Я отвечаю немедленно, облегчение переполняет меня.

— Кажется все против нас.

Он вздыхает, когда на заднем плане хлопает дверь.

— Я только что вошел в свой гостиничный номер. Боже, это был долгий день.

Я представляю, как он в изнеможении проводит рукой по волосам.

— Ты уже поужинал? — я спрашиваю.

— Я собираюсь заказать доставку еды в номер.

— О. Я могла бы отпустить тебя, чтобы ты...

— Элизабет.

— Я просто…

— Да, я знаю, что ты предлагаешь, но нет. Мы не положим трубку, пока ты меня не выслушаешь.

Я сажусь в постели, откидываясь на подушки.

— Но просто дай мне две секунды. Где их чертово меню? — Я слышу, как он шаркает по комнате, хватая телефон отеля, затем отчетливый звук, когда он набирает номер для обслуживания номеров. Кто-то, должно быть, отвечает довольно быстро, потому что Уолт говорит сразу же, заказывая чизбургер.

Они, должно быть, спрашивают о напитке, потому что Уолт отвечает:

— Вода подойдет. Добавьте салат на гарнир, пожалуйста.

На мгновение воцаряется тишина, а затем он благодарит человека на другом конце провода и вешает трубку.

— Элизабет? Ты здесь?

— Да.

— Хорошо. На это у них уйдет около двух часов.

Я улыбаюсь.

— Почему обслуживание номеров всегда занимает целую вечность?

— Я понятия не имею, но это универсальный закон. Подожди, дай мне переодеться. Я был в этом весь день. Фу, мне бы не помешал душ.

— Так прими душ.

— Верно, и шанс потерять тебя?

— Я останусь на телефоне, клянусь.

— Хорошо, но я возьму тебя с собой в ванную, — говорит он.

Я слышу, как открывается дверь, а затем включается душ. Вода разбрызгивается по кафелю и стеклу, а это значит, что он, должно быть, в действительно хорошем отеле. Никакой пластиковой бежевой занавески для душа для него.

— Ты меня слышишь? — спрашивает он.

— Едва ли.

— Я буду быстр.

Это настоящая пытка — разговаривать по телефону с Уолтом, слушая, как он раздевается. Мои уши покалывает от каждого малейшего звука: щелчка молнии, шуршания одежды, звона металла о кафель. Звук душа становится громче, когда он открывает дверь и заходит внутрь. Его тело частично перекрывает поток, заглушая звук. Я закрываю глаза и слушаю, представляя, как он выглядит, вода стекает по его мышцам, когда он намыливает свое тело.

Так проходит еще несколько минут, и я нетерпеливо ерзаю на кровати, пытаясь не обращать внимания на то, что мои щеки начинают гореть.

Вода отключается, и дверь душа снова открывается. Новый мысленный образ заменяет предыдущий: Уолт выходит из душа, блестящий, мокрый, голый и чистый. Вода капает с его темных волос, капли скатываются по шее и груди. Я слышу, как он разворачивает полотенце и начинает вытираться.

— Элизабет?

Я сглатываю.

— Я здесь.

— Хорошо. Позволь мне захватить какую-нибудь одежду.

— Все это было частью твоей уловки? — спрашиваю я, лишь отчасти поддразнивая.

— Что?

— Чтобы дозвониться до меня и заставить выслушать это?

Он хихикает.

— Уверяю тебя, все это было сделано совершенно невинно. Хотя, честно говоря, я бы никогда не смог слушать, если бы ситуация была обратной.

Дрожь пробегает у меня по спине, и вместо того, чтобы еще больше увлечь меня запретными темами, это заставляет меня вернуться к текущей проблеме.

— Ты хотел поговорить со мной о том дне? Прояснить ситуацию? — спрашиваю я, мой тон меняется на что-то более серьезное.

— Да, хотя я не уверен, как начать с этого вот так. Мне так странно разговаривать с тобой таким образом. Я бы хотел, чтобы ты приехала в Калифорнию. Сможешь ли ты? Придешь? Я пробуду здесь до воскресенья.

Смех вырывается из меня, потому что это так абсурдно.

— Нет. Я… нет, Уолт. Вообще-то я лечу в Париж в субботу.

Помощник Надежды прислал мой номер подтверждения и информацию о рейсе ранее сегодня днем.

— Париж? — спрашивает он, выглядя озадаченным, и что ж, в этом есть смысл.

— Да. Для моей выставки в Галерее Штейн.

— Какой выставки?

Я объясняю ему изменение в расписании, как Надежда поместила меня на место, которое было ранее заполнено, не в силах сдержать улыбку на моем лице, когда я перехожу к деталям. Даже после всего, мне приятно поделиться этим с ним. Теперь я понимаю, что он единственный человек, которому я хотела рассказать это.

— На самом деле это все было неожиданно и быстро. Я узнала об этом только вчера, поэтому стараюсь завершить все как можно быстрее.

— Это... — его голос замолкает, как будто он не уверен, что сказать. — Элизабет, это… Поздравляю. Ты должна по-настоящему гордиться собой.

— Так и есть. Да. Спасибо.

— Как долго ты там пробудешь?

— Думаю, неделю. Как раз достаточно времени, чтобы помочь с окончательными решениями о выставке, а затем, конечно, присутствовать на ней. Мне нужно сделать кое-что для прессы, ничего серьезного, но да...

— Вау.

— Да, это будет большая работа.

— Похоже на то...

Наступает долгая пауза, пока я смотрю на потолок, не зная, что сказать дальше.

— Уолт, как ты думаешь, может нам стоит поговорить, когда я вернусь из Парижа? Попробуем разобраться во всем этом позже? Таким образом, у нас будет немного времени, чтобы все обдумать? Я просто... Я не горжусь своим поведением той ночью...

— Здесь нечего стесняться.

И все же мои щеки краснеют.

— Знаю, просто...

На самом деле я не могу объяснить ему, каковы мои мотивы откладывать этот разговор, потому что это не то, чем я особенно горжусь. Просто для меня пространство равносильно надежде... надежде, что мы с ним действительно сможем уладить весь этот бардак после моей выставки. Я беспокоюсь, что если мы с ним сейчас поговорим, если наши пути разойдутся, я могу провести следующие две недели в подавленном состоянии, не в состоянии насладиться этим важным моментом в моей карьере.

— Две недели — это не так уж много, — продолжаю я. — Давай просто… Мы поговорим, когда я вернусь. Хорошо?

Я даже не понимала, что хочу, чтобы он не согласился и форсировал спор, признался в своей любви прямо здесь и сейчас, но я слышу:

— Хорошо.

Я чувствую, как будто мое сердце раскалывается надвое.

— Удачи в Париже.

— Спасибо. Я... да, я поговорю с тобой после.

— После, — повторяет он мне, прежде чем я вешаю трубку.