — спрашиваю я. Подол ее платья задирается выше сзади на бедрах, когда она завязывает леску узлами. Мой член твердеет при одном только воображении того, как ощущалась бы ее мягкая пока в моих руках.

— Сначала я готовлю все в отеле. Проще приклеить лески к листам, а затем свернуть в рулон, чтобы потом легко снять их, когда приду на место, — отвечает она, кивая на несколько смятых кусочков тонкого пластика на полу рядом со стеной. — Я заранее решила, что хочу сделать композицию в столовой, поэтому нашла размеры комнаты в записях риэлтора.

Слоан подходит, чтобы забрать второй глаз, одаривая меня еще одной застенчивой улыбкой, возвращаясь к паутине со своим призом. Точно так же, как она сделала с первым глазом, она наматывает тонкую нить лески вокруг яблока и завязывает его в свой шедевр, отходя назад, любуясь своей работой.

— Вуаля! — восклицает она на ухо Торстену, но он не просыпается. Мгновение она наблюдает за ним, толкая его окровавленную руку, привязанную к стулу. Тот не приходит в сознание, она вздыхает и поворачивается ко мне лицом. — Не очень крепкий орешек. Уже пятый раз теряет сознание.

— Но ведь ты же все-таки ему выдави…

— Вырвала, Роуэн. Я вырвала ему глаза.

— Ты вырвала ему глаза. Хотя не знаю, Черная птичка… левое отверстие выглядит немного раздробленным.

Она с хмурым видом наклоняется к Торстену, внимательно изучая пустые глазницы, а я сдерживаю улыбку.

— С его левой стороны? Или с моей?