Глава 5

Уроки флагелляции.

- Сильнее, - сказал Кингсли. Элли добавила силы, сколько могла. - И ты называешь это сильнее?

Она бросила флоггер и повернулась к Кингсли.

- Откуда ты знаешь, с какой силой я бью, если я даже никого не бью? - Она указала на полотенце на стене. - Это банное полотенце, а не человек. Неважно, как сильно я его луплю, оно не закричит.

- Оно все еще висит на стене. А если оно все еще висит на стене, - Кингсли поднял флоггер, замахнулся отработанным ударом, и полотенце приземлилось на пол мягкой лужицей у их ног, - значит ты недостаточно сильно бьешь по нему.

Элли шумно выдохнула, подняла полотенце с пола и повесила на место. Они были в игровой Кингсли. Он мог похвастаться красным Андреевским крестом, кожаной скамьей для коленопреклонения, двумя дюжинами флоггеров, тростями и достаточным количеством веревок, чтобы связать целое стадо крупного рогатого скота. С потолка свисала изящная стеклянная люстра, которая придавала игровой комнате тот оттенок класса, которого все ожидали от Короля Преисподней. В течение последних двух недель Кингсли приводил ее сюда по четыре часа в день, обучая различным искусствам боли. Порка тростью была проще простого. Зажимы были пшиком. Однако порка оказалась труднее, чем казалось на первый взгляд.

Как только полотенце вернулось на место, Элли протянула руку. Кингсли дал ей флоггер из лосиной шкуры с черным хвостом, хлопнув рукоятью по ее ладони.

- Я могла бы сбить его кнутом, - ответила она.

- Никаких кнутов. Никаких однохвосток. Этим ты можешь убить кого-нибудь. К кнуту притронешься, как только будешь готова, но не сейчас.

- Люблю кнуты.

- Как и все мы, но флоггер будешь использовать чаще кнута. Никакого кнута, пока не научишься флаггеляции. Потом я найду тебе мастера по кнутам. А теперь еще раз, - сказал он спокойным и ровным тоном. - Сделай так, чтобы было больно.

- Я заставлю его страдать. - Элли прищурилась, глядя на полотенце. - Я могу сделать так, чтобы было больно. Кто знает о боли больше, чем сабмиссив садиста?

- Ты не сабмиссив. И никогда им не была.

- Тогда чем, черт возьми, я занималась последние десять лет своей жизни, Кинг?

- Тратила наше время?

Она уставилась на него.

- Послушай, я хочу все сделать правильно. Мне нравилось доминировать над тобой. Нравилось причинять тебе боль. Но это не значит, что мне не нравилось подчиняться.

- Ты должна отпустить эту сторону своей жизни. Ты больше не она.

- Я все еще Элеонор Шрайбер. Независимо от того, на каком конце кнута, я все еще Элли Шрайбер.

Кингсли прищурился, глядя на нее.

- Вот оно.

- Что оно?

- Тебе нужно новое имя, - ответил он.

- Что?

- Новое имя. Сценическое. Все уже знают тебя как Элеонор Шрайбер. Все знают тебя как его сабмиссива, его собственность. Но ты больше не принадлежишь ему. Тебе нужно новое имя.

- Например?

- Не знаю. Я что-нибудь придумаю.

- Ты собираешься дать мне новое имя? Могу ли я что-нибудь сказать по этому поводу?

- Можешь выбрать шрифт на своих визитных карточках после того, как я определюсь с твоим новым именем. А теперь - пори.

Элли сделала несколько успокаивающих вдохов и сосредоточила внимание. Она сможет. Сколько раз ее пороли за всю ее жизнь? Первый раз, когда ей было двадцать, восемь лет назад. Все эти годы она проводила по крайней мере одну ночь в неделю в компании самого печально известного садиста в их огромном БДСМ-сообществе. Иногда две. Два на пятьдесят два и умножить на семь - равнялось чертовски много порок. И это, не считая порки от Кингсли.

Еще раз тяжело вздохнув, она поставила ноги на место и занесла флоггер над головой. Правой рукой она держала рукоятку, левой - кончики флоггера.

Она туго натянула хвосты, а затем одним движением отпустила их. Удар был хорошим, приземлился прямо по центру. И все же, полотенце оставалось на месте.

- Черт.

Кингсли тихо усмехнулся, и она чуть не ударила его по французскому лицу.

- Начинаешь понимать, что быть доминантом сложнее, чем ты когда-либо себе представляла, не так ли? - спросил он.

- Мне нужно больше практики. Эти флоггеры тяжелее, чем кажутся.

- И ты женщина, и в тебе роста пять футов три дюйма, и ты не обладаешь и десятой частью той силы торса, которая есть у меня.

- Я плаваю.

- Этого недостаточно.

- Ладно. Я пойду в спортзал.

- Да, пойдешь. Но ты никогда не будешь такой сильной, как я, или такой сильной, как он, или любой среднестатистический мужчина на улице. Суть работы не в мышечной силе. Физическая часть доминирования над кем-то составляет малую часть. Твоими клиентами будут мужчины, и они будут сильнее и больше тебя. Ты никогда не перевесишь их, и ты никогда не сможешь победить их в армрестлинге.

- Значит... пристрелить их? - спросила она.

Кингсли улыбнулся.

- Они хотят подчиняться тебе. Они хотят, чтобы ты причинил им боль. Они не захотят причинить тебе боль, потому что это не в их природе. Они хотят, чтобы женщина доминировала над ними, потому что они не чувствуют себя живыми, сексуальными или возбужденными, пока их не избивают, не используют и не обращаются с ними как с вещью. Но если ты хочешь этого уважения, если ты хочешь, чтобы их губы касались твоих сапог, а их души лежали у твоих ног, ты должна заслужить их уважение. И ты зарабатываешь его, показывая им, что ты не боишься причинить им боль. Миледи причиняет боль. Ты причинишь им еще больше боли. А теперь повтори.

Она повторила. Снова. И снова. И повторяла до тех пор, пока у нее не загорелась спина, мышцы не заныли, и она подумала, что умрет, если ей снова придется поднять руки над головой. Но она поднимала руку снова, и она не умерла. Она хотела умереть, но, к сожалению, ее желание не исполнилось.

Через полчаса Элли опустила руки. Пот струился у нее со лба и стекал по спине. Ее сердце бешено колотилось, и она в несколько глотков выпила целую бутылку воды.

Она сняла полотенце, ей так и не удалось сбить его со стены, и поднесла к лицу.

- Зачем ты это делаешь? - спросил Кингсли.

- Вытираю пот? Потому что я вспотела.

- В этой комнате мужчина. Почему бы не воспользоваться его одеждой, чтобы вытереть свой пот?

- Ты хочешь, чтобы я вытерла свой мерзкий пот об одну из твоих рубашек синьора Витале, сшитых на заказ? Да ты убьешь меня за это.

- Разве? - спросил он.

- Я бы убила, если бы кто-то сделал это со мной.

Кингсли улыбнулся ей, и ее внутренности сжались от нежеланной похоти. Каждую ночь она ждала, что Кингсли придет в ее спальню, как он обычно делал, но ни разу он не проскользнул под ее одеяло и не прошептал ей сексуальные приказы, как делал это много раз в прошлом.

- Когда мы были любовниками в старшей школе, - начал он, и она поняла о ком он говорит, - моей работой было раздевать его много ночей подряд, но его одежду нужно было аккуратно, аккуратно, благоговейно сложить, а затем положить на стул. Никакого беспорядка, никаких складочек. Но он... он раздевал меня догола и бросал всю мою одежду на пол. Затем ходил по ней. Не босиком, конечно же. Большую часть времени он был в ботинках. И знаешь, что? - спросил Кингсли, подходя к ней ближе, достаточно близко, чтобы она могла поцеловать его, если бы захотела.

- Что?

- Я боготворил его за это. - Кингсли улыбнулся ей улыбкой Моны Лизы, которая намекала на секреты, но не раскрывала их. - Иногда он притворялся, что меня там не было, когда я с ним разговаривал... и я боготворил его за это. Он говорил мне, что я ему больше не нужен, а потом, в тот момент, когда я был готов покончить с собой в отчаянии, он улыбался, чтобы показать, что все это шутка... и я боготворил его за это. Однажды я высмеял его за то, что произошло между ним и его сестрой Элизабет, и знаешь, что он сделал?

- Я не хочу знать.

- Он завязал мне глаза, привязал меня к койке и заставил повторять имя моей сестры снова и снова, в то время как он доставлял мне самое сильное эротическое удовольствие в моей жизни своими руками и ртом. Когда я замолкал, он переставал доставлять мне удовольствие. Потом он заставил меня произнести имя моей сестры, когда я кончил. И знаешь, что?

- Ты боготворил его за это?

Кингсли кивнул.

Ответ принят. Чтобы продемонстрировать Кингсли, как хорошо она усвоила его урок, она подошла к нему, стоящему у Андреевского креста со скрещенными руками на груди. На нем были бриджи цвета кэмел и темно-коричневые сапоги для верховой езды из мешковины, белоснежная рубашка, скрепленная у горла золотой булавкой, и темно-коричневый жилет с вышитыми золотыми лилиями. Кингсли выглядел великолепно, словно несбыточная мечта эпохи Регентства. Если бы Джейн Остин увидела Кингсли, она бы никогда не написала свои благородные комедии о манерах.

Она бы написала порно.

Элли вытерла вспотевший лоб о его плечо.

- Видишь? - спросила она, улыбаясь ему. - Я обучаема.

Он посмотрел вниз на мокрое пятно, которое она оставила на его идеально-белой рубашке, и снова на нее.

- Я мог бы выпороть тебя за это.

- Я больше на сабмиссив, помнишь?

- Я рад, что ты начинаешь это понимать, - сказал он, а затем понизил голос до шепота. - Наконец-то.

- Я знаю, что я доминант. Знаю.

- Уверена?

- Думаю, да.

- Тогда ты не уверена. Элли, то, чем мы занимаемся здесь... для этого ты нужна мне вся. Твое сердце, твоя душа, твоя сила, твои внутренности. Вся ты. Если ты не можешь отдать всю себя, тогда ты, опять, тратишь наше время впустую. А теперь ответь... ты хочешь этого? Ты хочешь быть моей королевой?

- Я хочу этого.

- Этого? Чего ты хочешь? Денег?

- Да, - призналась она без стыда. Ей нужна была хорошая работа, которая не отнимала бы у нее все время, чтобы она могла заняться писательством.

- Власть?

- Определенно.

- Я? - спросил он.

- Ты же сказал, что будешь моим первым клиентом, - напомнила она ему.

- Буду.

- Ты сказал, что я не буду заниматься сексом со своими клиентами.

- Ты спрашиваешь меня, будем ли мы снова заниматься сексом?

- Да, - ответила она без стыда и извинений. Она хотела его. Она знала, что он хочет ее. Почему они до сих пор не трахнулись?