Я киваю, и она тянется, чтобы сжать мою руку.

— Поздравляю. Я знала, что у тебя все получится, но это лучше, чем мы ожидали. Ты должна по-настоящему гордиться.

Я горжусь этим. Я едва чувствую, что этот вечер реален, когда Уолт идет со мной, чтобы забрать мою сумочку. Мы покидаем галерею и выходим в парижскую ночь. Сена блестит отраженным светом от соседних зданий. Неподалеку возвышается Эйфелева башня, сияющая золотом, ее прожектор кружится над горизонтом. Машина проносится мимо по улице, когда мы выходим на тротуар, за ней следует звон велосипедного звонка мужчины, когда он огибает группу девушек, смеющихся, когда они идут плотной группой. Я бросаю взгляд на Уолта и обнаруживаю, что он сосредоточен на мне, а не на Париже.

— Может, нам вернуться в мой отель? — спрашивает он с искушающим взглядом.

Я сглатываю, а затем поворачиваю подбородок в сторону реки.

— Хорошо, но давай пройдемся. Еще рано, а я никогда не гуляла по ночному Парижу.

Он кивает и протягивает мне руку. Я позволяю ему отвести меня через улицу на тротуар, идущий вдоль берега реки. Сначала мы не разговариваем, но ночь далека от тишины. Вдалеке раздается звук машины скорой помощи — явное напоминание о том, что мы не в Штатах. Когда мы проходим мимо групп, раздаются взрывы болтовни и отрывочные фразы по-французски. По реке курсируют лодки, перевозящие пассажиров для ночных круизов.

Я впитываю все это, ценю каждую мелочь, все время сосредоточив свое внимание на Уолте. Его большая рука тверда и спокойна, она легко сжимает мою. Я думаю, он идет медленнее, чем обычно, пытаясь убедиться, что я не чувствую спешки.

В конце концов я спрашиваю его о его перелете и о конференции в Калифорнии. Он спрашивает меня о моей неделе в Париже и о том, каково было готовиться к моей выставке. Разговор настолько далек от того, что я хотела бы обсудить, что даже не кажется вполне уместным. Кого волнуют перелеты и недели, которые мы провели вдали друг от друга?

Мои нервы напрягаются внутри меня, пока мы идем. Кажется, с каждым шагом я все больше раскачиваюсь. Уолт говорит мне, что его отель не так уж далеко впереди.

— Ты дойдешь или возьмем машину? — спрашивает он, а я киваю.

Это странное чувство: я могла бы идти вечно, и в то же время у меня есть нелепое желание пробежать последние несколько ярдов. Это воюющий конфликт внутри меня, беспокойство, смешанное с надеждой.

Я не удивлена, обнаружив, что его отель намного лучше даже того, где я сейчас остановилась. Его вестибюль отделан мрамором, а кессонные потолки (прим. состоит из впадин, балок и ячеек) украшены тяжелыми хрустальными люстрами. Уолт точно знает, куда меня отвести, прямо к лифтам и на пятый этаж.

Его номер в конце коридора. Он проводит своей карточкой-ключом, и двойные двери открываются в большой люкс с полностью оборудованной обеденной зоной, мини-кухней, гостиной и боковой спальней, спрятанной за закрытой дверью.

Я могла бы потратить час, осматривая комнату, изучая искусство и дизайн интерьера. Это замечательно, все выполнено в нейтральных кремовых и черных тонах, антикварные предметы сочетаются с современной мебелью. Затем я поворачиваюсь к Уолту и вижу, как он проводит рукой по волосам, и я понимаю, что мы достаточно долго откладывали неизбежное.

— Я не думаю, что когда-нибудь буду полностью готова к этому разговору, так что мы вполне можем начать. Я буду относиться к этому так, как будто срываю пластырь.

Его брови в замешательстве хмурятся.

— Думаешь, это будет так плохо?

Мой желудок скручивается в узел.

— Жизнь приучила меня готовиться к худшему, так что это именно то, что я делала на этой неделе. Я подавила все надежды, изо всех сил стараясь сохранить самообладание.

Его губы растягиваются в удивительно красивой улыбке.

— Тебе не кажется, что пришло время отбросить здравый смысл? Я прилетел в Париж, Элизабет. Я пришел сюда, чтобы поговорить с тобой. Как ты думаешь, я бы сделал это, если бы принес плохие новости?

— Думаю, нет.

Он делает шаг ко мне, а я стою совершенно неподвижно.

— Так почему бы тебе не расслабиться хоть немного? Ты топчешься возле двери, как будто собираешься сбежать.

Я и не подозревала, что это так. Я шагаю дальше вглубь номера, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

— Вот, — говорит он, протягивая руку за цветами. — Давай я поставлю это в воду.

На приставном столике уже стоит приготовленная ваза, и он разворачивает цветы из бумаги и ставит их внутрь.

После этого он поворачивается ко мне, встречается со мной взглядом и просто спрашивает:

— Как кто-то должен признаваться в своей любви? Должен ли я был заказать для нас ужин или десерт? Ты уже поела? Я даже не подумал спросить.

— Что?!

— Я просто… я не тот человек, у которого вошло в привычку говорить людям, что я их люблю. Я не могу вспомнить, когда в последний раз говорил это даже Мэтью, так что, скорее всего, я все неправильно сделаю.

Я открываю рот, чтобы попытаться заговорить снова, но он опережает меня.

— Я знаю… но я люблю тебя, Элизабет. Несмотря на то, как мы начинали. Несмотря на наше трудное начало — мое трудное начало.

Он выглядит настолько глубоко обеспокоенным своим признанием, что я не могу удержаться от смеха.

Он неправильно это понимает. Со вздохом он подходит к телефону, стоящему рядом с огромной вазой с белыми пионами.

— Боже, я знал, что сделаю это неправильно. Позволь мне заказать шампанское и еду. Ты любишь стейк?

Он поднимает телефон и начинает набирать номер, но я подбегаю, чтобы остановить его, забираю телефон у него из рук и кладу его обратно.

— Уолт…

— Ты не голодна? — спрашивает он, нахмурившись.

— Уолт, — повторяю я, пытаясь заставить его посмотреть на меня.

Когда он, наконец, это делает, я вижу беспокойство, запечатленное на его точеных чертах.

— Ты любишь меня?

Он хмурится.

— Я только что сказал, что люблю.

Из меня вырывается еще один смешок.

— Ты не должен выглядеть таким грустным из-за этого.

— Мне совсем не грустно, — говорит он. — Я...

— Напуган.

Он делает глубокий вдох, зажмурив глаза.

Это такая странная смена ролей — стоять перед ним с уверенно поднятым подбородком, быть той, кто привстает на цыпочки и обнимает его за шею.

— Я тоже тебя люблю, — шепчу я ему.

— Я рад это слышать, — говорит он, высвобождаясь из моих объятий и снова отступая назад.

Мое заявление не облегчает его беспокойство так, как я ожидала.

Теперь я снова начинаю нервничать. Что не так? Что может быть такого плохого?

— Боюсь, это только часть проблемы, — говорит он, потирая затылок. Теперь он начинает ходить взад-вперед, по-настоящему напрягаясь. — Наш брак… Мне не нужно напоминать тебе, что все начиналось скорее как договорное соглашение. Брак по расчету.

Я киваю, чтобы он продолжал.

— С самого начала моим намерением было вытащить тебя из этой ситуации, освободить тебя, как я мог. Я никогда не хотел принуждать тебя к чему-либо надолго, особенно после того, как услышал, как ты обсуждаешь это со своей мамой и сестрой. Вот почему я работал со своими адвокатами. Вот почему я сказал то, что сказал в библиотеке тем вечером. Я думал, ты хочешь отказаться от этого соглашения.

Несмотря ни на что, мне все еще больно слышать, как он упоминает о конце нашего брака, фиктивного или нет.

— Но... слушать тебя по телефону той ночью, быть без тебя последние несколько недель...

Он позволяет фразе повиснуть на волоске, продолжая расхаживать по комнате, его шаги ускоряются, когда он потирает лицо.

— Пожалуйста, просто скажи это!

Он резко останавливается и резко поворачивается ко мне.

— Я не хочу развода. Я хочу, чтобы это был настоящий брак, Элизабет. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Отныне и навсегда.

Из меня вырывается звук, наполовину смех, наполовину рыдание. Я прикрываю рот рукой, когда Уолт бросается ко мне.

— Скажи мне, что ты хочешь того же, — говорит он, обнимая меня за шею, наклоняясь, чтобы встретиться со мной взглядом. — Пожалуйста.

Я быстро киваю, слишком подавленная, чтобы говорить.

Я двигаю рукой, и он наклоняется и прижимается поцелуем к моим губам, решая нашу судьбу. Я целую его в ответ, прижимаясь к его телу. Его руки перемещаются с моей шеи, скользят вниз по моему телу, сжимая мою талию, чтобы он мог направить меня обратно в спальню. Мы целуемся на ходу, торопливые и безумные. После двух недель разлуки ни один из нас не хочет отпускать другого. Он протягивает руку назад и открывает дверь в спальню люкса.

— Элизабет? — спрашивает он, ища согласия.

Я целую его еще сильнее, в губы и щеки. Я чувствую вкус соленых слез и понимаю, что он, возможно, тоже плачет. Я снова говорю ему, что люблю его, когда он начинает раздевать меня, быстро разбираясь с моим платьем и ботинками. Его костюм оказывается более сложным. Я дергаю за пуговицы, и мне лишь частично удается раздеть его, прежде чем мы падаем обратно на кровать.

Боже, я люблю его. Я люблю его тело. Мне нравится тяжесть его рук, когда они скользят по моей обнаженной коже. Мне нравится, как он прокладывает поцелуями дорожку вдоль моего пупка и бедра, ощущение его языка, когда он раздвигает мои бедра и устраивается между ними.

Он остается там до тех пор, пока я не становлюсь настолько возбужденной, что начинаю дрожать, пока я не начинаю кричать и прикрывать рот. Я дергаю его за волосы, и его пальцы впиваются в мою кожу, удерживая меня распростертой для него, когда он садится. Осознание появляется на его лице, когда он говорит мне, что забыл упаковать в чемодан презервативы.

На мгновение возникает нерешительность, мы обмениваемся взглядами.

Меня это ни капельки не волнует. Ни в малейшей степени.

Когда я говорю ему это, он подползает ко мне, прижимается своими губами к моим и крепко целует меня. Когда он прерывает поцелуй, он начинает благоговейно шептать, и сначала трудно разобрать слова. Затем я понимаю, что он произносит клятвы, обещая заботится и обнимать меня, лелеять меня, поддерживать меня в болезни и в здравии. Он повторяет все слова, которые не имел в виду, когда мы были в зале суда, когда он наваливается на меня всем своим весом и мягко вдавливается в меня, скрепляя нас вместе.