Я давился, захлебываясь теплой жижей, даже когда каждая клеточка моего тела раскрывалась, становясь сырой и кричащей от потребности.

"Я должна кое в чем признаться, мой дорогой зять". Голос Исбет был огненной вспышкой. "Знаешь, кем я никогда не хотела быть? Перворожденной. Я никогда не хотела этой слабости".

Она была ближе. Возможно, достаточно близко, чтобы я снова смог добраться до нее, но кровь ударила в мое нутро, и все тело свело судорогой.

"Бога можно убить так же, как и атланта. Уничтожить сердце и разум. Но Перворожденного? Сначала их нужно ослабить. А ты знаешь, как можно ослабить Перворожденного? Это довольно жестоко. Любовь. Любовь можно использовать в качестве оружия, ослабляя Перворожденных и становясь тем клинком, который положит конец их существованию". Мягкий смех эхом разнесся вокруг меня. Сквозь меня. "Интересно, как много ты вообще знаешь о Перворожденных. Должна признаться, я сама знала очень мало. Если бы не мой Малек, я бы никогда не узнала правду. Я бы никогда не узнала, что Перворожденный может родиться в смертном царстве".

Перворожденный в смертном царстве?

"Когда боги, которых вы знаете сейчас, вознеслись, чтобы править Илизеумом и смертным царством, заставив большинство Перворожденных отправиться в их славную вечность, это вызвало эффект пульсации, который привлек внимание и уши Судьбы. Они позаботились о том, чтобы осталась искра - шанс на возрождение величайших сил. Угли первозданной жизни, которые могли разгореться только в женском роду Перворожденного Жизни".

Моя голова дернулась вверх, и я увидел Исбет во внезапной, резкой ясности. То, что она говорила, предполагая... Она родила не бога. Она родила...

Мышцы напряглись до болезненной жесткости, когда кровь поцеловала мои вены. Это было похоже на что-то на грани воспламенения, но оно зажгло мои чувства, оттягивая меня дюйм за дюймом от края...

Чаша исчезла, и из меня вырвался рваный стон боли, когда мое горло попыталось проглотить еще, но больше ничего не было. Это было все.

Но этого было недостаточно.

Почти недостаточно.

Исбет придвинулась еще ближе, ее взгляд словно ржавые гвозди впился в мою плоть. "Цвет уже возвращается к его коже. Этого хватит. Пока что".

Я посмотрел на нее, но понял, что мои глаза закрыты. Заставив их открыть, я поднял их к ней.

Она улыбнулась, и это была рвущая грудь улыбка, потому что это был небольшой изгиб губ. Почти застенчивая, невинная улыбка, такая же, какую я видел на Поппи.

Боль в моем животе снова взорвалась, более сильная, чем раньше. То немногое количество крови, что прилило к моим венам, лишь сняло онемение. Это было все. И это было не спасение.

Она знала это. Она точно знала, что сделает этот маленький глоток крови.

Моя рука горела. Ноги. Многочисленные порезы жалили так, словно меня облепили шершни. А голод... он нарастал, пока не разбух.

Я вскочил с пола, дергая за цепи, когда рычание, вибрирующее в моей груди, перешло в вой. Я начал расходиться по швам, разлетаясь на куски, в которых больше не было ни капли чувства собственного достоинства.

Голод.

Это было все, чем я был.

Голод.