Глава 2

Последняя исповедь Норы.

Нора прервала поцелуй и увидела дюжину или больше целующихся парочек, включая Гриффина и Микаэля, которые все еще целовались.

И.

Все еще.

Целовались.

- Ради всего святого, Гриффин, - сказала Нора, потянувшись к руке Кингсли перед Сореном. - Вы двое целуйтесь сколько хотите. А мне с Кингом надо выпить.

Нора протянула Кингсли длинную клетчатую ленту, которой был обвязан ее букет. Когда они шли по обе стороны от счастливой парочки - которая все еще целовалась, конечно же – они подняли руки, и лента скользнула над их головами, словно создавая свадебную арку. Позади себя она услышала, как Сорен обращается к толпе гостей.

- Предлагаю всем перейти в банкетный зал, - сказал он самым авторитарным голосом священнослужителя. – Кажется, жених и жених немного задержатся.

Кингсли взял Нору под руку, чтобы проводить по длинному проходу к двери.

- Я слышал, что мы должны поблагодарить тебя за свадьбу, - сказал Кингсли, целуя тыльную сторону ее ладони.

Нора поморщилась.

- Микаэль немного струсил. Но я выбила это из него.

- Буквально?

- Целый час ушел на порку, за которой последовал час игры с воском. Малыш кончил так сильно, что чуть не потерял сознание. Два часа сна, и он был готов к церемонии. Мне нравится спасать положение, - ответила она. - У меня так хорошо получается.

Они ждали в фойе, и вскоре к ним присоединились мать и сестра Микаэля, родители Гриффина и трое братьев, а также Сорен. Джульетта, одетая в красное платье в тон килту Кингсли, передала ему Селесту. И когда Микаэль и Гриффин наконец вышли из Главного зала, то попали под град аплодисментов и дождь из риса. Селеста была лучшей метательницей риса из всех, заверил Кингсли свою малышку. Губы Микаэля казались припухшими от такого количества страстных поцелуев, а его бледные щеки раскраснелись, но Нора должна была признать, что никогда не видела его или Гриффина более счастливыми. Сегодня был прекрасный день для любви.

Гости, которые приветствовали пару объятиями и поцелуями, представляли собой мешанину друзей и семьи, или, как их называл Кингсли, «фриков и натуралов». Госпожа Ирина, первая доминатрикс, которую Кингсли обучил для «Восьмого круга», во время церемонии сидела рядом с тётей и дядей Микаэля. Сестра Мика, Эрин, позаимствовала салфетку у Альфреда, седовласого дворецкого Гриффина, которому пару раз во время церемонии пришлось тайком вытирать глаза. Нора была немного удивлена, что он проделал такой долгий путь в Шотландию на свадьбу Гриффина. Когда она спросила его, зачем он проделал долгий путь из северной части штата Нью-Йорк, он ответил: «Он мужчина-ребенок и девиант, и у него больше денег, чем здравого смысла, юная леди. Так что, конечно, я здесь на его свадьбе с его постыдно молодым мальчиком-игрушкой. Это единственная разумная вещь, которую он когда-либо делал в своей жизни». Затем он ушел, прежде чем Нора успела обнять его или, что еще хуже, расплакаться в его объятиях, что было бы непростительным оскорблением его достоинства.

- Хорошая церемония, Отец, - сказала она, улыбаясь Сорену. - Мне очень понравилась проповедь.

- Благодарю. Господь дал мне хороший материал для работы. Предполагаю Он заслужил небольшой похвалы. - Предоставьте иезуиту быть одновременно набожным и самодовольным.

- Упс, пора фотографироваться, - сказала она. - Я должна идти.

Фотограф уже пытался загнать толпу гостей обратно в Главный зал. Сорен направился вместе с ней в холл.

- Тебе нельзя быть на фотографиях, - напомнила она ему.

- Микаэль хотел, чтобы я был хотя бы на одной фотографии с ним и Гриффином.

- Сорен... это не очень хорошая идея.

- Микаэль мне как сын, - ответил он. - Когда у тебя есть дети, тебе приходится идти на жертвы.

- Ладно. Значит фотографии. Назвался груздем, полезай в кузов, верно? - Она взяла его за руку. Его пальцы дрожали, и Нора вопросительно посмотрела ему в глаза.

- Я в порядке, - сказал он, прежде чем она успела спросить.

- Все в порядке, если ты не в порядке.

- Я в порядке.

- У тебя дрожат руки.

- В этом килте... прохладно.

- В нем сотня футов шерсти.

- В замке дуют восходящие ветра. Я не привык к ненастной погоде в этом регионе.

- Ты сам виноват, что решил отказаться от белья.

- Кингсли виноват. И в Риме...

- Откуда ты знаешь, что Кингсли придерживается всех шотландских обычаев? - Она прищурилась, глядя на него. - Вы действительно бегали этим утром или вы двое играли в игру «кто найдет клеймор»?

- Я бегал, - ответил он. - До этого.

- Так и знала. - Она взяла обе его руки в свои и переплела их пальцы.

Сорен посмотрел на часы и снова на нее.

- Пять тридцать, - сказал он. - Еще три с половиной часа.

- Они быстро пролетят, - сказала она, обнадеживающе улыбаясь. - Не так ли?

- Это будут самые долгие три с половиной часа в моей жизни.

И для Норы тоже.

- Я им не понадоблюсь на приеме, который и приемом то сложно назвать. Могу подождать с тобой, - сказала она.

- Спасибо. - Он поцеловал ее в лоб. - И что бы я делал без своей Малышки?

Нора проглотила неожиданный ком в горле.

- Обещаю, тебе никогда не придется это выяснять.

Она неохотно отпустила руки Сорена, когда фотограф повел ее и Кингсли к Гриффину и Микаэлю. Первые фотографии были жениха и жениха, шафера и почетной Госпожи.

Кингсли протянул ей руку, и она приняла ее, благодарная за его компанию в их общей тайне.

- Как он? - спросил Кингсли.

- Именно так, как ты думаешь, - ответила она.

- Ни разу не был так напуган в своей жизни?

- До дрожи в руках.

Кингсли поцеловал ее в щеку.

- Понимаю его чувства.

На фото ушло полчаса. Кингсли пообещал извиниться за нее и Сорена перед любым, кто спросит, где они были. Микаэлю и Гриффину, конечно же, можно сказать правду. Они поймут. Микаэль согласился на пышную свадьбу при одном условии - никакого официального свадебного приема. Вечеринка? Конечно. Ладно. Микаэль, молодой художник, каким он был, находил постановочные моменты, подобные церемониальному разрезанию торта, оскорбительными. Прием был для единственной цели, чтобы люди ели, пили и танцевали. Как только свадьба закончилась, свадебная вечеринка могла приступить к любым развратным выходкам, которые только хотели гости. И поскольку она и Кингсли были на свадьбе, развратные выходки были само собой разумеющимися.

Нора отправилась на поиски Сорена и нисколько не удивилась, обнаружив его в маленькой часовне замка, построенной из камня и дерева. Она вошла внутрь и направилась к нему.

Солнце пускало лучи через восьмиугольное окно и отбрасывало восьмигранный свет на Сорена, превращая его светлые волосы в золото - мгновение настоящей алхимии. На одном дыхании, в одно мгновение ей снова исполнилось пятнадцать лет, а ему двадцать девять, и он выглядел точно так же, как в первый раз, когда она его увидела. Солнечный свет растопил годы между сейчас и тогда. Ее рука дрожала, так что удивительно, что она не уронила свой бокал с красным вином.

Ее шаги по каменному полу привлекли внимание Сорена. Он поднял голову и повернулся к ней. Маска самообладания спала, и она увидела страдание в его глазах. Нора поставила свой бокал с вином на алтарь и подошла к нему, обняла, прижимая к своему сердцу, и положив подбородок ему на макушку.

- Как поживаете, мой господин?

- Не знаю, - признался он, глядя на нее. - В моей жизни были дни, когда я просыпался, не зная, что позже в тот же день вся моя жизнь изменится. День, когда я встретил Кингсли, день, когда я встретил тебя. Обычно не знаешь ни дня, ни часа. Сегодня я знаю.

- Помнишь ту историю, которую я написала о королеве Эсфирь, когда училась в средней школе?

- Как я мог забыть? Должно быть, я перечитал ее тысячу раз.

- Правда?

- Эротическая история, написанная красивой шестнадцатилетней девушкой, в которую я был отчаянно и без раскаяния влюблен, и в которой фигурировал герой, подозрительно похожий на меня? Я читал его, пока чернила не выцвели и страницы не рассыпались.

Нору смутило, насколько ей было приятно, что Сорену так сильно понравился ее рассказ.

- Я хочу, чтобы ты знал, что царя Ксеркса я писала не с тебя.

- Он был блондином. Перс блондин.

- Поэтическая вольность. - Она села рядом с ним на скамью. - Королева Эсфирь также была подозрительно похожа на меня. В любом случае... написание этой истории изменило мою жизнь. Я никогда раньше не писала ничего подобного. Все, что я пыталась делать, это флиртовать с тобой, и теперь, двадцать два года спустя, я сделала целую карьеру писателя. Я не знала, что моя жизнь изменится в тот день, если я напишу одну маленькую историю. И все же... мы здесь. И все благодаря тебе.

- И царице Эсфирь. И Королеве Элеонор.

- На самом деле я не королева.

- Ты всегда была королевой в моих глазах. Особенно сейчас.

- Не могу поверить, что надела свадебное платье. Как Гриффину удалось уговорить меня?

- Оно восхитительно. Ты восхитительна.

Сорен нежно поцеловал ее в губы. Его губы дрожали. Сорен был человеком глубоким и тихим, как будто он хранил тайное второе сердце, запертое в стеклянном ящике. Это объяснило бы, как много он чувствовал и как сильно, и все же как редко таким чувствам позволялось вырваться из плена. Иногда перед тем, как они занимались любовью, он резал ее кожу острым лезвием толщиной с бумагу, и этот акт был настолько интимным и мучительным, что заставлял его дрожать. Его пугало брать ее жизнь в свои руки, и все же именно в такие моменты они чувствовали себя ближе всего друг к другу. Она знала, что сейчас он дрожит по той же причине.

- Ты простишь меня, Малышка? - спросил Сорен.

- Какой смертный грех ты недавно совершил?

- Ты знаешь мои грехи лучше меня.

- Да. Поэтому говорю, что нет необходимости просить у меня прощения за что-либо.

- У тебя всепрощающее сердце, - сказал Сорен. - Это всегда восхищало меня в тебе.

- Я знаю себя. Знаю свои слабости и недостатки. Иисус всегда был так добр к грешникам и так жесток к лицемерам.