Глава 9

Харт

— Я напугал её, — тяну я, сидя на кухне, пока Гаррет проверяет свой кукурузный хлеб.

— Я заметил. Она немного посидела на крыльце, прежде чем замёрзнуть на холодном ветру, а потом вернулась. Что ты сделал? — интересуется он, заглядывая под крышку и проверяя покрытую маслом поверхность, затем снова закрывает духовку. — Нужно ещё три минуты.

— Я просто сказал ей, что я чувствую к ней.

— И она тоже это почувствовала, или нет? — говорит он, бросая несколько кусочков филе сома в свою гигантскую сковородку. Они шипят и шкварчат, подрумяниваясь до идеальной поджаристой корочки.

— Думаю, что да, но она не делает ничего опрометчивого. Она не такая, как я. И она беспокоится об этом деле. И о том, что скажет коллегия адвокатов штата. И вообще обо всем.

Гаррет только пробурчал что-то невнятно себе под нос, как пещерный человек, и это был единственный признак того, что он обдумывает то, что я сказал.

По правде говоря, да, я понимаю, почему она беспокоится, что это слишком быстро. Но иногда всё кажется правильным. Вот что она для меня значит.

— Ты пробовал, я не знаю, приударить за ней? — интересуется он, оглядываясь через плечо.

— Ты безнадёжен.

Я беру своё пиво и плетусь обратно в фойе. Элла стоит у окна в гостиной и смотрит на падающий снег.

— Я не могу в это поверить, — говорит Элиза, которая стоит рядом с ней. — Действительно идёт снег. Рождественское чудо!

— Поэтому, да, думаю, мне действительно придется остаться на ночь.

— Не волнуйся. Все эти истории о привидениях Блэквудов — неправда. А может быть, завтра снег растает, и ты сможешь вернуться в город, — говорит она, понизив голос. — Харт кажется немного помешан на тебе. Ты знала об этом?

Черт возьми, Элиза. Мне так и хочется ворваться в комнату, но я заставляю себя стоять на месте. Подслушивать может быть иногда полезно, так ведь?

— Помешан? — спрашивает Элла.

— Не в плохом смысле. Он просто часто упоминал о тебе с тех пор, как вы двое впервые встретились. Он никогда ни о ком другом не говорит. Это не в его стиле. Но он запомнил тебя. Следил за твоей карьерой. Он даже хотел приехать в Азалию, когда случилась эта история с твоим отцом, но он застрял здесь, вынужден был разбираться с нашими собственными проблемами.

Не в плохом смысле… по крайней мере, так она оценила мою одержимость.

— Ох, — вздыхает Элла, но не убегает. Это хороший знак. Верно?

— Он неплохой парень. Поверь мне, я бы надрала ему задницу, если бы думала, что он замышляет что-то плохое, — продолжает Элиза, пожимая плечами. — Но да, он говорил о тебе без остановки с тех пор, как начал заниматься делом Бонни. Он думает, что ты суперумная. Ты бы слышала, как он ноет, когда видит, что ты подала новое ходатайство, — смеётся Элиза. — Он проклинает тебя половину времени, а потом говорит, как он поражен в остальное время. О, и он добавляет что-то вроде: «Она продолжает подкидывать мне больше работы, уух».

Я не вижу лица Эллы, но слышу улыбку в её голосе.

— Я рада, что держу его в тонусе.

— Определённо, — Элиза потягивается. — Я рада, что ты пробудешь здесь некоторое время, и я могу эгоистично надеяться, что ты останешься на Рождество. Мы купили огромную индейку, так что у нас будет много еды, а наш бар с напитками хорошо укомплектован… Это необходимость во время отдыха с этими ребятами.

— Они настолько плохи, да?

— Они могут что-нибудь учудить, особенно когда они вместе. Мальчишки... Ууух.

— Мне знакомо это чувство. Мой брат Логан, похоже, не может перестать попадать в неприятности, а он шериф округа.

— Он бы отлично вписался в компанию Гаррета и Харта, — качает головой Элиза. — Я думаю, мне следует вернуться на кухню и помочь Гаррету. Он стал отличным поваром, но иногда ему нравится командовать мной ради забавы, и мне вроде как нравится, когда он бьёт меня лопаточкой в неожиданный момент.

Они вместе с Эллой смеются.

Я возвращаюсь в библиотеку, когда Элиза проходит мимо, затем выхожу и веду себя спокойно, подходя к Элле, говорю:

— Привет.

Она поворачивается и встречается со мной взглядом. Отвечает:

— Привет.

По крайней мере, она больше не выглядит расстроенной. Земляничного цвета засос украшает её шею, и я смотрю на него с гордостью, потому что, наверное, я тоже пещерный человек, как и Гаррет.

Я обнимаю её сзади, и мы смотрим на невозможный снег.

— Почему это так приятно? — интересуется она, обнимая меня за предплечья.

Я утыкаюсь носом в её шею и отвечаю:

— Потому что это правильно.

Она расслабляется рядом со мной, хотя её молчание говорит мне, что она снова переживает все свои тревоги. Мы долго стоим там и просто смотрим, как земля покрывается тонким слоем белого снега. Из кухни доносятся лязг и голоса, а также восхитительный аромат жареного мяса.

— Здесь так красиво. Так не похоже на то, что я помню, — произносит она, протягивает руку и проводит по контуру красного праздничного банта.

— Тебе следует навещать меня почаще, — отвечаю я, целуя её в мочку уха. Я хочу, чтобы она была в моей постели чаще, чем вне её. Я хочу задействовать её мозги для своих дел. Я так многого хочу от неё. Но я знаю, что не могу сказать всего этого. Не сейчас. Не тогда, когда у неё беспокойство на душе.

— Послушай, Элла. Я знаю, что ты вроде как смущена и запуталась во всём этом.

— Смущена? Нет. Я имею в виду, я знала, чего хочу, и я пошла на это сознательно.

— Стоило ли оно того? — задаю вопрос я и задерживаю дыхание. Потому что это самое главное. Это подскажет мне, не поторопился ли я, или она тоже это чувствует.

Она кладёт голову мне на плечо и отвечает:

— Да.

Мой счётчик самоуверенности переваливает за максимум и так сильно зашкаливает, что разлетается на куски. Я ухмыляюсь:

— Итак, ты хочешь сказать, что мои сексуальные навыки убедили тебя в том, что мы должны быть чем-то большим, чем просто адвокатами противоположной стороны?

— Основные правила. Не бросайся в меня словом на букву «л», ладно? И не жди, что я брошу это дело. И не думай, что только потому, что мы с тобой встречаемся, я должна измениться…

Я поднимаю её на руки и начинаю кружить.

— Я не хочу, чтобы ты менялась. Вот что я пытался тебе сказать. Я хочу тебя.

Её поток возражений затихает, когда она смотрит на меня.

— Только меня?

— Только тебя.

— Даже если я добавлю тебе ещё больше работы, уложу тебя на лопатки в суде и выставлю дураком перед твоими клиентами? — спрашивает она. Озорство в её глазах превращает мою кровь в лаву.

— Думаю, я не единственный чересчур самоуверенный, — отвечаю ей. Я не могу прожить ни секунды без вкуса её губ, поэтому я целую её, медленно прикасаясь к ней перед рождественской елкой. Омела нам не нужна.

Элла

— Хорошо, но там ещё один, — говорит Элиза, подползает к задней части рождественской ёлки и вытаскивает пакет, завернутый в красно-зелёную бумагу с кривобоким бантом сверху.

Я сижу на полу, скрестив ноги, с теплой чашкой кофе в руках. Рождественское утро выдалось холодным и ярким, солнце струилось сквозь украшенные окна. Дороги наконец оттаяли, но Харт уговорил меня остаться на Рождество. У него это хорошо получается. Я откидываюсь назад в его объятиях, когда он садится за моей спиной, расставив ноги по обе стороны от меня.

— На нем написано «Элла».

У Элизы появляется озорная улыбка, когда она протягивает его мне.

— Хм. Полагаю, Санта знал, что ты здесь? — уточняет Гаррет, потягивая черный кофе и рассматривая один из своих подарков — новые кроссовки.

Я беру посылку и узнаю каракули Харта на желтой бирке из блокнота, прикреплённой к красному банту.

— Как тебе удалось приготовить мне подарок, когда мы застряли здесь все это время?

Я поворачиваюсь, и он целует меня в щёку.

— Рождественское чудо, — отвечает он и ещё раз целует меня в губы. — Просто открой его.

Я переворачиваю его и дергаю за беспорядочно заклеенные швы.

— Я сам завернул его, — шепчет он мне на ухо.

— Я вижу, — шепчу я одними губами, но не произношу эти слова вслух. В конце концов, это подарок.

С рывком я вытаскиваю бумагу. Это книга. Я переворачиваю её и провожу пальцами по кожаной обложке. «Гордость и предубеждение».

Харт прочищает горло.

— Это не первое издание или что-то в этом роде, но это отреставрированное коллекционное издание 1930-х годов.

— 1937 год, — ворчит Гаррет, когда Элиза обматывает его шею красным клетчатым шарфом.

— Правильно, 1937 год. Я подумал, что тебе это может понравиться, — говорит Харт и наклоняется вперед, заглядывая мне через плечо, когда я открываю книгу. Он нервничает. Почему он делает такие вещи и беспокоится о том, нравится ли мне мой подарок? Это просто заставляет меня влюбляться в него ещё сильнее. Негодяй.

— Вау! — восклицаю я, проводя пальцами по гладкой странице. — Это прекрасно.

— Тебе она нравится?

— Мне нравится. Это одна из моих любимых.

Я поворачиваюсь и целую его, от всего сердца благодаря за все подарки, которые он подарил мне на это Рождество, и наименьший из них — книга.